Страница 59 из 65
Даниэла на минуту задумалась.
— Неплохо придумано. Но не такой уж ты невинный.
— Да я просто святой.
— Только не в моей постели, — улыбнулась Даниэла. — Я рада, что ты не религиозный… как это называется?
— …фанатик?
— Фанатик. Мой словарь расширяется. Фанатик… Всегда думай на один ход вперед.
— Или на несколько, если это возможно.
— Значит, поэтому ты так любишь свою работу? Ты как бы играешь с преступником в шахматы?
— Немного прямолинейно, но по сути верно. Продолжая в том же духе, можно сказать, что я делаю это, чтобы утешить своих родителей, которых так огорчил в дни ветреной юности.
— Уверена, что они с радостью наблюдают за тобой, сидя где-нибудь на облаке. Самая сладкая месть — это отмщение.
Коффин захохотал.
— Что с тобой, Габриэль?
— Извини. Твой английский приводит меня в восторг. Я часто забываю, что ты… Просто так не говорят.
— Почему?
— Звучит очень забавно. Месть и отмщение — это одно и то же.
— Ты просто морочишь мне голову.
— Возможно. У меня есть для тебя афоризм получше. «Истинная месть — это то, что наносит неизлечимые раны».
— Еще одно библейское изречение?
— Нет, мое собственное.
— Ты меня потрясаешь, — сказала Даниэла, чокаясь с Габриэлем. — Просто офигенная курица, черт бы ее побрал.
— Видите ли, мистер Грейсон, нам не удалось найти взаимосвязь между купленной вами картиной и недавно найденным «Благовещением» Караваджо. Но мы установили, что картина, которую вы приобрели, а именно «Супрематическая композиция» неизвестного автора, лот номер тридцать четыре, является подделкой. Вы, конечно, будете потрясены этим обстоятельством, тем более получив подобные сведения из Скотленд-Ярда. Но уверяю, что вы вне всяких подозрений. Мы просто хотели поставить вас в известность в той степени, в какой это возможно. Под купленной вами картиной оказалась подделка под Караваджо. Да, совершенно верно. Кто-то, предположительно вор, снял с помощью химикатов верхний слой с поддельной супрематической композиции, под которым оказался тоже поддельный Караваджо. Нет, мы пока не можем сказать, с какой целью это было сделано и почему картину потом выбросили. Вероятно, под верхним слоем оказалось не то, что там надеялись найти. Боюсь, не смогу этого сказать. Но холст тот самый, с этикеткой «Кристи» и номером лота на обратной стороне. И потом, на Караваджо еще видны следы вашего супрематиста.
Это весьма запутанная история, но, уверяю вас, мы делаем все возможное. Да-да, конечно. Видите ли, я расследовал совсем другое преступление, о котором меня просили не говорить. Но мне пришлось заняться Караваджо, поскольку в процессе расследования я совершенно случайно обнаружил его картину. Это долгая история. Короче говоря, мы будем рады, если вы… да. Дело в том, мистер Грейсон, что на этого фальшивого Караваджо никто не претендует. Так что формально картина является вашей собственностью и должна быть возвращена вам. Я консультировался со специалистами «Кристи». Вы приобрели картину на совершенно законных основаниях, хотя теперь она выглядит несколько иначе. Люди из «Кристи» мне все доходчиво объяснили, поскольку у меня в голове опилки и длинные слова меня только огорчают. Да, вы правы, это из Винни-Пуха. Это все равно что купить красную машину, которая вдруг посинеет. Да, это очень забавно… Не знаю, когда именно… Я не имею права говорить об этом до окончания следствия. Хотя пострадавшая сторона считает дело закрытым. Да, я имею в виду церковь, откуда был похищен Караваджо. Боюсь, мне придется смириться с этим счастливым финалом нераскрытого преступления, хотя такая заноза и раздражает. Тем не менее мне грех жаловаться. Как, впрочем, и вам. Вы получите картину в самое ближайшее время. Благодарю за понимание. Всего наилучшего.
Уикенден повесил трубку и посмотрел на свою правую руку, где застрял крошечный кусочек грифеля от карандаша, которым Фрэнк Шайб ткнул его в первом классе. Он так и остался под кожей. Гарри использовал его как фокусную точку, когда ему требовалось сосредоточиться.
