Весна Византии

― Вот так и сиди, ― велел ему скульптор.

Фламандец встрепенулся.

― Это гонорар маэстро за то, что ты взял его голову, ― пояснил Джон Легрант. ― Он хочет тебя нарисовать. А тем временем мы можем поговорить. Пить ему позволено?

― Нет, ― рявкнул скульптор. ― На одном колене, с поднятой рукой… вот так… Джон, дай мне мел. Гиберти! Брунелески! Нет сейчас, он не шелохнется и не выпьет ни капли, пока я не закончу. И снимите с него рубаху. Я сказал что-то смешное?

― Да, ― подтвердил отец Годскалк. ― Не так давно мы спорили с этим юношей по поводу одежды.

Он стянул рубаху с новоявленной модели и повесил ее рядом с львиной шкурой.

Вид у Николаса был покорный, но не слишком смущенный. Если правда все, что рассказывали о его похождениях в Брюгге до женитьбы, то он, должно быть, прекрасно сознавал свою физическую привлекательность.

Годскалк вновь уселся и взял протянутую Легрантом кружку с горячим вином.

― Не обращайте на маэстро внимания, ― заявил шотландец. ― Они с Брунелески и Гиберти вместе работали над осадными планами для Лукки. Они прекрасно понимают друг друга. И Микелоццо тоже. Они хотели повернуть реку и затопить город… Но, разумеется, угол оказался неверным.

― Что?! ― скульптор даже рисовать перестал. ― Ах ты, смердящее животное!

― Не останавливайтесь, просто скажите мне, где план. Я положу его на пол рядом с Николасом, и проверим, сможет ли он определить ошибку.

В том, что последовало за этим, Годскалк не принимал никакого участия. Спор перешел от крепостных укреплений к пушкам, а оттуда перекинулся на корабли. Джон Легрант вновь наполнил бокалы. Мастер рисовал, они обсуждали оснастку трирем и парусников. Снаружи дождь прекратился, а затем пошел вновь. Скульптор взял блокнот на вытянутую руку и наконец объявил:

― Ну, вот и все.

― Теперь можешь пошевелиться, ― сказал Джон Легрант.

― Это вряд ли, ― отозвался Николас. ― Если у вас есть крюк в стене, можете меня на него повесить. Когда вы уехали из Абердина?

― Давным-давно, ― ответил математик. Он наполнил еще один бокал, а Николас принялся растирать спину. ― Я прежде возил соль и рыбу в Слёйс… Одно цепляется за другое… Ты собираешься в Трапезунд. Зачем?

Фламандец взял бокал и, не вставая с пола, торопливо осушил его до дна.

― Мне показалось, это хорошая мысль. Распространить влияние компании…

― Это я знаю, ― перебил его Джон Легрант. ― Но лично ты ― почему?

― Лично я ― чтобы распространить свое влияние, ― ответил Николас.

Скульптор хмыкнул.

― Джону этого недостаточно. Шотландцы любят точно знать, на каком они свете. Овечье дерьмо! Музыканты с бычьими пузырями!

Годскалк видел, что Николас задумался, и попытался предугадать, как тот поступит.

С того самого момента, как вообще было упомянуто имя Джона Легранта, скорее всего, фламандец разыскивал этого человека. На платформе, едва лишь признав скульптора и вспомнив о его связях с Мартелли, он решил, что и Легрант вполне может оказаться где-то поблизости, ― и с дьявольской ловкостью выманил того из засады, чтобы заставить принять участие в своих планах.

Это ему удалось. Он получит своего шкипера ― теперь в этом уже не было сомнений. Хотя, конечно, если сейчас он даст неправильный ответ ― то все испортит… Джон Легрант немигающе смотрел на Николаса. У него были прозрачные глаза, рыжие брови и веснушки, и сухая кожа, прорезанная морщинами.

― Если уж мне предстоит иметь дело с сосунком, ― заявил он, ― я хочу знать, откуда у него возьмется сила воли. И я хочу знать, как он поступит, если все полетит в тартарары. Ты считаешь, что перерос Брюгге?

Николас покачал головой.

― Нет, я надеюсь вернуться.

― В таком случае, где же та морковка, которая тянет за собой осла? ― поинтересовался шотландец. ― Хочешь добиться славы? Сражаться за Христа против турков? Ищешь богатства? Власти? Желаешь получить свободу и торговую лицензию? Любишь риск и приключения? Или не хочешь ничего, а лишь делаешь то, что велят другие? Выбирай.

― Все причины разом, ― ответил Николас. ― И еще одна. Как и ты сам, я люблю разгадывать загадки. Кто-то пытается мне помешать.

