Последний завет

— Доктор аль-Шафи, не могли бы мы поговорить наедине?

Тот знаком попросил остальных удалиться.

— Спасибо. Мне показалось, что вы хотели мне что-то сказать. Одной, я имею в виду.

— Я все рассказал, — уже совершенно другим тоном отозвался аль-Шафи.

— Вы сказали, что убийцами доктора Нури могли быть переодетые израильские боевики.

— Верно.

— Но что-то подсказывает мне, что вы сами не очень-то верите этой версии. Мне показалось, есть что-то такое, о чем вы не могли говорить в присутствии своих коллег.

— Теперь я понимаю, как вам удалось заработать себе столь высокую репутацию, мисс Костелло. Вы просто читаете чужие мысли. — Он невесело усмехнулся.

— Благодарю за лесть, доктор аль-Шафи, — улыбнувшись в ответ, сказала Мэгги. — Вы подозреваете ХАМАС, не так ли? — Тот промолчал, и она расценила это как подтверждение своей догадки. — Но зачем им было убивать его? Из-за того только, что он критиковал их движение?

— Вспомните, что сделали талибы в Афганистане. Они провели акцию, которая привлекла внимание всей мировой общественности.

— Взорвали гигантские статуи Будды, вырубленные в скале?

— Точно. А зачем они это сделали? Эти статуи красноречиво свидетельствовали о том, что и до ислама на этой земле существовали цивилизации, древние и великие. Пророк еще не появился на свет, а за их плечами уже были сотни и сотни лет расцвета. Фанатики не способны спокойно принять такие вещи.

— Вы полагаете, что в этом кроется причина гибели несчастного Нури? Он раскопал несколько горшков, и ХАМАС увидел в этом измену исламу?

Аль-Шафи откинулся на спинку своего кресла и вздохнул.

— Не только ведь в ХАМАС дело, мисс Костелло. На них оказывают давление исламисты всего мира. И они обвиняют их в том, что ХАМАС участвует в мирных переговорах с Израилем.

— «Аль-Каида»?

— И не только. Они самым пристальнейшим образом наблюдают за тем, что здесь сейчас вершится. И ХАМАС нужно как-то оправдаться перед ними. Напомнить им о том, что, несмотря на все обстоятельства, ХАМАС по-прежнему с ними. Вот Нури и подвернулся им под руку.

— Но зачем они тогда придали этой акции вид казни изменника? — Мэгги озвучила вопрос и сама задумалась над ним. — Или вы полагаете, они нарочно так сделали, чтобы все подумали на израильские спецслужбы? Чтобы спровоцировать палестинскую администрацию на уход с переговоров?

— Звучит все очень логично.

Мэгги поняла, что этому человеку можно верить. Первое впечатление о нем оказалось ошибочным. Так бывает, и довольно часто, несмотря на расхожую поговорку о том, что первое впечатление всегда верное.

Аль-Шафи провел рукой по своей окладистой бороде.

— Уважаемый доктор, может быть, вам еще есть что мне сказать?

Он поднял на нее сумрачный взгляд, который Мэгги с профессиональной сноровкой выдержала. А он вдруг поднялся, вышел из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед, сосредоточенно глядя себе под ноги.

— Час назад у меня был сын Ахмада Нури. Он выглядел очень взволнованным.

— Неудивительно.

— Нет, вы не поняли. Он сообщил, что все утро разбирался в отцовских вещах, пытаясь наткнуться на что-нибудь, что могло бы помочь ему понять причину случившегося. Отыскал какие-то письма, в том числе электронные, и среди них одно странное послание от человека, прежде ему не знакомого.

— Сын не обязан знать лично всех приятелей своего отца. Может быть, коллеги Нури-старшего просветили его?

— Нет. Личная помощница отца также не вспомнила этого человека. А она, между прочим, отвечала за всю переписку Нури с внешним миром. И не первый год.

— Может, романтическая связь?

— Письмо прислал мужчина.

Мэгги озадаченно посмотрела на него:

— И что же… Сын полагает, что этот человек мог иметь какое-то отношение к смерти его отца?

Аль-Шафи лишь утвердительно кивнул.

— Может быть, он даже решил, что этот человек стал причиной гибели Нури?

Аль-Шафи неопределенно пожал плечами.

— И что же это за человек?

Ее собеседник, прежде чем ответить, метнул быстрый взгляд на дверь, словно пытаясь удостовериться, что она плотно закрыта и их никто не подслушивает.

