Страница 84 из 95
— Он узнает любого из моих приятелей. Он знаком с миром театра.
— Но не узнает неприметного актера?
— Неприметного? Не надо так говорить. Горечь — не ваш репертуар, Ник, потому что вы хороший актер. Когда-нибудь, вероятно, станете прекрасным актером.
— Тогда почему я? Почему вы просите меня выкупить вашу старую пьесу?
— Потому что вы человек откровенный. Никому и в голову не придет подозревать вас в двойной игре.
Другого человека можно было подозревать в лести, но с Шекспиром я этого делать не стал. Наоборот, постаравшись скрыть улыбку в ярком солнечном свете раннего вечера, я, прежде чем успел осознать это, согласился отправиться на следующее утро на ярмарку святого Варфоломея, найти там Улисса Хетча и выкупить грязные страницы пьесы под названием «Домициан», если она у него. Шекспир разрешил мне заплатить за рукопись до пяти фунтов.
Это была высокая цена, и если меня спросят, мне придется прикинуться представителем компании, конкурирующей с Королевской труппой — скажем, одним из людей Хенлоу — заинтересованным в обладании ранней работой начинающего Шекспира.
Вот так и получилось, что этим прекрасным утром я оказался на ярмарке святого Варфоломея вместе с Джеком Уилсоном и Абелем Глэйзом. Я встретил своих друзей в «Козле и Мартышке» и в общих чертах обрисовал просьбу Шекспира. Я сделал это без колебаний, потому что Шекспир сам предложил мне взять с собой кого-нибудь для компании, чтобы придать всему предприятию «колорита», как он выразился. Он не дал мне никаких указаний о том, как я должен заполучить грязные страницы «Домициана», положившись на мои «прозорливость» и «здравый смысл». Вероятно, он все-таки был льстецом.
Наша троица пробиралась сквозь толпу, между кондитерами и барышниками, цирюльниками и булавочниками. Вдруг Абель сказал:
— Это не Том ли Гейли?
Впереди через дорожку шел субъект с взъерошенными черными волосами. Он, безусловно, походил на Гейли, который действовал, как неофициальный агент Филипа Хенслоу, владельца и покровителя театров, медвежьих ям и много чего еще. Я знал Тома Гейли и не доверял ему. Его длинные, мягкие волосы напоминали овечью шкуру, под которой прятался волк. Интересно, что он делает на ярмарке святого Варфоломея? Уж не охотится ли тоже на грязные страницы «Домициана»?
Мы вышли на сравнительно спокойный участок ярмарки, отведенный для торговцев книгами, брошюрами и напечатанными балладами. Нашу цель мы нашли быстро. Среди киосков и палаток, чуть сбоку, стояла аккуратная палатка в желтую и белую полоску с откинутыми полотнищами. С перекладины над столом, заваленным листами бумаги и невзрачными книгами свешивалась вывеска с надписью «Улисс Хетч, издатель». Многие книготорговцы являются одновременно издателями и предпочитают рекламировать себя именно в этом качестве. У входа в палатку никого не было видно.
Мы, как любые случайные посетители, лениво рассматривали товары нашего мистера Хетча. Я заглянул в палатку, но после солнца трудно было что-нибудь разглядеть, а перед входом висело что-то вроде занавески. Она колыхнулась, и у меня возникло чувство, что за мной наблюдают, может, через дырку или специальный глазок.
Внутри слышались неразборчивые голоса, стало быть, палатка обитаема.
— Похоже, этот книготорговец специализируется на ловле кроликов и распознавании воров, — сказал Абель Глэйз, беря в руки несколько брошюр с заголовками вроде «Как распознать игру в кости» или «Известное разоблачение мошенничества». Последнюю украшал рисунок кролика с игральной картой в каждой лапе.
— Не совсем, — отозвался Джек Уилсон, указывая на стопку брошюр. Верхняя называлась «Кратчайший путь на небеса».
— Это больше подходит Нику, а?
Джеку нравилось делать вид, что я, будучи сыном приходского священника, должен быть крайне благочестивым. Не обращая на него внимания, я взял томик, который узнал. Пьесу написал драматург, которого я когда-то знал, человек по имени Ричард Милдфорд, и называлась она «Больной мир». Случилось так, что пьесу эту опубликовали и поставили посмертно. Я ее хорошо знал, потому что играл в ней роль Виндиса-мстителя. Теперь эта книга, опубликованная года три-четыре назад, лежала тут, под летним солнцем, заброшенная и пыльная. У меня уже был экземпляр, иначе я бы купил ее в память о Милдфорде. Я покачал книгу на ладони. Кто еще вспомнит его через несколько лет? Но не успел я впасть в печальные размышления о памяти и репутации (о которой так беспокоился Уильям Шекспир), как мое внимание привлекло отчетливое колыхание занавески перед входом в палатку.
