Страница 162 из 171
Не слишком убедительна и попытка объявить меня "потомком "янычар" все-таки происхожу из христианского рода да и сам крещен. С другой стороны, почему иметь в предках янычар позорней, чем, скажем, крестоносцев?
Я помню, конечно, о пушкинской заповеди "не оспаривать глупца", но в данном случае просто проверяю себя. Вроде бы по этим пунктам обвинения нет оснований для самобичевания. Не слишком задевает меня и язвительная характеристика "лукавый царедворец". Тем более что, по мнению автора единственной рецензии на книгу "Цена свободы", мои "рассуждения, хотя они не столько научные, сколько очень и очень субъективные... часто верны"***. Вопрос только в том, почему субъективно верные рассуждения не могут считаться научными?
Без обиды познакомился я с отзывом на свой счет бывшего коллеги по "команде Горбачева" Болдина. Воздав должное моему "теоретическому багажу" и "монументальному внешнему виду", которого я за собой не замечал ("густая шапка серебристых волос" - это у меня-то, лысого), Валерий Иванович далее живописует мою личность следующим образом:
"Это был своего рода человек-реликвия. Он знал практически всех руководителей КПСС и мирового коммунистического движения. Георгий Хосроевич был в аппарате ЦК при нескольких последних генсеках. И при всех вождях был незаменим, плавно колебался в воззрениях вместе с линией партии. Универсальность знаний этого человека обернулась способностью теоретически прокладывать дорогу всем руководителям, которые с удовлетворением узнавали, что, оказывается, действуют согласно марксистско-ленинской теории, во всяком случае, согласно чему-то научному... Он мог писать на любую тему, шла ли речь об экономике, политике, армии, экологии, и все, что выходило из-под его пера, было талантливым"*.
Невзирая на ехидство, заключенное в этой характеристике, мне, видимо, следует поблагодарить Болдина за признание "универсального таланта". "Из-под его пера" я выхожу кем-то вроде Александра Гумбольдта, прославившегося своими энциклопедическими дарованиями. Сам я, однако, так высоко себя не ставлю, трезво оцениваю свою роль в "перестроечных событиях", не говоря уж о мировой истории. Но в одном пункте все же должен возразить Валерию Ивановичу. Вопреки упреку в "колебании вместе с линией партии", который бросают не мне одному, всем "шестидесятникам", когда хотят побольнее уязвить, я и мои единомышленники никогда не шатались в своих воззрениях, оставаясь верными усвоенным смолоду идеям политической свободы, равенства, демократии.
Ну а то, что я пережил в аппарате ЦК нескольких генсеков, объясняется как раз тем, что не был приближенным ни одного из них, избегал клясться в личной преданности, руководствуясь грибоедовской мудростью: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь". Кстати, не я один. В международных отделах многие трудились по два-три десятка лет, как в научно-исследовательских институтах и идеологических учреждениях, куда люди приходят если не с университетской скамьи, то приобретя первичный опыт работы по специальности, становятся профессионалами и трудятся всю сознательную жизнь до ухода на пенсию.
Пожалуй, болезненней всего я воспринял упрек в свой адрес автора статьи под заголовком "Мыслитель в стиле Горбачева"**. "Шахназарова иногда называют одним из тех, кто помогал Горбачеву при разработке "нового мышления". Может быть, это он объяснил Генеральному секретарю наличие "взаимозависимости" между различными государствами и общественными системами... Цель его очевидна, и в этом он един со своим руководителем, - сделать советскую систему эффективной и конкурентоспособной. В этом смысле он - реформатор и человек, который учитывает интересы окружающего мира. Вопрос только в том, не зашло ли уже далеко мимо поставленных им же самим целей то развитие, которое он помогал начинать?"
Этот вопрос я давно задаю себе сам. Можно, конечно, отговориться тем, что более или менее определенный ответ на него станет ясен через два-три десятилетия. Но если быть честным до конца, я должен принять на себя бесчисленные инвективы, которые адресуются Горбачеву и его окружению. Правда, в этом случае остается неясным, следует мне лично покаяться за все последствия перестройки и "нового мышления" или, выборочно, только за те, в которых можно установить долю моего непосредственного участия.
