Нет голода неистовей

Когда она, уже в отеле, попросила две комнаты, Лаклейн ударил рукой по столу регистрации и, даже не потрудившись скрыть когти, рявкнул.

— Одну.

Он понял, что Эмма не стала бы устраивать сцены на людях — немногие в Ллоре осмелились бы на такое — потому ничего и не сказала на это в ответ. Но, когда посыльный провожал их к номеру, она, нахмурив лоб, шепотом произнесла.

— Это не входило в уговор.

Должно быть, она все еще была расстроена из-за случившегося прошлой ночью. Ведь еще каких-то двадцать четыре часа назад, она, взглянув на него с тоской в глазах, прошептала: «Ты пугаешь меня».

Обнаружив, что его ладонь сама тянется, чтобы пригладить ее волосы, Лаклейн нахмурился и быстро отдернул руку.

Пока он давал посыльному на чай, Эмма, пошатываясь, прошла мимо него в просторный номер-люкс. Закрыв дверь, ликан увидел, что она почти в полудреме падает на кровать.

Он знал, что Эмма измождена вождением, прекрасно осознавал, как изнурительна дорога. Но как она могла оказаться настолько истощенной? Обычно бессмертные были практически неутомимы. Возможно, все дело в состоянии, о котором говорила Эмма? Если она питалась в этот понедельник и не получала никаких серьезных травм, тогда что с ней было не так?

Неужели это последствия шока от того, что он с ней сделал?

Быть может, она хрупка внутри также, как и снаружи?!

Стянув с нее за воротник пиджак — что оказалось совсем не тяжело, поскольку ее руки безвольно повисли — Лаклейн обнаружил, как напряжены ее шея и плечи. Причиной чему, несомненно, стало вождение, а не его столь длительное присутствие рядом.

Ощутив, что ее кожа прохладна на ощупь, он пошел и набрал в ванну воды. Затем вернулся и, перевернув Эмму на спину, стянул с нее блузку.

Она слабо попыталась оттолкнуть его руки, но он проигнорировал ее протесты.

— Я набрал для тебя ванну. Не годится ложиться спать в таком состоянии.

— Тогда я сама.

Когда он снял один сапог, ее глаза полностью открылись и встретились с его.

— Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел меня раздетой.

— Почему? — спросил он, вытянувшись возле нее на кровати. Ликан подхватил белокурый локон и, не отрывая взгляда от ее глаз, провел его кончиком вдоль изящного подбородка. Ее кожа была такой необычайно бледной, что, казалось, ничем не отличалась от цвета белков глаз, обрамленных бахромой густых ресниц. Зрелище завораживало.

И отчего-то погружаться в глубину этих глаз было до боли привычно.

— Почему? — нахмурилась она. — Потому что я стесняюсь.

— Я оставлю на тебе белье.

Эмма действительно просто мечтала принять ванну. Это было единственной вещью, которая смогла бы ее согреть.

Когда она закрыла глаза и задрожала, он принял решение за нее. И, прежде чем Эмма успела пробормотать еще один протест, Лаклейн раздел ее до белья. Затем, полностью обнажившись, подхватил ее на руки и опустился в огромную ванну с горячей водой, расположив Эмму между своих ног.

Когда ее рука коснулась его поврежденной ноги, Эмма вся напряглась. Лаклейн был совершенно обнажен и возбужден, а ее белье вряд ли можно назвать преградой, учитывая то, что он безошибочно выбрал «танга». Одну руку он положил ей на плечо, и уже через секунду Эмма почувствовала, как палец другой руки скользит по тонкой тесемке белья.

— Мне это нравится, — прорычал он.

И только она собралась выпрыгнуть из воды, как Лаклейн убрал ее волосы вперед и, положив ей на шею ладони, надавил большими пальцами.

К своему стыду, Эммалин застонала. Громко.

— Расслабься, существо.

Несмотря на все попытки Эммы отстраниться, Лаклейн прижал ее спиной к своей груди еще теснее. Когда она полностью налегла на его эрекцию, он втянул в легкие воздух и содрогнулся, вызвав в теле Эммы ответный жар. Но Эмма тут же выпрямилась, испугавшись, что он захочет с ней переспать. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — так они не смогут подойти друг другу.

