Страница 67 из 94
— Он не испытывал никаких чувств к своему товару?
— Никаких.
— А его клиенты?
— Для некоторых это было чисто деловое предприятие. Других Кевин называл «конечными потребителями».
— Они покупали, чтобы упиваться?
Она кивнула.
— Возьми, к примеру, парня, который купил ванну Джима Моррисона.
— Повтори?
— Ванну Джима Моррисона.
— Джима Моррисона? Мы возвращаемся к рок-н-роллу. Ты о том Джиме Моррисоне, который выступал с «Дорс» целых три года?
— Четыре, — поправила она. — Тот самый паренек. Тебе, конечно, известно, Дэнни, что Джим Моррисон умер в ванне в Париже.
Я неуверенно кивнул.
— Черт знает почему, мне запомнилось, что он похоронен на Пер-Лашез.
— Вот видишь! Слава знаменитостей проникает в самые толстые черепа.
Она нацелила ложечку в центр моего лба и улыбнулась.
— Хотя бы некоторых из них. Не могу поверить, что ты не слышал про дождевик Керуака. Это так романично. Словом, позволь тебя заверить, Дэнни, что конечный владелец ванны Моррисона испытывал совсем особенные чувства.
— Пока он не лезет с ними ко мне, может испытывать особенные чувства к чему пожелает.
— Ох, Дэнни, как ты не понимаешь? Люди идут на все, чтобы примазаться к славе. Это их способ самоидентификации. Они…
— Пропусти эту часть. Ванна Джима Моррисона интересует меня не больше, чем налоговые льготы республиканцев. Откуда, между прочим, она взялась? Есть хоть один шанс на десять тысяч, что Моррисон и вправду умер именно в ней?
— Ну, ее, конечно, доставили из Парижа. И, как ты помнишь, или не помнишь, мой невежественный друг, утонул ли он, или перебрал наркотиков, или был убит Ли Харви Освальдом, однако все соглашаются, что Моррисон скончался в ванне в своем гостиничном номере. Кевин обычно покупал гашиш — исключительно для себя, разумеется, — у парня, который был знаком с другим парнем из алжирского бара на Монмартре, который был знаком с водопроводчиком, который перестраивал ванную в номере этого отеля, чтобы его можно было снова сдавать, со скидкой на осквернение.
— Такое впечатление, что это самое малое, что они могли сделать. Скидку на осквернение, я хочу сказать.
— У меня впечатление, что они начисто лишены воображения. Эта скидка дается за дурную славу. Дурная слава — продажный товар. Она неподвижна, и за нее можно брать наличными, потому что она относится к милой маленькой комнатушке, которая, за неимением динамического потенциала, не отпугивает народ. Я хочу сказать, что на нее можно глазеть сколько влезет, не опасаясь, что тебя укусят.
Я уставился на нее.
— Честно?
— Ради таких же нестрашных ужасов люди водят детей в Музей восковых фигур мадам Тюссо и глазеют на Эдуарда Тича, Джека Потрошителя, Жиля де Рец или Эндрю Ллойда Веббера.
— Ладно, ладно, убедила, эта ванна неподвижная дурная слава.
— Как только закончилось полицейское расследование, водопроводчик в одну ночь заменил ванну. Снятую он отвез в свою мастерскую в каком-то пригороде и просидел на ней десять лет.
— Ты не собираешься сказать мне, что вы с твоим бывшим мужем вместе развлекались в этой бесполезной ванне?
Она улыбнулась:
— Времени не хватило. А насчет бесполезности? Когда Кевин заплатил за нее пятьдесят тысяч франков, можешь мне поверить, водопроводчик сразу убедился, что она очень даже полезная.
— Пятьдесят тысяч франков? — недоверчиво переспросил я.
— В то время франк шел примерно по пяти за доллар, — гордо прибавила она.
— Десять тысяч долларов? — я невольно присвистнул. — И Кевин умудрился продать ее вдвое дороже?
Мисси гордо выпрямилась.
— Ты начинаешь разбираться, Дэнни, но еще далек от понимания. Кевин продал ее за пятьдесят тысяч долларов три месяца спустя.
Она прихлопнула ладонью по столу.
— В пять раз дороже, чем купил.
Я моргнул.
