Потерянная Россия

Достаточно напомнить вам, что во время насильственной коллективизации миллионы людей были раздавлены, как кирпичи, превращенные в прах, когда взрываются старые здания.

Насилие во имя осуществления целей диктатуры есть основной закон, применяемый всеми тоталитарными государствами. Все они провозглашают, что неограниченная деспотия правящего меньшинства — это единственный закон человеческого общества.

До сих пор есть люди, которые осуждают фашизм, в то же время оправдывая насилие Сталина. Они утверждают, что это насилие неизбежно ввиду варварской природы русского народа, с которым невозможно обращаться иначе.

До Гитлера эти нелепые доводы могли еще казаться приемлемыми. Ибо все в Европе и Америке помнили о преступлениях царского режима. А высокая культура русского общества едва ли была кому‑либо известна за границей.

Но восхождение Муссолини в утонченной Италии и торжество Гитлера в глубоко цивилизованной Германии окончательно снимают с русского народа несправедливое обвинение и разрушают легенду об его «азиатском варварстве».

Я могу решительно утверждать, что, несмотря на эксцессы царского антисемитизма, «арийская политика», ныне проводимая Гитлером в Германии, была бы совершенно невозможна в дореволюционной России.

Как же случилось, что Сталин и Гитлер стали возможны?

*

Ясно, что появление одного и того же типа деспотизма в разных странах, чья культура и экономическая структура глубоко различны, объясняется не только местной, но и общей причиной. И эта общая причина — великая война, с ее социальными, экономическими и психологическими последствиями.

Мы стоим перед одним из самых жутких исторических парадоксов. Война 1914 года должна была быть, как вы знаете, «последней войной». Она должна была разрушить последние пережитки деспотизма. И именно эта война сделалась источником новых гигантских вооружений и новых страшных конфликтов. И именно после этой войны больше чем три четверти Европы подпали под тоталитарное иго.

*

Это напоминание о великой войне через двадцать лет после перемирия может показаться вам несколько устарелым, старомодным. И все же я должен намеренно к ней вернуться. Ибо, рассуждая о гибели русской демократии, о происхождении диктатур и о причинах экономического и политического кризиса, люди постоянно забывают, что великая война не была обыкновенным вооруженным конфликтом.

Это было глубочайшее потрясение, которое разрушило старую экономическую систему, старую социальную структуру и старую психологию человечества.

Величайшим несчастьем мира в послевоенный период было то, что ни правительства, ни международное общественное мнение не поняли этого глубокого переворота. Они оказались неспособными справиться с новыми фактами. Государственные деятели продолжали думать, управлять и творить согласно старым формам и в темпах, утвержденных долголетней рутиной.

А между тем война разрушила традиционную европейскую экономику; она расшатала самую основу социальной жизни и нанесла особенно тяжкий удар средним классам. Целые слои европейского населения были взорваны и деклассированы.

Но психологические последствия войны были еще более трагичны. Катастрофа уничтожила гуманитарную демократическую европейскую культуру, такую старую, что она казалась вечной. Массы потеряли веру в прочность существующего порядка и в возможное благополучие грядущего дня. И вместе с этой тревогой в человеке — и особенно в молодом человеке — пробудилась потребность в вожде и в коллективной, стадной жизни.

Отказавшись от собственного «я» и от личной ответственности перед жизнью, человек ощущает уверенность в себе лишь тогда, когда он шагает нога в ногу с другими под предводительством вождя. Он шагает с энтузиазмом. Он находится в постоянном движении. Он «динамичен», как охарактеризовал Муссолини фашистскую молодежь.

В Москве, в Берлине, в Риме мы видим те же грандиозные демонстрации, те же военные парады, те же ослепительные праздники и шествия. Все диктаторы предоставляют этой деклассированной и фанатизированной молодежи мнимую самодеятельность, иллюзию свободного всенародного творчества. Они скрывают свой деспотизм под видимостью новой, массовой сверхдемократии.