— Я могу лишь сказать, что у него арабское имя.

ГЛАВА 11

Иерусалим, вторник, 20:19

Мэгги нежилась в постели гостиницы, которую ей порекомендовал Дэвис. Отель назывался «Цитадель», что звучало довольно уместно для Иерусалима. Номер ей достался вполне приличный — из того же иерусалимского камня, но прекрасно отделанный изнутри, со сводчатым потолком и несколькими неширокими окнами. Насколько она могла судить, в гостинице останавливались почти сплошь американцы, паломники-христиане. В вестибюле она стала свидетельницей довольно любопытной сцены. Группа туристов выстроилась в кружок, люди взялись за руки, запрокинули головы к высокому потолку, закрыли глаза и в таком положении замерли на несколько минут, очевидно размышляя о высоком. Их гид-израильтянин со скучающим видом мялся неподалеку и терпеливо ожидал конца молитвы во имя Христово.

Мэгги была благодарна Дэвису. Гостиница находилась в одном квартале от консульства и выходила окнами все на ту же улицу Агрон. Они с Ли вернулись из Рамаллы уже в сумерках. Дорога, которая и днем-то здесь была пустынна, к вечеру самым натуральным образом вымерла. По пути они почти не разговаривали. Мэгги была погружена в невеселые размышления. Командировка, которая, как она поначалу полагала, имела все шансы вылиться в ее триумфальное возвращение в «отряд астронавтов», теперь все больше напоминала сказочное задание — пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

Джуд Бонхэм, черт бы его побрал, преподнес ей эту миссию чуть ли не как плевое дело — мол, помиришь старых маразматиков, которые ссорятся лишь для виду, заставишь их поставить подписи под мирным договором, который они сами же и составили, и дело с концом. Все оказалось не так просто. И уже здорово попахивало приближением очередного ближневосточного кризиса. Ну что ж, израильтянам и палестинцам-то не привыкать, а вот она тут при чем? Сколько раз уже эти два народа находились в шаге от разрешения большинства своих противоречий, но хоть бы однажды у них это получилось! Так нет же… Все переговоры, какой бы поворот они ни принимали, в конце концов сворачивали на хорошо протоптанную дорожку — навстречу новым вспышкам взаимной агрессии. И каждый раз напряженность во взаимоотношениях между ними совершала очередной виток. И конца этому не видно…

Мэгги даже боялась подумать о том, что будет, если новые переговоры постигнет та же участь, что и все предыдущие. Гибель Гутмана и Нури — более чем тревожные звоночки.

Посидев немного, она поднялась и побрела к мини-бару за крошечной — «одноразовой» — бутылочкой виски и стаканом. Затем Мэгги подвинула кресло к самому окну, села и стала смотреть на улицу. На противоположной стороне все еще работал продуктовый магазин. Вот из него показался человек, прижимавший к груди пакет, из которого торчали горлышки двух бутылок молока. Взглянув на часы, он заспешил домой.

Мэгги провожала его завистливым взглядом. Да, она открыто и остро завидовала этому человеку, у которого есть дом и, наверное, дети. Вот сейчас он придет, напоит их молоком, уложит в постель и будет рассказывать сказки. Кто знает, может быть, это его ежевечерний ритуал — поход в магазин за молоком, ужин, сказка… И плевать он хотел на вялотекущую войну, которая ведется в его стране вот уже несколько десятков лет…

Осушив стакан, Мэгги подумала: а не звякнуть ли Эдварду?.. Интересно, снимет ли он трубку, когда увидит номер? А если снимет, о чем они будут говорить? Может, он все-таки извинится за то, что так обошелся с ее личными вещами? А может, рассчитывает, что это ей нужно извиняться за внезапное бегство?

Мэгги выпила еще одну шестидесятиграммовую подарочную бутылочку, заново переживая их последнюю ссору на кухне в Вашингтоне. Нет, ну что она за человек… Столько времени убила на мечты о нормальной семейной жизни, столько сил потратила на то, чтобы ее начать… А в итоге ей достаточно было всего лишь десятиминутного разговора с этим паршивцем Бонхэмом, чтобы она пошвыряла в чемодан вещи и отбыла на очередную войну. Неужели Эдвард прав — она за все хватается, но у нее никогда не хватает терпения довести начатое до конца?.. Возможно. Очень возможно. Многие, пережив трагедию и позор, нашли бы в себе силы тихо жить по-другому, а ее вот вновь потянуло на подвиги…