Неизведанные земли

— Прости, — сказала она отцу. — Я слегка нервничаю после визита этой странной женщины.

— Да уж, сумасшедших здесь хватает. Знаешь, я подумываю установить сигнализацию. Думаю, с ней ты почувствуешь себя в большей безопасности.

Папа и мама вышли из комнаты, выключили свет и закрыли дверь. Через несколько секунд Элли услышала скрип пружин — родители легли в кровать. Десять минут Элли провела без движения, опасаясь, как бы они не вернулись. Наконец, решившись, она выбралась из-под кровати и огляделась. Света было мало — сквозь занавески пробивались лишь тусклые лучи стоящего в отдалении уличного фонаря. Все в спальне было серым или черным. Но даже несмотря на это, Элли узнала комнату.

Это была ее спальня.

Вернее, это была ее комната, воссозданная в Мемфисе. Она пряталась под своей собственной кроватью, накрытой знакомым покрывалом. У кровати стоял письменный стол, за которым она когда-то делала уроки, а на стенах висели постеры с изображениями групп, которые она слушала три года назад. Комната напоминала музей или плод ее воображения. Зачем родители ее воссоздали? Ладно бы еще сохранять обстановку в старом доме, но перевозить ее в новый? Элли была в недоумении.

Она протянула руку и взяла плюшевого медвежонка, сидевшего на полке. Элли любила мягкие игрушки, хотя предпочитала никому в этом не признаваться. Конечно же, она не была из той породы девочек, которые, пожалуй, и сами были бы не прочь прожить жизнь, превратившись для кого-нибудь в мягкую игрушку, поэтому Элли все время придавала своим «питомцам» какие-нибудь забавные черты. К примеру, медвежонка, которого она держала в руках, звали Винни-Панком. На лапах у него были нарисованные фломастером татуировки, а в брови красовалась большая булавка. Медвежонок, как показалось сначала Элли, странным образом вырос, но потом она сообразила, что дело тут в том, что она находилась в теле маленького мальчика.

Элли прижала медвежонка к груди и почувствовала необыкновенный прилив чувств. Она отнесла это на счет психологии малыша, полученной вместе с телом — ведь дети готовы разразиться потоками слез в любую минуту. Но обманывать саму себя было трудно. Она села на пол и тихонько расплакалась.

Зачем она вернулась? Неужели действительно надеялась явиться к родителям в обличье ребенка и поговорить с ними? Она понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет, но вместе с тем уже планировала, как вернется на следующий день, быть может, в теле продавца систем безопасности и сигнализаций для дома. И во что тогда превратится ее жизнь? Она так и будет возвращаться сюда, день за днем, раз за разом, меняя тела, прикидываясь всякий раз новым человеком? Просто ради того, чтобы быть рядом с родителями?

Она прилегла на постель, свернулась клубочком и обняла медвежонка, напоминавшего ей о жизни, которую она потеряла. Элли лежала, прижимая к себе игрушку, и не заметила, как мысли стали путаться, а потом неожиданно уснула крепким сном.

Проснулась Элли в семь часов сорок пять минут.

К сожалению, мальчик, в теле которого она находилась, проснулся на четыре минуты раньше. Элли с ужасом убедилась, что за такой короткий промежуток времени может произойти очень многое.

— Все хорошо, не волнуйся. Все будет хорошо. Я отнесу тебя домой.

Это был голос мамы. Она держала мальчика на руках. Мамины руки дрожали. Элли было трудно дышать, глаза застилала пелена, грудь судорожно вздымалась, из нее доносились звуки безудержных рыданий. Мальчик плакал так сильно, что даже руки и ноги тряслись. Элли было трудно что-то понять. Что случилось? Где она? Кто она, наконец?

— Я хочу домой, — донесся до сознания Элли голос мальчика.

Бедняга говорил в нос, продолжая рыдать, и вышло что-то вроде: «Я хочу добой». Элли с ужасом сообразила, что фраза донеслась из ее собственных уст. Вдруг картина прояснилась: она вспомнила, что находится в теле мальчика, а дело происходит в доме родителей, точнее, в ее старой спальне. Мама держала ее на руках, а отец стоял рядом с телефонной трубкой в руке.