*

Я должен напомнить вам о другой черте послевоенных поколений: они не понимают свободу. Они политически реакционны… Конечно, эта реакция не имеет ничего общего со старой, довоенной реакцией аристократических или плутократических кругов. Это — своеобразный реакционный дух средних и особенно низших слоев, вырванных с корнем и выброшенных за борт.

Эта ненависть к свободе, на которую я только что указал, связана с ненавистью к капитализму. Ибо эти несчастные толпы инстинктивно чувствуют, что дореволюционные поколения несут ответственность за войну и за ее последствия. Они не хотят возврата к прошлому. Они боятся реставрации старой экономической и социальной системы.

Вот почему все современные тоталитарные диктатуры, основанные на деклассированных массах, антикапиталистичны. Нелепо утверждать, что фашизм — оплот капиталистического мира.

Все те, которые близко изучили итальянскую и германскую экономическую жизнь, знают, что Гитлер и Муссолини создали систему государственного капитализма, в которой нет свободы, как нет ее в советской России.

Правда, некоторые капиталистические правящие круги пришли на помощь Гитлеру и Муссолини в их борьбе за власть так же, как генерал Людендорф пришел на помощь Ленину. Но последствия оказались достаточно плачевными. В фашистских странах капиталисты и банкиры больше не пользуются свободой. Они находятся под постоянным контролем и террором партийных ячеек совершенно так же, как рабочие в России.

Антикапитализм и псевдодемократия лежат в основе всех тоталитарных деспотий. Начиная с Ленина все тоталитарные диктаторы фанатически верят, что голое физическое насилие и моральный террор — вернейшие, наилучшие средства для управления человечеством или, вернее, — человеческим стадом.

Насилие есть единственная правда в мире — таков лозунг Рима, Москвы и Берлина. Для того чтобы добиться общего благополучия, можно убивать бесчисленное количество людей, подвергать их постоянному террору, заставлять их думать и работать только согласно официальным директивам.

Современные поколения должны безропотно погибнуть; они должны быть принесены в жертву воле вождей, во имя грядущих поколений. Каждая диктатура провозглашает свой идеал счастья… Идеалы могут быть разные, но методы повсюду одинаковы: насилие и мучительство, примененные к большинству населения вооруженным меньшинством.

Ваш соотечественник, Юджин Лайонс [263], который был еще недавно пламенным защитником большевизма, выпустил книгу, замечательную по искренности тона и по жуткому реализму описываемых картин. В этой книге («Assignment in Utopia») автор пишет, что человек, который убил бы своих близких и родных во имя своего еще не рожденного потомства, был бы посажен на электрический стул. А между тем тысячи великодушных и как будто здравомыслящих людей открыто выражают свое восхищение перед сумасшедшими преступниками, которые погубили миллионы и миллионы невинных граждан во имя будущего благополучия.

Конечно, столь извращенное психологическое сознание было бы невозможно в культурном мире до войны.

Вполне понятно, что четыре года постоянного убийства на фронте разрушили самое понятие о ценности человеческой жизни. Если во имя интересов империалистических государств можно было уничтожить пятнадцать миллионов граждан, то во имя грядущего счастья человечества не только можно, но должно уничтожить еще сто миллионов жизней.

Так думал Ленин со своими соратниками под конец войны и писал об этом в своих брошюрах. Если империалистические вожди считали, что конечная победа оправдывает все преступления и все жертвы, — то же самое должно было относиться и к войне классовой. И если борьба между великими державами простиралась на весь мир, то борьба пролетариата также должна была быть развернута в интернациональном, мировом масштабе.

263

Лайонс Юджин (1898–1985) — американский журналист. В 1928 г. командирован в Москву. Здесь его дочь Евгения училась в одной школе с дочерью Сталина Светланой Аллилуевой. В 1929 г. в Москве издали его книгу «Жизнь и смерть Сакко и Ванцетти», которую он подарил Сталину с дарственной надписью. В ответ стал первым из иностранных корреспондентов, которому позволили взять интервью у главы СССР. В 1934 г. вернулся в США и занял резко антисоветскую позицию. Автор книг «Assignment in Utopia» («Командировка в утопию», 1937), «Сталин: Царь всея Руси» (1940)