Из тени вышел человек. Я ожидал, что это будет Улисс Хетч, хозяин, издатель и книготорговец. Я никогда не видел его раньше и ничего о нем не знал, кроме того, что когда-то он поссорился с Шекспиром и был жирным. Но тип, вышедший из палатки, оказался невысоким и худым. И тут я его узнал. Абель и Джек тоже. Это был щипач, или вор-карманник, стоявший рядом с Беном Соловьем, исполнителем баллад. Питер Перкин так и не снял свою невзрачную шляпу с прилипшими к ней соломинками. Он мельком глянул на нас, едва заметно склонил голову, обошел стол и скрылся в толпе.
Меня эта встреча поразила. Что он делал в палатке книготорговца? Когда мы в последний раз видели этого джентльмена, он преследовал парочку самых преуспевающих на вид слушателей Соловья. Конечно, к этому времени он наверняка набил карманы ворованными вещами (щипачи бывают такими же быстрыми, как молнии), но он должен находиться возле певца, высматривая новые жертвы. Мы с Абелем и Джеком вопросительно переглядывались. Я положил на место томик, который держал в руках.
— Могу я помочь вам, джентльмены?
Отвлекшись на карманника, мы не заметили появления из палатки второго мужчины. Он стоял у стола. Точнее, он опирался на стол, шлепнув на него брюхо, словно собирался продавать и его тоже. Улисс Хетч оказался самым жирным человеком, каких я когда-либо видел. Если свиная голова на шесте напомнила мне головы предателей на Лондонском мосту, то Хетч напомнил свинью. Щеки его обвисли, подбородок болтался, а глазки были маленькими и красноватыми. Вокруг головы рос ободок белых волос, как гирлянда из грязного снега. Он тяжело дышал, а лоб покрылся потом, словно он долго бежал, чтобы занять свое место за этим столом.
— Мы просто смотрим, — ответил Джек.
— Там, сзади, у меня есть кое-что поинтереснее, — сказал свинолицый торговец, пронзая нас глазками и тыча внутрь палатки пухлой ладонью. — Пикантный товар. «Утешение вдовы» — знаете эту балладу? Или «Наслаждение Венеры». Рассказывается, что Марс делал с Венерой. В этой даже картинки есть. Я печатаю их сам, так что качество гарантирую.
Мы пожали плечами и поморщились, и сказали «спасибо, нет», но подозреваю, будь мы каждый поодиночке, мы бы позволили торговцу книгами увлечь себя в палатку и показать пикантный товар. Судя по звукам, раздававшимся изнутри, многие уже смотрели.
— Заткни свою глотку!
Я вздрогнул. Голос раздался из палатки. Улисс Хетч улыбнулся и мотнул головой.
— Послушайте только! — произнес он и, заметив выражение моего лица, добавил: — Не беспокойтесь, сэр. Это не вам.
Словно в доказательство этих слов, послышался женский голос, бранивший кого-то, а в ответ — еще раз:
— Заткни свою глотку! — тем же тоном, что и прежде.
Джек внимательно рассматривал брошюру под названием «Девятидневное чудо Кемпа». На картинке был изображен пляшущий человек в шутовском костюме с барабанщиком на заднем плане. С этим я был знаком, как и с «Больным миром», потому что Уилл Кемп служил клоуном в Труппе камергера, хотя и до меня. Карьера Кемпа пошла на убыль после того, как он покинул труппу, и самый его известный подвиг — это то, что он плясал джигу всю дорогу из Лондона до Норвича, все девять дней. А потом написал об этом путешествии.
— О, Уилл Кемп, — сказал Улисс Хетч. — Славные были дни. Человек редких дарований.
Я совершенно уверен, что Джек Уилсон лично знал Кемпа, потому что он играет на сцене дольше, чем мы. Правда, мы с Абелем однажды встречались с клоуном, когда он, выйдя в отставку, больной и ко всему безразличный, жил на Доугейт. Но наши лица этого не выдали. Почему-то все мы были настороже.