— Я выбрал не тот бизнес.
— Конечно, дорогой. И ему не пришлось даже перевозить покупку. Водопроводчик за дополнительные две тысячи франков с восторгом согласился упаковать ванну и отправить ее в Америку.
— Она была застрахована?
Мисси с улыбкой кивнула:
— Можешь не сомневаться.
— Но как же покупатель мог быть уверен, что это та самая ванна, в которой умер Моррисон?
— А в этом-то самая красота — как бы ты это назвал — этой аферы.
— Я бы точно назвал это аферой, но ведь ты скажешь, мол, зелен виноград.
— Еще бы. Мы, разумеется, получили письмо и расписку от водопроводчика. Но сразу после трагедии фотографии ванны обошли газеты всего мира. Средства массовой информации не всегда бесплодны — иной раз они приносят богатые плоды, я знаю, о чем говорю. При удачных обстоятельствах они вполне заменяют тебе собственную рекламную фирму — и притом ничего не стоят.
— С башмаком Леннона, надо понимать, то же самое?
Она кивнула.
— Отличные фотографии. Под разными углами. Исчерпывающие.
— И дождевик Керуака? Наверняка он в нем снимался?
— О, именно так. Что и подводит нас к главному: это совсем особенная фотография, сделанная Алленом Гинзбергом.
— Я мог бы догадаться. Отчего дождевик вырастает в цене, отчего фотография вырастает в цене, следом дождевик, за ним опять фотография…
— Ты уловил суть, Дэнни. Это называется ассоциацией предметов. Между нами — это петля с обратной связью.
— Каждый предмет придает ценность другому, чья ценность снизилась?
— Коллекционеры книг любят иметь у себя книги, подписанные знаменитыми авторами, — кивнула она. — Но особенно им нравится, если книга подписана знаменитым автором для другого знаменитого автора. Или для знаменитого художника, знаменитого музыканта или для разорившейся аристократки, стрелявшей в самозванного императора.
— Всегда есть надежда на Реставрацию, так, Мисси?
— Что-то в этом роде, мой червячок-большевичок.
— Так эти ценности становятся все более и более ценными?
— В отношении скорости оборота, — сладко улыбнулась она, — это выгоднее, чем целый холодильник кругеррандов. [19]— Улыбка исчезла. — Это подводит нас к следующей теме. — Она открыла сумочку. — Взгляни.
Конверт скользнул ко мне через стол. Девять на двенадцать, манильская бумага, металлический зажим, без адреса, без штемпеля, без винных пятен или щепок — конверт был девственно чист. Внутри одна-единственная фотография.
Я некоторое время разглядывал ее. Подняв голову, увидел, что Мисси наблюдает за мной.
Стоявшие по обе стороны от нее Экстази и креол тоже наблюдали за мной. Оба сложили перед собой ладони и напоминали пару небритых серафимов с расстегнутыми ширинками, служащих фоном для светской Магдалины. Они материализовались в чайной, подобно голограммам гигантских доисторических вшей, беззвучно, как будто скрытый фонарь нарисовал их изображение на местной дешевой диараме. На сей раз оба были при оружии.
Мисси постучала по снимку и спросила:
— Где он, Дэнни?
XXXII
— Привет, ребята. Заблудились по дороге к границе?
Ребята не ответили. Однако я не огорчился, увидев их. Я только пожалел, что не из чего их пристрелить. Может, удастся уговорить одного сбегать к грузовичку и принести мне пистолет Джона? Беда с оружием в том, что его вечно не оказывается под рукой, когда оно тебе понадобится. А у других оно как раз оказывается под рукой.
Креол был теперь вооружен — возможно, чтобы подбодрить себя вопреки красноватому стручковому ожогу на левой стороне лица. Экстази работал на впечатление. Его пистолет уже не лежал в кармане куртки, на которой имелось подозрительного вида выходное отверстие на уровне середины молнии: пистолет теперь поселился в левом рукаве в чем-то вроде пружинного нарукавника. Этот фокус мог выглядеть достойно в учебном видеофильме, но рукав Экстази вздувался, как змея, только что проглотившая крысу.
— Эй, Мисси, где ты раздобыла этих героев? В игрушечном магазине?
19
Золотая монета ЮАР.