Страница 60 из 64
— Я так испугалась, — сказала я наконец. — И так переживала за тебя. А потом они запретили мне появляться тут, и звонить тебе, и как-нибудь еще связываться с тобой. А теперь я тут, а ты изранен и болен. Тебе очень больно?
— Только если я хочу встать, или сесть, или повернуться, или вздохнуть, — пошутил он. — Вот, помоги мне лечь в постель, милая.
Он оперся о меня, приподнялся и упал на кровать. Лицо его сморщилось.
— Я сделала тебе больно?
Он покачал головой.
— Конечно нет, глупышка. Наоборот, все стало лучше.
Я наклонилась над кроватью и поцеловала его туда, где один из штырей входил в ногу. Потом забралась на кровать и прилегла рядом с ним.
Должно быть, мы задремали, потому что следующее, что я помню, — что охрана ворвалась в комнату и вытащила меня из кровати. Я тяжело ударилась о пол коленом. Похоже, должен был остаться ужасный синяк, но в тот момент я едва ощущала боль.
— Оставьте ее! — закричал Вин. — Она ничего не сделает! С ней все в порядке!
— Приказ вашего отца, — ответил охранник с нотками извинения в голосе.
— Он не приказывал вам швырять шестнадцатилетнюю девушку на пол! — закричал Вин.
— Пошли, — сказал Саймон. — Нам пора уходить, пока не стало еще хуже.
— Я люблю тебя, Аня! — выкрикнул Вин.
Я хотела ответить, но дверь в палату уже захлопнули, а Саймон тащил меня к лифту, бормоча:
— Мистер Киплинг убьет меня за то, что я привел тебя сюда.
Саймон доставил меня обратно в квартиру. После того как полицейский, задачей которого было следить за моими действиями и защищать меня от Семьи, зафиксировал мое возвращение, я сразу пошла к себе в комнату. На полпути меня остановила Имоджин.
— Что случилось с твоим коленом?! — закричала она. День был теплым, так что на мне была школьная юбка и не было чулок.
— Пустяк.
На самом деле колено пульсировало от боли, но я не могла себе позволить жаловаться — Вину было гораздо хуже.
— Не похоже на пустяк, Анни. — Она проводила меня в мою комнату. — Ложись, — приказала она, но и без того, единственное, чего я хотела, это лечь. Я выплакала все слезы (а их у меня никогда не было слишком много), и все, чего мне хотелось, это впасть в спячку, как медведю.
Домашний арест был удобен в том смысле, что он отгородил меня от всего и всех, так что я могла позволить себе спать в середине дня, и всем было все равно.
Имоджин вернулась с вездесущим пакетом замороженного горошка:
— Вот, возьми.
— Все в порядке, Имоджин, я только хочу спать.
— Ты сама меня позже поблагодаришь.
Я перевернулась на спину, она ощупала мое колено. Синяк был уродливым, но вроде ничего не сломалось, так что она уверила меня, что я буду жить; после этого пакет с горошком оказался на своем месте.
— Почему мы всегда используем для этого горошек? — спросила я, вспоминая, как множество раз я клала пакет с горошком на голову Лео или как после «Маленького Египта» я дала его Вину. Не тот ли это самый пакет? Я не знала точно.
— Разве у нас нет мороженых морковок или там кукурузы?
Имоджин покачала головой:
— Кукурузу съедают быстрее всего, а морковь никто из вас не любит, так что ее никогда не покупают.
— Звучит логично.
Потом я сообщила Имоджин, что хочу спать, и она оставила меня одну.
Позже этим же вечером (Нетти уже пошла спать) я проснулась от стука в дверь комнаты. Это была Имоджин.
— К тебе пришел гость, — сказала она. — Отец твоего парня. Ты хочешь увидеть его тут или в гостиной?
— В гостиной, — сказала я. Колено сводило от боли, но я не хотела встречать Чарльза Делакруа в горизонтальном положении (то есть выглядеть слабой). Я заставила себя встать, разгладила школьную рубашку и юбку, пригладила волосы пальцами и похромала в гостиную.
— Мне жаль, что так получилось, — сказал Делакруа, показав на мое колено, которое через десять часов почернело, покраснело, отекло и выглядело чрезвычайно эффектно. Он сел в красное бархатное кресло, и я не могла не подумать о том, как часто я видела его сына на том же самом месте.
