Кровавый глаз

— Да, в таком случае удивительно, что ты еще дышишь, старик, — ответил Сигурд. — Ты жужжишь мне в уши надоедливой мухой. Когда-нибудь я этого не вынесу.

— Нет, этого никогда не произойдет, — оскалился Асгот. — Ты не посмеешь поднять на меня руку, каким бы дерзким и самоуверенным ни был.

Однако в глазах старого жреца читалось сомнение, и я улыбнулся, увидев это. Ведь именно Асгот развесил плоть Эльхстана на жертвенном дубе. Только преданность Сигурду сдерживала меня, не давала срубить годи голову с плеч. Нет, не совсем так. На самом деле я боялся Асгота. Он был кровожадным старым ястребом. Если в моих мыслях Сигурд олицетворял лучшие стороны обитателей Асгарда, то годи Асгот делал осязаемыми худшие черты богов. Злоба и жестокость исходили от него мерзким зловонием.

Вечерами я слушал рассказы норвежцев про их богов. Они любили старинные предания, легенды, которые каждый рассказчик вплетал в свое повествование. Им очень нравилось проверить свое мастерство на свежем слушателе. Воины рассказывали про сражения Тора с гигантами, про коварство Локи, странствия Одина среди простых смертных и про создание девяти миров, которые держались на одном огромном ясене под названием Иггдрасил. Я никак не мог насытиться ими. Хотя эти рассказы почему-то казались мне знакомыми, напоминали полузабытые сны, я жадно впитывал каждое слово. Так пьет воду человек, одержимый неутолимой жаждой.

Еще я каждый вечер сражался, в основном с Бьорном и Бьярни, но иногда и с другими. Даже Аслак, которому я сломал нос, научил меня своим излюбленным уловкам, так что скоро я уже умел выбивать у противника щит с помощью маленького топора. Веохстан всегда внимательно наблюдал за этими схватками, вероятно выискивая мои слабые места, чтобы расправиться со мной, когда ему представится такая возможность.

Однажды утром я шел в первом ряду волчьей стаи вместе с Веохстаном и Кинетрит, весь покрытый синяками и ссадинами после вчерашнего поединка с Бьярни. Флоки Черный предупреждал Сигурда, что девушка замедлит наше продвижение. Я тогда подумал, что он, наверное, прав. Ведь Кинетрит, конечно же, была дочерью знатного человека и привыкла, что в повседневной жизни за нее по всем делам куда угодно ходит кто-то другой. Но, как выяснилось, девушка была сильной и упрямой. Она без труда выдерживала долгие переходы и, разумеется, в отличие от нас не была обременена щитом, кольчугой и оружием. Я больше не связывал ей руки, несмотря на то что Брам называл меня мягкотелым глупцом. Мне было ясно, что Кинетрит не убежит без Веохстана. Она сжимала в руке голубые цветы, сорванные на рассвете в лесу, покрытом росой. Их слабые стебли теперь были перетянуты полоской березовой коры. Мы углублялись в густой пахучий лес, куда почти никогда не проникал ни солнечный свет, ни человек.

— Берегись этого англичанина, Ворон, — сказал Сигурд, указывая на Веохстана. — Он расстанется со своими глазами, лишь бы вонзить тебе в горло меч. — Ярл хитро усмехнулся. — Но я думаю, что сделать это будет непросто. Ты прирожденный боец. Полагаю, даже этот вот душегуб Бьярни со мной согласится.

— Ха, Сигурд, я просто жалею мальчишку, — сказал тот и подмигнул мне.

— Это правда, господин, — смущенно признался я. — Он притворяется уставшим, умышленно бросает свой щит, чтобы подбодрить меня.

— Только чтобы хорошенько тебе врезать, когда ты без оглядки ринешься вперед, — усмехнулся Бьярни. — Даже у Свейна хитрости больше, чем у тебя!

Я улыбнулся Бьярни, повернулся к Сигурду, сжал рукоятку меча и сказал:

— Я признателен вам за все, мой ярл.

Я хотел поблагодарить всех норвежцев за то, что они передали мне свои знания, подарили замечательное оружие, приняли в свое братство, но не знал, как выразить это словами.

— Знаю, Ворон, — сказал Сигурд. — Когда-нибудь ты станешь великим воином. В день твоего рождения норны вплели такое условие в нить твоей жизни, в твою судьбу. Я в этом уверен. — Он остановился, схватил меня за плечи и пристально посмотрел в глаза, в то время как остальные продолжали двигаться вперед, огибая нас подобно ручью, обтекающему валун. — Я кое-что собирался дать тебе еще с той ночи в крепости короля Кенвульфа.