Удалась ли моя жизнь?
Судьба не дарила мне подарков, каждый шаг на служебном поприще давался ценой неустанного труда, я привык работать по 10-12 часов в сутки, часто пропуская выходные дни. Печальная участь постигла сочиненные мной документы. За почти 4 года работы помощником первого лица я написал помимо докладов, речей, записок несколько по-настоящему значительных вещей. Конечно, над первоначальными текстами "толклись" потом множество людей, но, как ни странно, они дошли до финальной отметки почти в первозданном виде, сохранив структуру и основное содержание. А что толку? Из них только частично, притом в ничтожной степени, исполнились тезисы к ХIХ Общепартийной конференции КПСС, остальные отправились в корзину. Программа партии осталась без партии, Союзный договор без Союза, авторство Закона о свободе печати (официально - о средствах массовой информации) приписывается кому не лень, только не мне.
И все же грешно жаловаться. Я уцелел на войне. Знал любовь и дружбу, радость творчества. Счастлив в потомстве. Горжусь своей родиной - большой Россией, от которой не отделяю Карабах. Имел честь общаться со многими выдающимися людьми своего времени. Объездил полмира. Постиг некоторые ученые премудрости и был награжден способностью наслаждаться прекрасными созданиями искусства.
Нельзя объять необъятное, есть в мире много такого, что мне не удалось сделать, увидеть и узнать или просто оказалось для меня недосягаемым. Что ж, когда такая мысль посещает меня, я отгоняю ее четверостишием Омара Хайяма.
Тот, кто мир преподносит счастливчикам в дар,
Остальным за ударом наносит удар.
Не печалься, что меньше других наслаждался,
Будь доволен, что меньше других пострадал.
Закончить эту книгу хочу эссе, неким "сухим остатком" моих полувековых раздумий о прожитом и пережитом.
РОКОВОЕ РАССТАВАНИЕ С ПРОШЛЫМ,
ИЛИ PASTSHOK
Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, в пространствах идущего,
Лицо сумасшедшее,
Солнце, сожги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй прошедшее!
Николай Гумилев
1. Итак, не освободить ли нам прошлое от будущего и будущее от прошлого, не избавить ли полюса Хроноса от взаимного притяжения, возведя между ними непроницаемый занавес отторжения и забвения?
Зачем?
Ну, конечно же, чтобы ускорить Прогресс! Мертвые цепляются за живых, не дают им развернуться во всю молодецкую удаль и безоглядно рвануть за горизонт - туда, где лежит в ожидании открывателей и завоевателей земля обетованная. Прошлое, как дряхлый, ни на что уже не способный, но необыкновенно говорливый и мнящий о себе старец, обожает наставлять потомков, навязывая им свои архаические представления и предрассудки. У него бездонная память, и, подробно пересказывая события минувших тысячелетий, оно настойчиво требует держать их в голове. Не понимает, что, загрузив мозги этой рухлядью, мы окажемся не в состоянии освоить только сейчас открывающуюся во всем космическом блеске виртуальную реальность и проникнуть мыслью в блаженное будущее.
Любит наш старец живописать свои достижения в строительстве цивилизации, похваляться вкладом в науки и изящные искусства. Для этого, следует признать, есть кое-какие основания. Вместе с тем он отнюдь не столп благочестия - кровь проливал нещадно, развлекался, проказничал, грешил на все лады, преступая законы Божьи и человеческие. Может быть, поэтому, гонимый раскаянием, не устает теперь предостерегать нас, ссылаясь на свой печальный опыт. А это, хотя и не бесполезно, но уж слишком раздражительно. Можно представить, насколько ускорится триумфальное шествие прогресса, если удастся избавиться от его старческих нашептываний, смело и размашисто двинуться вперед, не заглядывая поминутно в Энциклопедию в поисках одобрения и положительного примера. Мы ведь прокладываем путь в неизведанное, так чего ради оглядываться!