Возврата нет

Ирвин, казалось, был обескуражен ее гневом.

– Конечно нет…

– А лучшего способа не мог придумать? Ты хотя бы попытался представить, какой приступ злобы вызовет такая просьба у него после того, как я отказалась писать о тебе статью.

– Так вот в чем дело… А я каждый день просматривал вашу газету и ожидал, когда же появится колонка за твоей подписью…

– Боюсь, что у меня скоро не только статей, но и работы не будет. Он снимает из номера все, что я подготовила. А тут приезжаешь ты и просишь о свидании в рабочее время! О чем, черт возьми, ты только думаешь?

– О тебе…

Этот тихий ответ поверг ее в еще большую ярость.

– Так, значит, ты решил окончательно и бесповоротно уничтожить меня и сознательно провоцируешь Пола на то, чтобы он меня уволил? Ирвин, я уже давно призналась тебе, что вела себя недостойно. Обманывала, притворялась, выуживала информацию… Я сожалею об этом, но все это в прошлом. Почему же ты не оставишь меня в покое, не перестанешь измываться надо мной?

Она попыталась уйти, но Ирвин поймал ее за руку.

– Только не надо нагнетать страсти! – сказал он, и в голосе его тоже прозвучало раздражение. – С чего ты взяла, что я пытаюсь отравить твою жизнь?

– Зачем ты звонил Полу?

Ирвин отпустил ее.

– Я сказал, что подумываю о налаживании более цивилизованных отношений с прессой и готов дать журналистке Мэри Брэйдли эксклюзивное интервью для ее газеты. Согласен, это не самый лучший предлог, чтобы снова увидеть тебя, но… – Он неуверенно пожал плечами. – Я понимаю, что расстались мы не очень красиво и я тогда вел себя не так, как подобает. Но меня одолевали сомнения. Как ни хотелось мне верить твоему обещанию ничего не писать, полной уверенности в твоей искренности у меня не было. И я решил дать тебе свободу действий, а там посмотреть, что из этого получится…

– Детектор лжи? – с горькой иронией спросила Мэри.

– Примерно так, – негромко подтвердил он. – Но когда ты не написала обо мне ни строчки, я был поражен.

– И тебе стало совестно, что судил меня слишком строго? Так, может быть, ты теперь даже не стал бы затаскивать меня в постель, а?

– «Затаскивать в постель» – это слишком сильно сказано. Все было гораздо сложнее, и ты об этом знаешь.

– Вот как? – Она повернулась и пошла прочь, бросив через плечо: – Я не нуждаюсь в твоих извинениях, это раз, и не буду брать у тебя интервью, это два. Попроси Пола прислать к тебе какую-нибудь другую дурочку. Будет возможность поэкспериментировать еще над одной журналисткой.

– Мэри, не надо так!…

– Ах, какие мы нежные! – Она с усмешкой обернулась к нему и вдруг осеклась, почувствовав резкий приступ головокружения.

– Мэри? – Ирвин подхватил ее, не давая упасть. – Что случилось? С тобой все в порядке?

– Все отлично. – Она попыталась высвободиться из его рук, но поняла, что слишком слаба, чтобы передвигаться самой, а тем более – бороться.

– Я провожу тебя домой. Ты способна идти?

Мэри кивнула.

– Все в порядке, Ирвин, но, если ты проводишь меня до дверей дома, я не стану возражать. Это совсем недалеко…

– Я знаю.

– Ах, да, – скривила губы Мэри, – я совсем забыла, что ты знаешь обо мне больше, чем я сама.

– Я бы сказал, что знаю о тебе почти все, что хотел бы знать, – печально улыбнулся Ирвин.

– Вот именно, почти…

Оставшийся путь они проделали молча. У дверей своей квартиры Мэри достала из сумочки ключ и попыталась вставить его в замок, но безуспешно. Ирвин отобрал у нее ключи и сам отпер дверь.

Странно было видеть его в своем доме. Все это время Мэри тщетно пыталась изгнать его образ из памяти, и вот он здесь, у нее.

Она прилегла на кожаный диван, стоявший в гостиной, Ирвин принес из кухни воды.

– Тебе лучше? – спросил он участливо после того, как она сделала несколько глотков.

– Я очень устала, – уклончиво пояснила она. – Слишком много работы и слишком много нервотрепки.

