Весна Византии

Конечно, ей нужно было поплакать… но только не так. Годскалк бросил на Тоби предупреждающий взгляд, но лекарь лишь отмахнулся. Уверенно подъехав к Катерине, он приобнял ее за плечи.

― Моя лошадь свежее. Давай, я повезу тебя.

Она толкнула его с такой силой, что едва не сшибла на землю, и воскликнула с высокомерием принцессы, на честь которой покусился какой-нибудь простолюдин:

― Уберите от меня руки! ― А затем подхлестнула лошадь и, обернувшись, бросила через плечо: ― У меня есть свой лекарь.

Вскоре после этого путники завидели мерцающие огни монастыря. Оттуда тянулась длинная вереница служек с факелами. Монахи были сейчас на молитве, но управляющий странноприимным домом приветствовал гостей у входа и провел их во двор, где послушники тут же занялись лошадьми. Здесь пахло стылыми камнями, ладаном и чем-то еще, необычным и незнакомым. Откуда-то доносилось звучное пение, и Тоби сперва решил, что слышится оно прямо из недр горы. Затем он обнаружил слева огонек святилища и нарисованных на стенах ангелов с огромными миндалевидными глазами, расписанными охрой, а также синей и алой краской. Голоса возвысились, исполняя псалом, а Годскалк обернулся к лекарю.

― Церковь, ― сказал он. ― Кафоликон… Я не слышу скорби в их пении.

― Радостный свет… Да, ты прав, похоже, у них нет повода для горя, ― согласился Годскалк.

И наконец их проводили в гостевые кельи, к ложу Пагано Дориа.

Как и полагалось, Катерина вошла туда одна. Тоби ничего не слышал через тяжелую дверь и молча стоял рядом с Годскалком. Асторре, к вящему его негодованию, они не взяли с собой. Он единственный остался бодрым и свежим после путешествия и сейчас наверняка наслаждался заслуженным отдыхом. Впрочем, Тоби готов был и постоять…

Десять минут спустя Катерина так и не вышла из комнаты, и сопровождавший гостей монах, вежливо постучав, распахнул дверь. Дориа сидел на диване с высокой деревянной спинкой, в окружении горы подушек, а перед ним на низеньком табурете примостилась жена. Перевязанной рукой он обнимал ее за плечи. Монах впустил гостей внутрь, вежливо напомнив:

― Мессер Дориа еще не вполне окреп…

― Вы очень любезны… Мы помним об этом. Мессер Тобиас и сам ― лекарь, ― сказал Годскалк, и дверь затворилась у них за спиной.

Пол кельи был выложен коричнево-красным мрамором с бледными прожилками, на белоснежной стене висело тяжелое, украшенное самоцветами распятие и икона в золотом окладе, блестевшем в свете множества свечей. В комнате имелся также стул, молитвенная скамеечка и стол с кувшином и медным тазом. Чуть в стороне стояла крытая жаровня, согревавшая воздух. Это явно была не обычная комната странноприимного дома, а покои, рассчитанные на членов императорской свиты. При появлении гостей Катерина встала с табурета и, отойдя в сторону, примостилась на сундуке у стены. Лицо ее по-прежнему казалось усталым, но теперь на нем проявился румянец. Дориа, завидев священника, медленно поднялся с места со словами:

― Мне очень жаль. Я скорблю по обоим и сочувствую вам.

Он заметно побледнел: похоже, любое движение причиняло генуэзцу боль. Монахи дали ему свободную, ниспадавшую до самого пола одежду, скрывавшую большинство ранений, однако перевязанная рука и скованность жестов говорили сами за себя. Дориа был тщательно выбрит, как всегда опрятен, и взирал на гостей с печалью во взоре.

― Прошу вас, садитесь, ― обратился к нему Годскалк. ― Вы еще не здоровы.

― Но я жив, ― возразил генуэзец. Он дождался, чтобы Тоби поднес стулья для них со священником, и лишь тогда уселся сам. ― Вы хотите знать, где отыскать их? ― Он чуть заметно улыбнулся и взглянул на жену. ― Катерина полагает, что вы намерены обвинить меня в убийстве, но я сказал ей, что вы люди справедливые и разумные…

― Так что же случилось? ― поинтересовался лекарь.

Он рассказал им обо всем, и они молча выслушали Дориа.

Катерина не одобряла эту поездку на охоту, но ему хотелось вырваться из города, ― настолько генуэзцу прискучили дворцовые развлечения. Он взял с собой нескольких слуг и, поскольку охота оказалась хорошей, задержался не на одну, а на целых две ночи, после чего, решив, что любящая жена простит его, двинулся дальше, в надежде повстречаться с Николасом и, возможно, отправиться вместе с ним в Эрзерум.