— Прошу прощения за столь поздний визит. Приходится крайне много работать; кроме того, мне не хотелось, чтобы репортеры засекли меня входящим в твой дом.
Я кивнула.
— И может быть, вы также хотели видеть меня без адвоката, — предположила я.
— Да, Аня, ты права. Я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз. Ситуация, в которой мы все оказались, частная, но в то же время связанная с бизнесом. Таким образом, дело для меня чрезвычайно сложное.
— Бизнес всегда частное дело, когда он твой бизнес, — сказала я.
Делакруа расхохотался.
— Да, конечно. Ты мне очень нравишься!
Я уставилась на него.
— Да не притворяйся удивленной. Ты очень мила, только не годишься для моего сына.
В конце концов он заговорил прямо.
— Хорошо, сейчас я введу тебя в курс дела, если ты не возражаешь. Мы проверили пули, которыми ты стреляла в твоего кузена. Они вышли из того же оружия, из которого Лео стрелял в Юрия Баланчина. И какие же мы делаем выводы из этого, Аня?
Я не стану ему помогать.
— Почему бы вам не рассказать мне?
— Умная девочка. Вывод такой: ты виделась с братом и каким-то образом переправила его в безопасное место, поэтому он и отдал тебе оружие.
Я глубоко вздохнула. Я никогда не скажу, где сейчас Лео.
— Честно говоря, Аня, мне все равно, где сейчас твой брат. Он стрелял в бандита, которого никто не любил, даже его собственные люди. Так что если ты смогла переправить Лео-младшего из страны, ты молодец. Ты заботишься о своих людях, и я понимаю это. И ты должна понимать, что я делаю то же самое. Единственное, что меня волнует, — что из-за тебя подстрелили моего сына.
Я опустила голову.
— Хотела бы я повернуть время вспять. Я подвергла его опасности и никогда себе этого не прошу.
— Ах, Аня, не будь такой театральной. Порой я забываю, что ты всего лишь шестнадцатилетняя девочка, пока ты не скажешь что-нибудь глупое типа этого. Вин выздоровеет, и этот опыт поможет ему в становлении его характера. Жизнь была для него слишком легкой. Поэтому главная причина, по которой я беспокоюсь о том, что Вина подстрелили, — то, что его имя попадает в газеты, и таким образом мое имя будут связывать с твоим. Видишь, в чем проблема?
Я кивнула.
— Если я не подвергну тебя какому-нибудь наказанию за хранение оружия, покажется, что я смотрю сквозь пальцы на дела девушки моего сына. И даже хуже — ведь эта девушка связана с братвой. Мои враги будут заявлять, что я не могу справиться с организованной преступностью. Я не могу себе этого позволить. В начале июня я объявляю о выдвижении своей кандидатуры на пост окружного прокурора.
— Понятно.
— Итак, я описал тебе свою ситуацию. Хочешь знать, что тебя ждет?
— Говорите.
— Таким образом, у тебя несколько проблем, бедная девочка. Первая — твой брат. Меня не волнует, где он, но остальные в твоей семье так не думают, и если я объявлю результаты сравнения пуль, они узнают, что ты сделала. Они выследят Лео и убьют его; возможно, и тебя тоже. Вторая проблема — твоя драгоценная младшая сестра, которая в настоящий момент находится без законного опекуна. Я знаю, что реальный опекун — ты, но люди глупы, и сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы Служба охраны детей вмешалась в ваши дела. Третья проблема — незаконное владение оружием (мы об этом уже говорили). И четвертая — мой сын. Он любит тебя, ты любишь его, но его ужасный отец — почему он стремится разлучить вас?
Да, он перечислил все.
— Выглядит достаточно уныло.
— Я могу помочь тебе. Я думал об этом с тех пор, как в первый раз встретился с тобой на пароме из «Свободы». Я думал о словах твоего отца, которые ты мне передала. Ты помнишь, что именно это были за слова?
— Папа много чего говорил.
— Ты сказала, что твой отец часто говорил тебе, что не надо заключать сделки, пока точно не узнаешь, что получишь взамен.
— Да, это папины слова.