Мэри попыталась представить, как бы повел себя Ирвин, назови она истинную причину своего недомогания. Скорее всего он будет неприятно поражен, заподозрит подвох и подумает, что она шантажирует его. Потом, когда придет в себя, предложит ей помочь деньгами… Да, так, скорее всего, и будет.

Мэри нервно провела рукой по волосам. Какие деньги, какая помощь! Она сама готова была заплатить какую угодно сумму, лишь бы он нико гда не появлялся в ее жизни.

– Как Мона? – спросила она, чтобы хоть что-нибудь сказать.

К глазам подступали слезы. Она часто вспоминала девочку. Иногда, в минуты отчаяния, она подумывала об аборте, чтобы положить всему конец, но большие ясные глаза и солнечная улыбка малышки, всплывая в памяти, всякий раз заставляли Мэри отказаться от такого решения.

– Как может чувствовать себя ребенок, снова увидевший мать? Замечательно!

– Так, значит, Шейла совершенно здорова?

– Более или менее. Отдыхает у меня на вилле.

– Пресса в курсе?

– Возможно, – беззаботно сказал он. – Дежурства у ворот возобновились.

Мэри поставила стакан на столик.

– Но я тут ни при чем. Я никому ни о чем не говорила.

– Знаю. И то, что про Мону ты никому не сообщала, мне тоже известно. Тогда проговорилась сама Шейла. Как ты там изрекла: такие секреты в тайне не сохранишь? Мы с Шейлой пришли к выводу, что так оно и есть, и решили не играть больше в молчанку.

– Но не ты ли твердил, что правда о Шейле задевает слишком многих людей?

– Да, я говорил тебе… И думал прежде всего о своей матери… – Ирвин подошел к окну, выходящему на набережную. – Понимаешь, я узнал, что у меня есть сводная сестра, всего два года назад, когда умирал отец. Можешь представить мое потрясение, когда он признался, что четверть века назад у него был тайный роман и у меня есть сестра, о которой я ровным счетом ничего не знаю?

– Представляю, – тихо сказала Мэри.

– Роман был недолгим. Отец осознал, что это ошибка, потому что любил мою мать и не желал поступаться браком ради той женщины. Но от ребенка он не отказался, более того – оставался ее отцом до самой смерти. У них с Шейлой сложились самые теплые и дружеские отношения.

Уж не эту ли участь уготовил бы Ирвин ее ребенку? – мелькнуло в голове у Мэри. Сердце у нее забилось учащенно. Промолчать о ребенке означало лишить его отца. Но перенесет ли она, если Ирвин вдруг женится на ком-то другом – на Виоле, например, будет иметь от нее детей, а к Мэри и ее дочери или сыну будет приходить лишь на дни рождения и праздники? От одной этой мысли она готова была умереть.

– А твоя мать по-прежнему не знает об этом? – спросила она глухо.

– Я думал, что нет, пока она недавно не позвонила мне и не сказала, что рада, что я приглядываю за Моной. Выяснилось, что она знала правду, более того – давно простила отца.

– Но тот умер, так и не узнав об этом.

– Может быть, он и умер, не вынеся чувства вины и такой раздвоенной жизни. Вся трагедия заключалась в том, что отец и мать слишком любили друг друга и слишком боялись огорчить один другого. А потом уже стало поздно.

В глазах Ирвина было столько горечи, что Мэри захотелось встать, обнять, утешить его. Она прикусила губу. Это не ее дело – утешать. У него есть Виола и куча других женщин, а она его не желает даже знать – много горьких чувств, слишком много неисполненных желаний он в ней пробуждает.

– Зачем ты мне все это рассказываешь, а? – звенящим от боли голосом спросила она. – Потому что знаешь, что я об этом не напишу?

– Нет, я как раз хочу, чтобы ты об этом написала. Сдержанно, без лишних эмоций, щадя чувства, излагая только факты. Я, мать и Шейла решили, что такая публикация вполне могла бы нас устроить. В любом случае это будет лучше, чем скороспелая статья, замешанная на домыслах и пробуждающая нездоровый интерес. Все равно, рано или поздно о нашем родстве с Шейлой станет кому-нибудь известно. Не хочу дутых сенсаций.

Мэри поняла наконец, зачем она ему понадобилась.

– А поскольку я уже в курсе дела, ты для этого выбрал именно меня, – сказала она.