На все ли вопросы он нашел ответы? Объясняя что-то другим, мы подстегиваем свое мышление, вымывая золотые крупицы из песка. Вероятно, это воры счистили с полотна жуткую супрематическую композицию. Но обнаруженное не привело их в восторг и они избавились от картины. А что, интересно, надеялись там найти?
Зазвонил телефон. Оторвавшись от своей карандашной раны, Гарри поднял трубку.
— Алло. О Господи, Ирма, ты меня отвлекла от мыслей. Что? Ну не знаю… Сколько? Ну ладно.
Гарри нащупал у себя в кармане пластиковую баночку, в которой перекатывались таблетки, и быстро вынул руку.
— Пинту обезжиренного молока и хлеб из цельных зерен… Но, Ирма, ты же не любишь солод… Вообще-то я сейчас занят. Чуть попозже… Часов в семь. Я тебя тоже.
Уикенден положил трубку. Так на чем он остановился? Ах да. Кто же тогда звонил ему? Ведь не вор же? Какой вору смысл наводить на картину полицию и давать ей лишний шанс на его поимку? Ни на холсте, ни на самой картине отпечатков пальцев не обнаружено. Если только это не отвлекающий маневр. Но зачем затевать подобную возню, после того как подлинного Караваджо уже нашли и возвратили на место? Тем более что об этом раструбили все газеты. Звонивший наверняка знал, что картину возвратят владельцу, этому Грейсону. Что все это значит?
Бизо и Легорже сидели на полу в квартире последнего, привалившись к старой кожаной кушетке. Пол вокруг них был уставлен судками с китайской едой и полупустыми винными бутылками. В окне, на фоне звездного неба, виднелся светящийся шпиль Дома инвалидов.
— Но я все-таки… — заговорил Бизо после нескольких минут молчания.
— Бизо, — погрозил ему пальцем Легорже. — Ведь Делакло подтвердила, что картина, которую мы нашли в галерее Салленава, — это то самое «Белое на белом», украденное у «Общества Малевича». Чего тебе еще нужно? Раз дело закрыто, значит, ты свою работу выполнил.
Бизо задумчиво посмотрел в темное окно.
— Мне все кажется, будто мы что-то упустили…
— Все, что надо, ты уже нашел, Жан. Мы шли по верному следу и в конце концов наткнулись на клад.
— Вот это меня и смущает. Мы как бы следовали по заранее установленному для нас маршруту. Это не дает мне покоя. Нас дергали за веревочки, как марионеток.
— Но мы же пришли к выводу, что им был важен принцип, а не картина, — возразил Легорже.
— Это еще один камешек у меня в ботинке. Предположим, им не нравится, как Малевич трактовал духовность. И они решили выразить протест. Но кому?
— Что значит «кому»? — спросил Легорже, поджигая палочку гвоздики, от которой полетели искры.
— Ведь об этом никто так и не узнал, — трагически произнес Бизо, попытавшись подняться, чтобы добавить драматизма своим словам. Однако сразу же передумал и остался сидеть на полу. — В прессе об этом не сообщалось, так что о краже знает только полиция и «Общество Малевича». А оно вряд ли даст ход делу.
— Но, Жан…
— Нас вели как детей, пока мы не пришли к нужному выводу, приняв его за собственное открытие, в то время как нам просто не давали уклониться в сторону.
Они помолчали.
— Еще креветок в бобовом соусе? — предложил Легорже. — Не хочешь? Тогда я их доем.
Легорже стал молча жевать. Друзья еще больше вдавились в кушетку.
— Я вот тут поразмыслил, — произнес Легорже.
— Плохой знак.
— И провел небольшое исследование. Относительно того квадрата на гравюре Дюрера, — пояснил Легорже, усаживаясь поудобнее. — Он называется магическим квадратом. Это математический термин для таблицы, заполненной числами таким образом, что их сумма в каждой строке, каждом столбце и на диагоналях оказывается одинаковой.
— Откуда ты все это знаешь? — с уважением спросил Бизо.
— Из Интернета.
— Хм.
— Этот конкретный квадрат называется гномоном, потому что в нем любые четыре соседних числа дают ту же сумму. Там имеется восемьдесят шесть комбинаций четырех чисел, в каждой из которых их сумма равняется тридцати четырем.