— Тише, — сказал он, продолжая умело разминать ее напрягшиеся плечи. Когда он вновь придвинул Эмму к себе, она боролась уже с собой, радуясь, что никто не видит этих жалких попыток. Ликан заставил ее полностью лечь на него, и она обмякла всем телом.

Чего никто об Эмме не знал, так это того, что она любила, когда к ней прикасались. Просто обожала. И особенно потому, что случалось это крайне редко.

При том, что ее семья тяготела к спартанскому образу жизни, желая закалить Эмму, как личность. Только одна из ее теток, Даниела Ледяная Дева, казалось, понимала ее стремление из-за того, что сама не могла ни к кому прикоснуться или же ощутить касание к своей ледяной коже, не испытав при этом сильнейшей боли. Да, Даниела понимала, но отчего-то совсем не тосковала по этому чувству, не испытывала нехватки в нем. Тогда как Эмма думала, что медленно умрет без этого ощущения.

Существ Ллора, которые могли бы подойти ей на роль любовников — таких, как добрые демоны — было слишком мало в Новом Орлеане, да и те все крутились около поместья еще с самого ее детства. Отчего Эмма считала их всех старшими братьями. Только с рогами.

А немногие демоны, оказывавшиеся незнакомцами, отнюдь не выстраивались в шеренгу, горя желанием быть приглашенными в ковен. Даже они находили Валгаллу, их окутанный туманом дом в заводи, с постоянно раздающимися в нем криками и часто бьющими молниями, ужасающим.

Несколько лет назад Эмма уже было осознала, что так и останется одинокой, но ее совершенно неожиданно позвал на свидание милый и невероятно привлекательный парень с вечерних курсов, которые она посещала. Он пригласил ее выпить на следующий ДЕНЬ чашечку КОФЕ. Эмма сразу возненавидела все кафешки уже только за само их существование.

Тогда она поняла, что ей никогда не быть ни с кем-то из ее расы, ни с большинством тех, кто не относился к таковой. Так как рано или поздно они узнали бы, кем она являлась. Потому Эмма так и не смогла найти себе кого-то. Дневной сеанс в кино? Обед и аперитив? Пикник? — Ей не видать ничего из этого, а, следовательно…

Позднее, желая узнать, что теряет, она познакомилась с одним человеком, совершенно «случайно» налетев на него на улице. И поняла, что теряет она многое. Теплые прикосновения, притягательный мужской запах.

И осознание этого причиняло боль.

Но теперь рядом с Эммой был свирепый, но божественно привлекательный ликан, который, похоже, не мог оторвать от нее своих рук. И она боялась, что, даже ненавидя Лаклейна, станет как губка впитывать каждое его прикосновение, умолять, только бы снова почувствовать его руки на своем теле.

— А если я засну? — тихо спросила она, отчего ее легкий акцент стал более заметен.

— Засыпай. Я не против, — ответил он, продолжая разминать ее шею и хрупкие плечи.

Из горла Эммы вновь вырвался стон, и в этот раз она сама откинула голову ему на грудь. Казалось, еще никто вот так не касался Эммы. Ее капитуляция не подразумевала согласия на секс, но Лаклейн решил, что сейчас она готова отдать все, только бы он не останавливался.

Вампирша словно изголодалась по ласке.

Он припомнил свой клан и былые дни. Там никто не боялся быть грубым или резким. Мужчины всегда находили какой-то предлог, чтобы прикоснуться к своим женщинам. И если ты сделал что-то хорошо, то буквально получал сотню хлопков по спине. Большую часть времени Лаклейн проводил в окружении семьи, с одним ребенком, сидящим у него на плечах, и парочкой других, вцепившихся в его ноги.

Он представил себе Эмму пугливой малышкой, взрослеющей в Хельвите, вампирской цитадели, расположенной в России. Хотя их крепость была украшена золотом, она оставалась затхлым и темным местом — что ему было известно, как никому другому, учитывая, сколько времени он провел в их темнице. По сути, Эмма даже могла находиться там, когда его заковывали в кандалы, если, конечно, к тому времени уже не отправилась в Новый Орлеан.

Вампиры, что населяли Хельвиту, были также холодны, как и их обиталище. Они бы совершенно точно не стали прикасаться к Эмме с любовью — Лаклейн еще ни разу не видел, чтобы вампир вообще выказывал любовь. И если она так сильно нуждалась в ласке, то как же могла обходиться без нее?