Страница 40 из 64
— Это даже нельзя назвать шоколадом. В нем вряд ли есть даже какао.
— Так дай мне настоящего шоколада.
— Я бы дала, но я обещала твоему отцу, что не буду впутывать тебя в противозаконные дела.
Я положила плитку в карман кофты, взяла его за руку и отвела в гостиную.
— Мне надо тебя кое о чем попросить. — И я рассказала ему о свадьбе в Тарритауне.
— Нет, — сказал он, улыбнулся и скрестил руки на коленях.
— Нет?
— Да, я так сказал.
— Хорошо, но почему нет?
— Потому что я до сих пор помню, как ты отклонила мое приглашение на Осенний бал, а у меня хорошая память. Мне надо делать все, что ты хочешь, Аня? А если я так буду делать, не потеряешь ли ты ко мне уважение?
В его словах было разумное зерно.
— Кажется, ты принял решение.
— Да, верно. — И тут он рассмеялся. — Я разочарован! Неужели ты даже не попытаешься меня переубедить? Разве ты не хочешь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?
— Там будет не очень весело, да я и сама не хочу идти.
— Значит, вот так ты уговариваешь?
— Моя семья — скопище хулиганов, — продолжала я. — Один из моих двоюродных братьев, скорее всего, напьется и под конец будет пытаться потрогать меня за грудь. Надеюсь, никто не захочет лапать Нетти, иначе мне придется кое-кого побить.
— Я пойду, — сказал он. — Но сначала я хочу попробовать твой шоколад.
— Это условие?
— Это ведь фамильный бизнес твоей семьи, верно? Я не могу пойти на свадьбу, не получив всей информации.
— Отлично разыграно, Вин. — Я встала. — Следуй за мной.
Я налила рисового молока в кастрюлю на водяной бане, вынула из кармана шоколад (и проверила дату, чтобы убедиться, что плитка была не из той поставки), развернула серебристую обертку и понюхала (а фретоксин пахнет?). Когда молоко начало кипеть, я снизила температуру нагревателя, потом добавила немного ванили и сахара, помешивая молоко, пока сахар не растворился, порезала шоколад на мелкие кусочки и высыпала его в горячее молоко. В конце концов я разлила получившуюся смесь в две чашки и посыпала сверху корицей. У папы все это получалось так легко.
Я поставила одну чашку перед Вином. Он протянул руку, но я отодвинула от него чашку.
— Последний шанс передумать.
Он покачал головой.
— Тебя не беспокоит, что ты можешь окончить, как Гейбл Арсли?
— Нет.
Он выпил чашку одним долгим глотком, поставил ее на стол и не сказал ни слова.
— Ну и? — спросила я.
— Ты права. Это определенно не похоже на то, что я пробовал раньше.
— Но тебе понравилось?
— Не уверен. Давай я выпью твою чашку.
Я подтолкнула ему свою чашку. Он пил уже медленнее, даже задумчивее (если можно пить задумчиво).
— Это не то, чего я ожидал. Он не сладкий. Слишком сильный, чтобы быть сладким. Не уверен, что это понравится каждому без исключения, но чем больше я пью, тем больше прихожу в восторг. Могу понять, почему шоколад запретили. Он… опьяняет.
Я подошла к нему, села на колени и поцеловала его, прошлась языком по его губам и ощутила вкус корицы.
— Не думал ли ты, что единственная причина, почему я тебе нравлюсь, — это то, что это раздражает твоего отца? — спросила я.
— Нет. Нет, ты не единственная задаешь этот вопрос. Ты мне нравишься, потому что ты храбрая и слишком сильная, чтобы быть сладкой.
Смешно говорить об этом, но тем не менее я ощутила, как внутри меня разливается тепло; похоже, я покраснела. Я хотела снять с себя свитер. Хотела снять всю остальную одежду. Хотела снять одежду с него.
Я хотела его.
Хотела, но не могла.
Я слезла с его коленей. Хотя на кухне было очень жарко, я потуже затянула пояс своей шерстяной кофты, закатала рукава и пошла к раковине, чтобы вымыть кастрюльку, в которой грела молоко. Должно быть, я в три раза превысила количество воды, которая была нужна для этой работы, но мне надо было прийти в себя.
Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Я все еще так нервничала, что даже подпрыгнула.
— Анни, что случилось? — спросил он.
— Я не хочу попасть в ад.
— Я тоже. И я тоже не хочу, чтобы ты попала туда.