— Я хочу добой! — причитал мальчик, который, ясное дело, понятия не имел, как очутился в чужой спальне.

Элли слишком поздно поняла, что забыла укрыться в глубинах его сознания. Ее мысли путались с мыслями малыша. Она проснулась, и теперь мальчику было известно о ее присутствии. Ему было страшно, отчасти поэтому он так отчаянно рыдал.

— Кто ты? — заливался он. — Кто ты? Уходи! Убирайся!

Мама отпрянула, думая, что он говорит с ней.

— Я не хочу тебя слышать! Убирайся из меня!

Ситуация была тяжелой и с каждой секундой осложнялась все больше и больше. Необходимо было что-то предпринять, чтобы никто не пострадал. Элли овладела телом мальчика и загнала его сознание в страну снов, но он все равно знал о ее присутствии и не хотел сдаваться. Мальчик еще долго брыкался и наполнял комнату звуками отчаянных рыданий, пока Элли усилием воли не заставила его замолчать, погрузив в состояние, похожее на бессознательное.

Теперь Элли владела телом, но оно продолжало испытывать страх и сотрясалось от плача. Она посмотрела на отца. В одной руке он держал телефон, а в другой… другой руки у него не было.

Вместо второй руки у отца была культя, заканчивавшаяся в районе локтя. Пока Элли пыталась осознать увиденное, она заметила, что левой рукой отец старается удерживать трубку так, чтобы удобно было набирать номер большим пальцем, занесенным над клавишей с изображением девятки.

Элли это было совершенно не нужно. Звонок в службу спасения лишь осложнил бы и без того непростую ситуацию.

— Вы звоните в полицию? — истошно закричала она, решив воспользоваться положением плачущего мальчика. — Не надо в полицию! Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Она кричала изо всех сил, и это помогло — папа убрал палец с кнопки.

— Положи телефон, Адам! — приказала мама.

— Хорошо, хорошо! — сказал папа, бросая трубку на стол так поспешно, словно это была ручная граната. — Смотри, все, я уже положил.

Элли прекратила кричать и постаралась успокоить тело мальчика, чтобы маме было удобно его держать. Она обняла маму и получила от этого такое удовольствие, о котором женщина даже догадываться не могла. Постепенно мальчик перестал рыдать и лишь время от времени шмыгал носом.

— Скажи нам, как тебя зовут? — попросил отец. Элли знала имя мальчика, так как дети вечно заняты поиском самоидентификации в мире и часто повторяют в уме свое имя.

— Дэнни, — сказала она. — Меня зовут Дэнни Розелли.

— Хорошо, Дэнни, — сказала мама. — Мне кажется, вчера ночью ты совершил небольшую прогулку во сне.

— Да, — согласилась Элли. — Я гулял во сне.

Как всегда, способность мамы находить логическое объяснение любому удивительному событию поразила ее.

— А ты знаешь, где твой дом? — спросил отец.

Элли, конечно же, знала, где живет Дэнни Розелли, но пока не была готова поделиться с родителями этой информацией. Она покачала головой.

— На какой-то улице, — сказала она.

Родители, не сговариваясь, глубоко вздохнули.

Элли посмотрела на культю отца. На ней виднелись следы, свидетельствующие о том, что он носит протез, но, конечно же, при таких обстоятельствах у него не было времени надеть его. Вероятно, именно он обнаружил плачущего Дэнни Розелли в кровати покойной дочери.

— Что у тебя с рукой? — спросила Элли, справедливо считая, что семилетний мальчик может быть лишен чувства такта.

Папа на мгновение смутился, но потом ответил:

— В аварию попал.

— Ой.

— Да уж. Ой.

На лбу и на щеке отца Элли разглядела шрамы. Значит, после аварии папа лишился руки, и ему зашивали кожу на голове. В этом не было, конечно, ничего хорошего, но самого худшего тоже, слава богу, не произошло. Впрочем, они потеряли дочь, а значит, самым худшим было то, что случилось с ней.

Элли с трудом сдерживала желание немедленно поведать родителям о том, что их дочь рядом, что мама фактически держит ее на руках, но не знала, как это сделать, чтобы мама не среагировала так, как в случае с женщиной-кошкой. Образ Дэнни Розелли вряд ли подходил для этого.