Двойная рокировка

— Так что там? — наклонилась вперед Элизабет.

Барни улыбнулся:

— Все были так заняты живописью, что никто не догадался посмотреть на обратную сторону. Не разглядели леса за деревьями. Вот видите?

Перевернув картину, он указал на белую этикетку с надписью «Кристи», лот № 34.

— Разрази меня гром… — прошептала Элизабет.

— Это картина, пропавшая из квартиры того американца, Грейсона.

Гарри вскочил, смахнув сахар себе на брюки.

— Кирсти! — позвал он своего секретаря. — Соедините меня с «Кристи». Немедленно.

— Самое смешное, что он тебе еще заплатил за все это, — прошептала Даниэла на ухо Габриэлю.

И только потом заметила вежливо улыбающегося официанта с карандашом в руке.

— Нам, пожалуйста, курицу с трюфелями, — заказал Коффин.

— Отличный выбор, сэр, — отозвался официант, одобрительно кивнув.

— Такого божественного блюда я не встречал больше нигде. Даже язык не поворачивается назвать это курицей. Все равно что обозвать «Давида» Микеланджело куском камня.

Официант с улыбкой удалился.

— С днем рождения, любовь моя, — промурлыкала Даниэла. — Сорок лет, расцвет молодости…

Ресторан «Плющ», один из самых изысканных в мире, полнился гулом голосов. После девяти вечера там всегда было многолюдно. Ночь пыталась заглянуть через витражные окна в многогранное пространство зала, казалось, отрезанное от всего остального мира, что позволяло знаменитостям расслабиться и забыть о камерах, а их поклонникам из числа простых смертных почувствовать себя патрициями.

Бросив взгляд на красивую женщину, сидевшую рядом с ним за столом, Коффин подумал, что ее волосы цветом напоминают листья клена, освещенные закатным солнцем. На Даниэле было черное платье на тонких бретельках, покрытую нежным загаром шею украшало новое сапфировое колье. Коффин всегда восхищался изяществом ее ключиц, их плавным изгибом, столь соблазнительным у представительниц прекрасного пола.

— Но не стоит забывать о кризисе среднего возраста, — улыбнулся Габриэль. — Самый лучший подарок на день рождения — это ты.

Ему особенно нравилось маленькое пятнышко над верхней губой Даниэлы, различимое только с близкого расстояния. Наклонившись, он нежно коснулся его губами.

Официант принес шампанское и стал разливать его в узкие высокие бокалы, останавливаясь точно в тот момент, когда пена достигала их края.

Подняв бокал, Коффин встретился глазами со своей темнокудрой дамой.

— Поздравляю, Даниэла. Теперь ты наконец свободна и вновь в объятиях своего возлюбленного. Что же ты намерена делать дальше?

Валломброзо робко улыбнулась.

— Нет, кроме этого, — усмехнулся Габриэль.

— Я думала только о мести. Но благодаря тебе… Должна сказать, ты просто гений.

— Я скучал по тебе больше, чем мог предположить. Без тебя я… У меня мозги как решето. Но крупные предметы там всегда задерживаются.

— Значит, я предмет?

— Ты моя королева, — сказал Габриэль, пригубив шампанское.

— Это что, еще одна шахматная аналогия? Последний раз, когда мы беседовали, ты что-то говорил о ходе конем.

— Боюсь, это действительно так. Мой психоаналитик считает, что я никогда не смогу забыть тот шахматный проигрыш и подавить в себе желание осуществить мечты моих родителей о шахматной карьере сына.

— Но ведь тебе было всего десять лет?

— Да. Мои лучшие годы уже позади. Теперь я предпочитаю играть в нарды. Я никогда не доверял психоаналитикам, но тем не менее регулярно к ним хожу.

— К сожалению, они часто оказываются правы, — поддразнила его Даниэла. — Они, вероятно, отметили бы тот факт, что твои родители погибли на тридцать четвертую годовщину своей свадьбы, когда тебе было тридцать четыре года, причем эта трагедия произошла третьего апреля, который, как известно, является четвертым месяцем в году, между тремя и четырьмя часами дня.

— Ну зачем ты… разве мы не можем просто… — произнес Коффин сквозь зубы.