— Но в последнее время, что я с тобой… я начинаю давать слабину. А ведь мы даже не так давно познакомились, Вин.
Он кивнул, взял полотенце, которое висело на ручке духовки, и сказал:
— Вот, я вытру.
Я вручила ему кастрюльку. Без нее я чувствовала себя более уязвимой, мне было жаль лишиться оружия.
— Аня, я не обманываю тебя. Я бы очень хотел заняться с тобой любовью, я думал об этом — в смысле, об этой возможности. Я думаю об этой возможности часто и с большим удовольствием. Но я не хочу тебя ни к чему принуждать.
— Да я не о тебе беспокоюсь, а о себе!
Ужасно смущало, что я говорю о том, как я боюсь потерять над собой контроль рядом с ним. Я чувствовала себя дикой, нецивилизованной, даже неистовой, словно я перестала быть собой. Это меня тревожило и заставляло стыдиться себя (я уже много месяцев не ходила на исповедь).
— Я не девственник, Аня. Как ты думаешь, значит ли это, что я попаду в ад?
— Нет, все гораздо сложнее.
— Тогда объясни мне.
— Ты решишь, что я дурочка, суеверная простушка.
— Я никогда бы так не подумал. Я тебя люблю, Анни.
Я внимательно посмотрела на него и подумала, знает ли он на самом деле, что такое любовь, — да и как он может это знать? У него ведь была такая легкая жизнь — но я решила, что доверяю ему.
— Когда мой отец умер, я заключила сделку с Богом. Если он сохранит нас всех в безопасности, я буду хорошей. Я буду более чем хорошей, я буду благочестивой. Я буду чтить Его. Я буду контролировать себя и все такое.
— Ты хорошая, Анни. Никто не скажет, что ты плохая. Ты почти совершенство.
— Нет, я не совершенна. Я постоянно выхожу из себя. Я думаю дурно практически обо всех, кого я знаю. Но я стараюсь изо всех сил. И я уже не смогу так сказать о себе, если…
Он кивнул:
— Я понимаю.
Он все еще держал в руках вытертую кастрюльку, так что вручил ее мне и криво улыбнулся.
— Я не заставлю тебя пойти со мной в постель, даже если ты будешь меня умолять об этом, — пошутил он.
— Теперь ты надо мной смеешься.
— Нет, я бы никогда не стал так делать. Я воспринимаю тебя и все, связанное с тобой, очень, очень серьезно.
— Сейчас ты говоришь несерьезно.
— Я уверяю тебя, что я чертовски серьезен. Давай попробуй заставить меня заняться с тобой любовью. Попробуй. Даже если ты снимешь с себя всю одежду, я оттолкну тебя, словно огонь. — Однако в голосе его была нотка веселья. — С этого момента мы словно герои из старых книг. Ты можешь поцеловать меня, но это все.
— Не думаю, что горю желанием это сделать.
— Отлично, мой план сработал.
Вину нужно было идти домой, так что я проводила его до двери. Я попыталась было поцеловать его, но он отпрянул и протянул мне руку.
— Отныне только в руку.
— Ты начинаешь меня злить.
Я поцеловала его в ладонь, и он поцеловал мою, затем притянул меня так близко, что прошептал мне прямо в ухо:
— Ты ведь знаешь, как мы могли бы решить эту проблему? Мы могли бы пожениться.
— Не говори так! Ты говоришь глупости, и я не уверена, что ты думаешь то, что говоришь. Кроме того, я никогда за тебя не выйду. Мне шестнадцать лет, а ты развращенный человек и постоянно говоришь ерунду!
— Верно, — согласился он, поцеловал меня в губы, и я закрыла за ним дверь.
Я договорилась, что Имоджин останется с бабулей, пока мы все будем на свадьбе.
Вин зашел к нам домой, так что мы смогли поехать на поезде все вместе. Я спросила его, не возражает ли он против встречи с моей бабушкой. Даже если в тот момент я и была без ума от любви к Вину, мне было неловко приводить к ней людей. Ее поведение было очень непредсказуемым, если не сказать больше, и хотя моя семья привыкла к ее внешности, ее вид (прикована к постели, почти полностью лысая, глаза в красных точках, изжелта-зеленая кожа, запах гнили) мог испугать тех, кто ее не знал. Я не стыдилась ее, но мне хотелось ее защитить. Я не хотела, чтобы ее видели незнакомцы. Я предупредила Вина о том, чего следует ожидать, перед тем, как мы вошли.