Царь Алексей Михайлович

Смысл понимания русскими Крестного Знамения очень точно объяснил путешественнику Адаму Олеарию один из его русских собеседников. «Три пальца знаменуют собою Святую Троицу, поднятие руки ко лбу — Вознесение Христа, приуготовляющего нам место на небе, прикосновение к груди указывает на сердце и на заключение в нем Слова Божия; движение же справа налево (указывает) на свойство Страшного Суда, когда благочестивые будут поставлены направо, а злые налево; первые будут вознесены к блаженству, а вторые низвергнуты в ад».

Олеарий справедливо констатировал, что Крестное Знамение русские применяют «при всех своих начинаниях, и в светских и домашних делах так же, как и в духовном; без него они не берутся ни за еду, ни за питье, ни вообще за какое-либо дело» [256].

Русские всегда с пиететом относились к «Богомудрию» греков; ведь именно от них они некогда приняли Веру Православную. Многие прибывающие на Русь посланцы Восточных патриархатов, как высшие церковные иерархи [257], так и многочисленные просители «милостыни», отдельные монахи, перешедшие на русскую службу, почти в один голос утверждали, что обряды у Русской Церкви «поврежденные». Разве можно было оставаться глухим к таким заявлениям! По своему простодушию Царь и его кружение не принимали к сведению, что усилия греков имели и скрытую цель: стать менторами русских и получать с них вполне ощутимые и регулярные материальные пожертвования.

К числу сторонников «очищения» Русской Церкви от всего, как казалось, наносного и неправедного, относилось фактически все окружение Царя, как из числа родственников, так друзей и сподвижников. Супруга Царица Мария, любимая сестра Царя Великая княжна Анна Михайловна (1630–1692) [258], высокочтимая Алексеем Михайловичем старшая сестра Великая княжна Ирина Михайловна (1627–1679); деятельной «никонианкой» стала и младшая царская сестра Великая княжна Татьяна (1636–1706).

К кругу сторонников преобразований, а по факту и сторонниками Никона, являлись: царский друг юных лет Ф.М. Ртищев (1626–1673), боярин Б.И. Морозов, боярин Н.И. Одоевский, «ближний боярин» А.М. Матвеев (1625–1682), духовник Стефан Вонифатьев, незадолго до смерти в ноябре 1656 года отошедший от бывших единомышленников из числа «ревнителей благочестия». Сменивший его в 1656 году в роли царского духовника протопоп Благовещенского собора (1656–1666) Лукиан (Кириллов) следовал путем своего предшественника.

Однако, признавая и принимая мысль о нужности «очищения», никто из влиятельных лиц не разделял резких и жестоких методов Патриарха Никона; всем претили его грубость и чванство. Некоторые «печаловались» перед Самодержцем за опальных сторонников «старой веры», желали помочь. Благодаря стараниям княжны Анны Михайловны и Царицы Марии, Никону не удалось «умучить до смерти» неистового лидера старообрядцев протопопа Аввакума, называвшего себя «рабом и посланником Исуса Христа».

Царь долго терпел манеру поведения Первосвятителя, закрывал глаза на его выходки, полагая, что во имя торжества благочестия пастырю можно многое простить. Сомнения, а затем разочарования начали возникать после того, как Самодержец во время военный действий с Польшей, начавшихся в мае 1654 года, отправился на поля сражений, передав фактическое управление страной Патриарху Никону [259]. Когда он через несколько месяцев вернулся, то имевшиеся до того отдельные голоса против Никона слились в единый хор. Любовь Монарха к Первоиерарху начала постепенно сменяться охлаждением, переросшим затем в неприятие.

В 1657 году из ссылки был возвращен один из самых стойких ненавистников Патриарха Иоанн Неронов, который вместе с единомышленниками соборно был проклят в мае 1656 года. Неронов, которого Патриарх ненавидел как лютого личного врага, принял постриг с именем Григория. И этого — главного противника Никона — милостиво принял Алексей Михайлович. Во время бесед Неронов не скупился на беспощадную критику Никона, называя Патриарха «врагом Христа», и этим словесам Царь внимал с видимой для всех благосклонностью.

Для Никона подобное стало первым звуком «погребального звона» его карьеры. Имеются свидетельства, что Никон даже уединенно рыдал, когда узнал о речах «старца Григория» (Неронова). Однако слезы быстро высохли, и Никон остался самим собой: гордым, неприступным, немилосердным. Великой христианской добродетелью — смирением — Никон овладеет только на закате жизни…

Не известно, намеревался ли Царь отрешить Никона от патриаршего сана до лета 1658 года; свидетельств подобных планов не сохранилось. Однако к этому времени уже многим становилось ясно, что Самодержец «не жалует вниманием» Святейшего. Напряжение нарастало, и события начали стремительно развиваться в середине лета 1658 года.