В этот самый момент снаружи послышался яростный стук в дверь. Скульптор, пробормотав что-то неразборчивое, поднялся, чтобы открыть. Снаружи оказался римский солдат. Завидев Годскалка и Николаса, он вздохнул с облегчением.

― А, вот вы где.

Разумеется, это был Юлиус. Фламандец обратился к скульптору:

― Маэстро, простите, этот человек из нашей компании. Что-то случилось?

― Вы все пропустили! ― воскликнул стряпчий. Он поклонился скульптору, покосился на Легранта и вновь уставился на Николаса. ― Прямо посреди виа Ларга, перед палаццо Медичи! Большая платформа, на которой был леопард, негритенок и Пагано Дориа ― Дориа! ― и все его друзья в желтом бархате… Подвода неожиданно застряла, а задняя налетела на нее. Лошади вырвались из упряжи и бросились через двор палаццо, сшибая копытами скульптуры и барельефы. Дориа вопил, как резаный, и все вокруг кричали, а леопард…

― Напал на кого-нибудь? ― Годскалк поднялся с места.

― Нет, просто обмочился, ― сказал Юлиус. ― Пару галлонов, наверное. Люди от страха разбежались.

― Платформу сооружали превосходные плотники из компании Медичи. Что же могло случиться? ― изумился скульптор. ― А ведь это могла быть и наша подвода!

― Могла быть и наша, ― подтвердил Николас. ― Как знать? Может, кто-то вчера ночью слегка повредил ось…

― Николас… ― угрожающе начал священник.

― Кстати о Трапезунде, ― продолжил тот. ― Вот еще одна причина, я только что о ней вспомнил. Мне очень бы хотелось попасть туда, чтобы насолить Пагано Дориа.

― Вот теперь ты меня убедил, ― сказал Джон Легрант. ― Я к вам зайду. Забирай львиную шкуру и уводи своего приятеля, иначе маэстро его похитит. Слава богу, что у вас есть свой капеллан, ― вам без него явно не обойтись.

Годскалк промолчал. Он свел их вместе. Теперь слишком поздно было сожалеть об этом.

За четыре недели до отплытия Джон Легрант со слугой переехали в дом монны Алессандры, и деятельность компании, и без того сумасшедшая, достигла высшего накала. То же самое было и с расходами. Когда Асторре, бородатый капитан отряда наемников Шаретти, прибыл в Ливорно с сотней отборных лучников, он оглядел сухие, отлично обставленные казармы, роскошные конюшни и уютные комнаты и даже сплюнул от досады:

― Этот молокосос, должно быть, научился чеканить собственную монету, а я-то подписал контракт на обычных условиях! И сколько он вам платит, а?

Все они были очень рады видеть старого вояку.

― Так он что-то платит тебе? ― воскликнул Юлиус. ― Отец Годскалк, разумеется, служит из любви к ближним, а я просто надеюсь на успех у византийских красоток. Но ты не волнуйся, в накладе не останешься. У нас лучший повар во всей Флоренции. ― И он окинул Асторре любящим взглядом. Юлиус служил в его отряде в Италии и лично подыскал для наемников эти казармы, вдали от любопытных глаз.

Лицо Асторре прояснилось, но затем вновь помрачнело.

― Я гляжу, ты отощал, как торба с овсом у моей лошади после долгого перехода. Он вас что, совсем заездил?

― Вот именно, ― подтвердил отец Годскалк. ― И скажу честно, я и сам чувствую себя не слишком бодрым, поэтому надеюсь, что твои вояки не обременены какими-то особыми грехами, которыми непременно нужно заняться нынче же вечером. Впрочем, скоро мы все отдохнем. На корабле даже Николасу придется угомониться.

― Да, слава богу, ― согласился капитан, окинув взглядом своих солдат.

― Нет, к ним это не относится, ― покачал Юлиус головой. ― Наемникам придется грести.

Оскорбленный до глубины души Асторре смягчился лишь после разговора с Николасом, который познакомил его с Джоном Легрантом, а потом молча сидел у их ног, пока эти двое обменивались военными сплетнями. Асторре, ветеран с обрубленным ухом, яростным взглядом и козлиной бородкой, сражался в Албании вместе со Скандербегом. Легрант видел падение Константинополя. Их разговор затянулся до самого ужина, и к нему постепенно присоединялись все новые наемники, которым также не терпелось поболтать с шотландцем. Николас внимательно слушал, пока новый повар подавал на стол пряное мясо, свинину в желе и вино. Затем началась проверка оружия и доспехов; пушки для корабля ― большая бомбарда и четыре орудия поменьше ― уже дожидались в Пизе. Целый день они провели с Асторре, но прежде чем вернуться во Флоренцию, Николас постарался узнать как можно больше о паруснике «Дориа» и его грузе.