Даниэла прикрыла его руку своей.

— Прости, Габриэль. Зря ты так… Я просто хочу тебе помочь, потому что люблю тебя.

Коффин вымученно улыбнулся:

— Ты, конечно, права насчет… И к тому же тебе сейчас именно столько лет, если мне не изменяет память. Совпадения никогда не бывают случайными.

— Да, если только они происходят.

Коффин замолчал. Даниэла посмотрела на зал, обитый зеленым плюшем, потом перевела взгляд на своего спутника, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Мне всегда казалось, что математики и шахматисты как-то особенно устроены, — сказала она, стрельнув глазами в сторону официанта, подкатившего к их столику свою тележку.

Ловко сняв крышку, тот явил их глазам блюдо, на котором лежала почти черная курица, обложенная ломтиками трюфелей. Вонзив нож ей в грудь («Как раз между ключицами», — подумал Габриэль), он вырезал несколько кусков нежного мяса и уложил их на большую белую тарелку.

— Думаю, это какая-то комбинация логики и предвидения. Нужно предусмотреть любой возможный ход противника и принять адекватные меры. Шахматы не дают мозгам застояться. Ммм, и не забудь оставить место для сладкого пудинга.

Официант закончил нарезать курицу и, поставив перед Даниэлой и Габриэлем полные тарелки, скромно удалился, оставив их наслаждаться едой.

— Чтобы составить план действий, будь то шахматы или что-то другое, мне всегда требуется подробная проработка с чертежами и цветными стрелками, так что не преувеличивай мои возможности. Только гений может держать все это в голове.

Даниэла с улыбкой кивнула:

— Что касается мести…

— Да? — заинтересовался Габриэль, вонзая вилку в очередной кусок курицы.

— Я предпочитаю библейский подход, — заявила Даниэла, отправляя в рот трюфель.

Габриэль с улыбкой посмотрел на нее.

— На тебя это похоже.

— Око за око, зуб за зуб. Это свойство человеческой натуры, или, возможно, человеческая натура сформировалась таким образом под влиянием авторитетных источников. Ведь уже в Законах царя Хаммурапи и…

— …в Евангелии от Матфея, глава пятая, стих тридцать восьмой.

— Как ты запоминаешь все это?

— Очень легко. Я же говорил тебе, что самое важное само застревает у меня в мозгу. Но вот твой день рождения…

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Что я думаю? Мне кажется, люди запрограммированы на определенное поведение. Чтобы понять линию поведения индивидуума, достаточно наблюдательности и знания культуры и общественного устройства социума, в котором он обитает.

Мы рождаемся с животными инстинктами, видоизменяющимися под действием окружающей среды. В этом весь секрет. Собрав информацию о ком-то посредством наблюдений и изучения и определив, как жизненные условия и собственный опыт повлияли на данную личность, вы можете предугадать ее действия и реакции.

— Ты так просто раскрываешь свой секрет?

— Я уже много лет читаю лекции на эту тему, но, похоже, это никому не нужно. «Как вычислить воров, занимающихся кражей произведений искусства, и их заказчиков». Так я зарабатываю на хлеб насущный, — подытожил Габриэль, эффектно насадив на вилку кусок курицы. — Но пока еще рано радоваться. Смеется тот, кто смеется последним. Я насмотрелся достаточно фильмов. Не считай, что твоя месть… ну, ты понимаешь, о чем я.

Проглотив очередной кусок, Габриэль от избытка чувств заговорил по-английски.

— Просто офигенная курица, черт бы ее побрал!

— Мы переходим на английский? Отлично. Мне нужна практика, — улыбнулась Даниэла. По-английски она говорила с сильным акцентом. — Мне нравится, когда ты чертыхаешься. Это как-то очень по-мужски.

— Извини, — ответил он с полным ртом. — Люблю крепкое словцо.

— Вообще-то тебе надо быть чуточку проще. Нельзя же все время умствовать, — заявила Даниэла, потягивая шампанское. — И еще я не могу понять твоего пристрастия к цитатам. Выглядит довольно театрально и сбивает людей с толку…

— Для этого я ими и пользуюсь. Я знаю, как вести игру. Напуская тумана, отвожу подозрения от невиновного.