Весна Византии

― В Пизе, ― пояснил священник. ― Это он был причиной несчастного случая с галерой. По счастью, все обошлось, но последствия могли оказаться куда серьезнее. Хотя в результате мы получили корабль за более низкую цену… У меня было такое ощущение, будто он точно знал, что галера предназначена для нас. Может, в Порто Пизано рабочие пересказали ему какие-то слухи. Мне даже померещилось, что он знает и о том, кто мой наниматель, хотя откуда это могло стать ему известно? Однако он держался вовсе не враждебно.

― А как же тогда? ― поинтересовался Николас. Взгляд его стал напряженным и затуманенным одновременно.

Годскалк задумался.

― Он кажется натурой довольно легковесной, однако трудно судить наверняка. В любом случае, Дориа опасен.

― Он консул Генуи, ― заметил Николас. ― Я бы предпочел считать его легковесным, нежели подозревать, что за всем этим кроются тайные планы Генуи или торговцев из Брюгге.

― Или генуэзских торговцев в Брюгге? Но мне казалось, Ансельм Адорне твой друг…

Фламандец кивнул.

― Но он также дружен с семейством Дориа. Мне бы хотелось узнать о нем побольше…

― Каким образом? ― заинтересовался Годскалк.

Даже Тоби соизволил открыть один глаз.

― Спрошу у самого Пагано Дориа. Он ведь сейчас во Флоренции. Вы с ним знакомы. Я зайду к нему завтра.

Отец Годскалк, любивший изучать людей в самых разных ситуациях, с удовольствием отправился на следующее утро вместе со своим юным работодателем в гости к любвеобильному торговцу, с которым познакомился в Пизе. Когда они уходили, Юлиус еще спал. Тоби, разумеется, жаждал пойти вместе с ними, но Николас сумел его отговорить. То, с каким интересом лекарь относился к Николасу, порой неприятно поражало капеллана: это скорее походило на холодное научное любопытство энтомолога или хирурга…

По дороге через город Годскалк поведал все, что ему было известно о генуэзских Дориа, столь многочисленных, что два столетия назад они смогли выставить в бой две с половиной сотни родичей. Это семейство обладало огромными владениями и занималось банковским делом; из него вышли знатные мореплаватели, адмиралы и военачальники.

― Однако этот Дориа, ― продолжил свой рассказ священник, ― официально не подчиняется ни одной из их компаний. Он побывал в Леванте и на Сардинии, затевал множество дел, но не слишком преуспел. Однако сейчас, судя по всему, для него все складывается неплохо. У него богатая свита и роскошные наряды. Он любезен, обладает хорошими манерами и вполне мог бы быть принят в высшем обществе. Если парусник принадлежит ему, это означает, что у него весьма неплохие доходы или он пользуется доверием своего банкира.

― Так он авантюрист? ― поинтересовался Николас. Все то время, пока они говорили с Годскалком, взгляд бывшего подмастерья непрерывно находился в движении, задерживаясь то на одном лице, то на другом. Несколько раз прохожие кланялись ему в ответ, и дважды дети выкрикивали приветствия, ― похоже, за два дня фламандец успел перезнакомиться с уймой народа. Сейчас они шли по кварталу Орсанмикеле, мимо счетных домов торговцев шелком. Очень скоро они окажутся на виа Пор Санта Мария, где находились владения семейства Бьянки. Там, в просторных складах и подвалах, хранился липкий шелк-сырец, и торопливые гонцы разбегались во все стороны в дома прядильщиков, мяльщиков и красильщиков, каждый из которых делал свою работу, покуда ткань наконец не свертывали в рулоны, готовые к продаже, ― мягкие блестящие шелка и яркий бархат, так прославивший Флоренцию…

Очень скоро Николасу, Тоби и Юлиусу предстояло посетить их всех ― семейства Бьянки, Паренти, управляющих шелковыми предприятиями Медичи ― чтобы подписать договора на закупку шелка в Трапезунде и получить заказы не редкие красители и сырец. Пагано Дориа собирался на Восток после Рождества, скорее всего ― не раньше февраля, и Николас намеревался двинуться в путь в то же самое время. Оказавшись в Черном море, парусник будет полагаться на ветер, а галера ― на силу весел…