― Ведь если между нами и существовало соперничество, ― промолвил Дориа, ― все это не имело никакого отношения к табризским караванам, поскольку там товара хватает на всех. Что же до остального… Я считал его юношей, который любит поразвлечься… Да я и сам порой нахожу жизнь слишком уж серьезной. Конечно, наши игры порой могут быть опасны, ― но они не ведут к смерти. Он никогда не пытался повредить мне лично, как и я ему. Конечно, я знаю, что он был недоволен нашим браком с Катеринеттой, но ведь любовь редко подчиняется законам стариков. К тому же, как видите, ей хорошо со мной.

― Так вы догнали его? ― спросил Тоби.

― Неподалеку от перевала Вавук. Я хотел разбить лагерь на ночь, как вдруг услышал на дороге лошадей. Уже вечерело, и всадники меня не заметили, но я признал в них курдов, понял, что они вооружены и, похоже, готовы броситься в атаку. У меня на глазах они съехали с дороги и поскакали по обочине, как будто пытаясь застать кого-то врасплох. Я сразу подумал о Николасе. Конечно, это было безрассудством, но я тут же кликнул своих слуг и бросился следом. Однако, когда я оказался на месте, все было уже кончено: они носились меж шатров, убивая всех, кто попадался им под руку. Я сделал все, что мог, ― добавил Пагано Дориа и замолчал.

― Вы видели, как погиб Николас? ― спросил Годскалк.

Катерина чуть слышно охнула. Дориа покосился на нее.

― Да, я видел, как погиб и он, и мастер Юлиус. Но навряд ли вы хотите, чтобы я…

― Возможно, позже. Мы надеемся отыскать их. А что было с остальными?

― Кому-то удалось спастись бегством, но курды преследовали их, пока не прикончили всех до единого. Затем они захватили палатки и всю добычу. Когда я пришел в себя, то увидел вокруг одни лишь трупы. ― Он пошевелил перевязанной рукой. ― Они сорвали с меня все кольца и обыскали в поисках денег. Я боялся, что они вернутся, взял какую-то палку вместо посоха и попытался уковылять подальше до наступления рассвета. Двое моих слуг еще оставались в живых и смогли мне помочь. Я не видел тела Николаса. Простите, но было слишком темно, и я ослабел от ран.

― Они сочли вас мертвым, ― проронил Тоби. ― Вашим слугам повезло.

― Слуги не представляли для них интереса, ― пояснил Дориа. ― На них не было доспехов и драгоценностей, но все равно двое погибли.

― Сожалею, ― сказал Годскалк. ― Если Асторре их найдет, он похоронит и их тоже. У нас есть проводник, и если угодно, вы могли бы описать ему это место.

― Если бы мог, я бы отправился с вами, ― заявил Дориа.

― В этом нет нужды. Асторре справится сам. Мы же теперь вернемся в Трапезунд, чтобы заняться делами компании.

― Ну, разумеется, ― согласился Дориа и здоровой рукой потер глаза. ― Бедный юноша… Скорбя о них, я совсем позабыл, как многое значит их гибель для вас. Вы вернетесь в Брюгге?

А ведь раньше они бы решили именно так… Изначально все они согласились на это путешествие лишь из любопытства, из жалости к Мариане де Шаретти и из корыстолюбия, разумеется… Они отправились с Николасом, но при этом говорили, что если ничего не выйдет, то они тут же вернутся домой. Однако после гибели юноши о возвращении никто больше и не заикался.

― Едва ли тем самым мы сослужим добрую службу своей хозяйке, ― ответил Годскалк. ― Мы дали обещания Медичи продержаться здесь хотя бы год, и останемся в Трапезунде, хотя кто-то из нас и может вернуться в Брюгге вместе с товаром. ― Он посмотрел на Катерину. ― Мы с почтением относимся к вашей матери, демуазель. Она тоже была заинтересована в этом торговом предприятии. После смерти Николаса все права переходят к его супруге. Мы постараемся не подвести ее.

― Так значит, вы останетесь, ― медленно произнес Дориа. ― Что ж, почему бы и нет. Вы прекрасно справлялись в его отсутствие. И всем вокруг, включая императора и прочих торговцев, прекрасно известно, что Николас не являлся настоящим главой компании, и у вас были с ним разногласия. Однако никто не станет попрекать вас его ошибками. Так что я готов поручиться за вас перед императором.