— Господин, еще один овсяный пирог мне в горло не полезет, — проворчал я, зажимая живот.

— Какой предводитель станет награждать своих воинов овсяными пирогами? — рассмеялся ярл. — С другой стороны, такой человек мог бы рассчитывать на безоговорочную преданность Улафа, который как раз проходит мимо нас!

Сигурд усмехнулся, снял с правой руки толстый серебряный браслет и протянул мне. Я с благоговением принял это сокровище в форме змеи, две головы которой скалились друг на друга в том месте, где браслет был разорван. Я надел подарок на правую руку. Он оказался слишком большим для запястья, и мне пришлось поднять его выше, на бицепс. Через какое-то время у меня от улыбки заныли мышцы лица.

Вечером мы разбили лагерь у старых угольных копей. Верхний слой земли, снятый для того, чтобы облегчить доступ к топливу, был насыпан высоким валом, окружающим глубокую яму. За долгие годы он зарос березами, соснами и терновником, образовавшими сплошную непроницаемую стену, за которой могли укрыться мы сами и наши костры. Нам надо было только следить за тем, чтобы огонь не поднимался высоко вверх. Сигурд расставил на насыпи четырех человек, чтобы они несли дежурство, хотя мы уже больше не опасались, что король Кенвульф нас найдет. Маугер посоветовал Сигурду уходить из владений короля Мерсии на юго-запад, скрывая то, что мы пришли из Уэссекса. Этим утром мы переправились через Северн, убив рябого паромщика и забрав его судно.

— Если Кенвульф узнает, что за набегом стоял Эгберт, то договор между нашими королевствами не будет стоить и плевка, — покачал головой Маугер. — Наша маленькая уловка на какое-то время собьет мерсийских ублюдков с толку. Конечно, почти все они безмозглые сукины сыны, но даже эти остолопы не поверят, что это дело рук валлийцев, особенно когда поймут, что сделано все было ради книги. Яйца Христовы, Сигурд, валлийцы — сущие дьяволы. Сучьи дети с безумными глазами, в сравнении с которыми твои люди выглядят монахами!

Однако никаких признаков погони не было. Мерсийцы нам не грозили, поэтому мы устроились вокруг костров, распевая песни и доедая припасы, захваченные в крепости короля Кенвульфа. Свежий восточный ветерок принес ночную прохладу. Я сидел со своими друзьями — Свейном, Бьярни, Бьорном, Флоки Черным, Брамом, Улафом, Хаконом и другими — и глядел на едва светящиеся угли умирающего костра. На ветке березы висели три пустых бурдюка. Эль, которым они были наполнены совсем недавно, теперь раздувал наши животы. Еще два бурдюка продолжали ходить по лагерю, но почти все воины уже спали, укрывшись плащами и промасленными шкурами.

— Я хорошо помню свой первый браслет, Ворон, — сказал Улаф, закрыл глаза, картинно выпятил грудь и громко рыгнул.

Только у Сигурда и Брама серебряных браслетов на руках было больше, чем у него.

— Я получил его за то, что убил вепря вот этим, — заплетающимся языком продолжал Улаф, вытаскивая нож с рукояткой из оленьего рога. — Одним только этим. Я тогда был еще моложе, чем ты сейчас, Ворон, — добавил он и тряхнул головой, отяжелевшей от хмеля. — Гораздо моложе.

Брам рубанул рукой воздух, потом с укором помахал пальцем и сказал:

— Ха! Твой брат всадил в зверя две стрелы, Улаф. Это произошло еще до того, как ты его унюхал. Я хорошо помню.

— Да они его только еще больше разозлили! Впрочем, что ты можешь об этом знать? Ты тогда наверняка набрался эля и валялся в постели с какой-нибудь шлюхой, — пробормотал Улаф, забывая о том, что Брам в те времена тоже был еще мальчишкой. — Проклятье!.. Самый вкусный вепрь, какого я только пробовал. — Он потрепал меня по голове и снова рыгнул.

— Когда-нибудь у меня будет столько же браслетов, сколько у тебя, Улаф, — сказал я, проводя пальцем по толстой серебряной змее, ставшей частью моего тела.

— Может, и будет, парень, — ответил Улаф, почесывая густую бороду, и кивнул на Сигурда, храпевшего неподалеку. — Наш ярл — самый щедрый из тех, кто выводил дракары в море. Держись Сигурда, Ворон, и ты получишь свои браслеты.