В обычных условиях ни о каком состязании речи не шло, ибо различные суда перевозили разные грузы, и все же отец Годскалк решил, что было бы любопытно выяснить, что именно Генуя посылает в Трапезунд…

По мнению священника, Пагано Дориа обладал лоском и утонченностью, которых никогда не сумел бы достичь ни один даже самый одаренный подмастерье. Разумеется, он не желал зла юноше, шагавшему сейчас рядом с ним, но, подобно лекарю, полагал, что со стороны хозяйки компании было весьма своевольным и непродуманным решением доверить Николасу все бразды правления. И поскольку капеллан не обладал отстраненностью Тобиаса Бевентини, то не мог скрыть своего неодобрения. Разумеется, его будут окружать более опытные советники, и это должно помочь Николасу, но все равно, юность и низкое происхождение могли стать серьезной помехой. А Пагано Дориа ― это не Юлиус, и скидок он делать не будет.

Наконец они достигли особняка Дориа, не слишком большого, но чрезвычайно элегантного. Во всем убранстве двора ощущалась женская рука, и священник ничуть не удивился, когда, поднявшись в гостиную, первым делом ощутил густой лимонный запах, слегка напоминавший церковные благовония. У запаха не было очевидного источника, ― аромат издавали и ковры, и тяжелая ткань с бахромой, покрывавшая стол, и источавшая тепло крытая жаровня. Этот запах словно говорил, что Пагано Дориа вовсе не являлся истинным владельцем дома, ― и хозяйка была неподалеку. Годскалк покосился на Николаса.

― Скоро увидимся, ― промолвил Николас, делая шаг вперед, ―…так сказала одна лиса своей подружке в мастерской меховщика. ― Годскалк хмыкнул.

Дориа вошел в гостиную почти в тот же миг, как слуга отправился позвать его.

Он ступал на носки, точно фехтовальщик или учитель танцев, ― словно бы в насмешку над двумя рослыми, крепко сложенными мужчинами, что стояли перед ним. Разумеется, внешне он держался исключительно любезно.

― Мой дорогой друг отец Годскалк! Как я рад вновь видеть вас, даже если вы явились лишь для того, чтобы вновь выказать мне порицание. А это, стало быть, и есть ваш юный гений, одаренный молодой человек, о котором говорит вся Флоренция? Мессер Никколо ван дер Пул, не так ли?

Николас сделал шаг вперед. Рядом с Пагано Дориа, на котором был роскошный наряд из желтого бархата, его собственное одеяние казалось весьма скромным. Когда он улыбнулся, на щеках появились ямочки. Глаза смотрели невинно и прямо, как у младенца. Разглядывая генуэзца, Годскалк вновь обратил внимание, насколько тот изящен и хорош собой. Даже малый рост не бросался в глаза, если не стоять с ним совсем рядом…

― Что ж, гении всегда узнают друг друга, ― улыбнулся Николас в ответ. ― Но с какой стати отцу Годскалку порицать вас?

― Садитесь, ― пригласил Пагано Дориа. ― Вот сюда, и устраивайтесь поудобнее. Не желаете ли мальмзейекого вина или джина? Все напитки свежайшие и чистые. У вас ведь отличный лекарь ― чего же вам бояться? Разумеется, ведь вы меня не знаете, и гадаете сейчас, не таю ли я зла? Я прав?

Теперь, когда все они расселись, разница в росте перестала играть значение. Вино было разлито по бокалам; Годскалку оно показалось совершенно обычным.

― Меня известили о вашем назначении, ― заметил капеллан.

Дориа улыбнулся в ответ.

― А меня ― о назначении мессера Никколо. Позвольте вас поздравить.

Фламандец вновь улыбнулся.

― Благодарю. Таким образом, мы получили объяснение несчастному случаю с галерой и обвинениям против мастера Юлиуса. Кстати, миланский посланник согласился принять меня сегодня вечером, и я не сомневаюсь, что он пошлет кого-нибудь на север, дабы узнать, являлись ли эти враждебные действия официальной политикой Генуи? Конечно, Флоренции бы это очень не понравилось. Никто не пожелает, чтобы его упрекнули в попытках чинить препятствия христианскому войску.

Годскалк сморгнул. Генуэзский торговец, похоже, также на мгновение растерялся, но тут же вскочил с места, поставил бокал и коснулся рукой плеча Николаса. Не убирая руки, он опустился на одно колено.