6 июля в Москве встречали грузинского Царевича Теймураза (1589–1663). Во время подготовки церемонии поссорились уполномоченный Царя окольничий Яков Хитрово и доверенное лицо Патриарха князь Дмитрий Мещерский. Во время горячих пререканий Хитрово ударил палкой по лбу Мещерского. Последний тотчас помчался к своему патрону с сообщением об оскорблении. Никон немедленно обратился к Царю, требуя наказания для обидчика. Самодержец же не «дал удовлетворения»; он вообще просто не прореагировал, но не потому, что хотел досадить Патриарху, а потому что считал указанный эпизод незначительным и не требующим безотлагательного вмешательства верховной власти.

Никон же воспринял это как личное оскорбление и прореагировал так, как того никто не ожидал и чего никогда еще не было в истории Русской Церкви. 10 июля 1658 года он демонстративно оставил Первосвятительское служение и прилюдно удалился в свой Воскресенский (Ново-иерусалимский) монастырь. Как бы сбылось предсказание ненавистника Патриарха Иоанна Неронова, прозвучавшее в Вологде в 1654 году: «Да будет время, и сам из Москвы побежит никем не гоним, токмо Божиим изволением; да и ныне всем вам говорю, что он нас посылает вдаль, а вскоре и ему самому бегать» [260].

Трудно удержаться от предположения, что Никон надеялся на восстановление «симфонии» государственной и церковной власти на условиях Патриарха. Он хотел добиться торжества своей власти над властью царской, через покаянное примирение Алексея Михайловича. Как заключал историк С.Ф. Платонов, «удаляясь из Москвы, он рассчитывал, что его будут умолять о возвращении на Патриарший престол, но этого не случилось» [261]. Горделивый Никон горько ошибся. Самодержец не «пошел в Каноссу» [262], хотя намерение уладить миром состоявшееся разъединение у него явно наличествовало.

Однако Никон оставался максималистом; он хотел всенародного триумфа, как один раз уже случился накануне интронизации. На самом деле все закончилось крушением надежд, оказавшихся безосновательными иллюзиями. Никто не сожалел о судьбе Никона, и никто не хотел его нового утверждения у власти. По признанию симпатизирующего к шестому Патриарху автора, «все страшились его, трепетали пред ним и, без сомнения, были бы рады как-нибудь освободиться из-под его тяжелого ига» [263]. Никоновское «самодержавие» закончилось.

Царь слишком долго тянул с вопросом отречения Никона от сана: целых восемь лет, придав этому делу вселенский характер. Как написал историк Церкви, это было «большой ошибкой». Царь «слишком наивно и по-русски был канонически совестливым» [264]. Последнее можно скорее поставить Алексею Михайловичу в заслугу, чем в укор.

Еще в XV веке в Русской Церкви была введена ромейская церемония вручения митрополичьего посоха в Успенском соборе Великим князем, позже Царем. Это была царская инвеститура, без которой действенность первосвятительского сана являлась недействительной. Однако Царь Алексей Михайлович не пошел «коротким путем» — механическим отнятием инвеституры у Никона. «Канонически совестливый» Самодержец воспользовался другим, куда более сложным и долговременным методом, который являлся канонически безукоризненным.

256

Олеарий А. Описание путешествия в Московию// Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 450–451.

257

Первым Патриархом, посетившим Москву, стал в 1588 году Вселенский Патриарх Иеремия II (1530–1595), по просьбе Царя Федора Иоанновича и его первого советника — Бориса Годунова, архиереев Русской Церкви, поставивший Первого Патриарха Московского и всея Руси Иова. Подробнее см.: Боханов А.Н. Борис Годунов. М., 2011.

258

Три взрослые дочери Царя Михаила Федоровича, сестры Алексея Михайловича — Ирина, Анна, Татьяна, не могли найти равнородной супружеской партии и остались незамужними.

259

Царь отсутствовал в столице до февраля 1655 года, а в марте того года снова отправился на войну, где пробыл до середины декабря. В мае 1656 года Царь опять отправился в поход, но теперь уже против вторгшихся на Русь шведов. Алексей Михайлович вернулся с войны в Москву 17 января 1657 года.

260

Макарий, Митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. Т. 7. С. 153.

261

Платонов С.Ф. Русская история. М., 1996. С. 210.

262

Каносса — замок в Северной Италии, где в январе 1077 года в ходе борьбы за инвеституру отлученный от церкви и низложенный Император «Священной Римской империи» Генрих IV униженно вымаливал прощение у своего противника папы Римского Григория VII. В переносном значении «идти в Каноссу» — согласиться на унизительную капитуляцию

263

Макарий, Митрополит Московский и Коломенский. Указ. соч. С. 154.

264

Карташев А.В. История Русской Церкви. М., 2004. С. 609.