Тайна жрецов майя

Рисунки простого жреца-переписчика воспроизводили события с невероятной достоверностью и покоряющей простотой. Все ждали решения Верховного правителя. Но халач виник внезапно встал и ушел в свои покои. Жрец-художник, поразивший всех своим удивительным искусством, еще долго стоял перед опустевшим каменным троном, разукрашенным изображениями спящего ягуара. И только когда наступила ночь, направился к опочивальне младших жрецов. Она находилась в длинном помещении, примыкавшем к храму с западной стороны. Войдя в свою комнату, он с удивлением заметил, что с пола исчезли циновки других жрецов, которые обычно спали здесь. «Не разыскать ли их?» — подумал художник, но когда он повернулся к выходу, то увидел двух стражников, перекрывших длинными пиками дорогу назад.

Два дня жрец не покидал своей комнаты, а на третий за ним пришли восемь стражников-жрецов. Они молча обмыли его тело и одели в чистые белые одеяния. Художник с ужасом вспомнил, как подвергали ритуалу омовения знатных пленных, прежде чем выводили к жертвенному камню. «Значит, так повелели боги», — решил несчастный и покорно зашагал под охраной стражи к подножию главной пирамиды. Он не хотел обидеть великих богов своими рисунками и поэтому не страшился предстоящей встречи.

Процессия остановилась. Внезапно художник почувствовал, что его уже не держат руки грозных стражников, что он свободен, и тогда с вершины пирамиды до него долетели слова, которым он не сразу смог поверить:

— Великий Мастер! Выполняй волю всемогущего Ицамна!..

Снова в каменоломне

Десятки изнуренных голых людей в узких набедренных повязках роились небольшими группами на ровных платформах, вырубленных причудливыми уступами прямо в скале.

Человек добывал камень, чтобы строить храмы, дворцы, пирамиды. Вначале он выравнивал по горизонту большой участок скалы, пока не образовывалась ровная гладкая площадка. Потом обрубал ее с трех сторон, чтобы получилась длинная платформа-стол, основание и одна из сторон которого еще продолжали оставаться скалой. Человек наносил на «столе» параллельные линии и осторожно, с удивительным терпением и упорством углублял каждую из них, пока они не превращались вначале в желоб, а затем в узкую щель, в которую с трудом пролезала рука, сжимавшая рубило или молот. Когда щель достигала нужной глубины, начиналась самая сложная и тяжелая часть работы, требовавшая особой точности глаза и твердости руки: разрезанный на ровные прямоугольники стол-платформу нужно было снизу отрубить от скалы. Делалось это тем же способом, только теперь щель рубили в горизонтальном направлении.

Ее долбили с особой осторожностью, так как под действием собственного веса плита могла неожиданно отколоться. То, что она своей тяжестью раздавила бы руки каменотесов, было не так уж важно в представлении жрецов-надсмотрщиков, но плита могла треснуть, а это означало порчу самой плиты, потерю стольких дней труда.

Толстый жрец остановился. Прямо перед ним на острых обломках битого камня, прижавшись всем телом к скале, голова к голове лежали два совершенно голых человека. Они казались неподвижными, и только напряженные мускулы говорили о том, что люди не отдыхали, а трудились: один глубоко в щели наводил на ощупь рубило, другой, также на ощупь, бил по нему молотом.

Спина левого была сплошь разукрашена еще не зажившими рубцами — свидетелями недавних жестоких побоев. Выбрав место, где раны казались посвежее, жрец сильно ударил по нему ногой, обутой в толстые сандалии. Человек вздрогнул, рука невольно рванулась из щели, но узкие каменные тиски крепко держали ее.

Жрец довольно захохотал. Он присел на камень и стал наблюдать, как Каменотес с изуродованной спиной заставил расслабиться напряженные от боли мышцы, только так он мог вытянуть руку из каменного плена. Жрец видел, как медленно отползало от скалы бронзовое тело и вместе с ним так же медленно ползла из щели рука, чем-то напоминавшая змею. Наконец рука-змея выползла наружу; она сжимала длинное острое рубило.

Это была великолепная рабочая рука: сухая, тонкая, жилистая, а главное, послушная. Сколько бесформенных камней превратила она в идеально ровные прямоугольные плиты; сколько тончайших узоров нанесла на камень, повторяя сложнейшие рисунки священных знаков, которыми жрецы записывали на вечные времена божественные пророчества или восхваляли мудрость и военные победы великих правителей; сколько мертвых камней ожило от ее прикосновения, оставляя потомкам бессмертные образы богов, их верных служителей на земле и всемогущих владык…

Это была великолепная рабочая рука. Любой другой, будь он на месте тупого надсмотрщика, залюбовался бы ею…

Каменотес медленно поднимался с земли.

— Пойдешь опять к реке! — бросил жрец. Он хотел встать, но не успел: рука, сжимавшая рубило, обрушила на его голову страшный удар. Она перестала быть послушной…

Началось!

…Люди падали от усталости. Они не могли говорить, но их глаза яснее всяких слов требовали ответа.

— Соберите оружие надсмотрщиков. — Каменотес задыхался от боли в груди — удар палицы пришелся прямо в ключицу. — Соберите оружие, рубила, палки. Мы пойдем на строительство к реке и освободим наших братьев!

Но никто не шелохнулся: голод и напряжение недавней битвы с надсмотрщиками и жрецами лишили людей последних сил. Все молчали, и только стоны раненых нарушали непривычную тишину в каменоломне.

— Вставайте! — крикнул Каменотес, превозмогая боль. — Иначе мы погибнем!

Пошатываясь, он поднялся, опираясь на огромную палицу, принадлежавшую убитому им старшему жрецу-надсмотрщику, и направился к дороге. И люди пошли за ним. Впервые им было так легко и приятно шагать по широкой тропе, спускавшейся к реке среди непроходимых зарослей тропического леса. Усталые ноги с каждым шагом двигались все быстрее. Лесная прохлада и свежий аромат зелени вселяли бодрость и уверенность. А главное, рабы не слышали больше яростных окриков ненавистных жрецов, свиста плетей надсмотрщиков — впереди ждала свобода!

Ни о чем заранее не договариваясь — их не учили держать военный совет перед боем, — они выскочили из леса нестройной толпой и молча рассыпались на широкой, выложенной ровными камнями площади, как рассыпаются на земляном полу крестьянской хижины зерна спелого маиса.

Через час все было кончено. Ни один жрец, ни один надсмотрщик не остался в живых. Ярость восставших обрушилась и на богов: каменные изваяния, стелы с изображением богов, правителя и жрецов погибли под их ударами.

На строительстве оказалось немного запасов еды — ее берегли для себя жрецы и надсмотрщики. Восставшие разделили их между собой поровну.

А когда стемнело, на площади запылали веселые языки костров. Все думали об одном: что делать дальше? Постепенно они стали сходиться туда, где на широкой террасе у подножия большого храма с тремя низкими входами сидел у костра Каменотес. Никто не выбирал его вождем, но все тянулись к нему: он первый осмелился поднять руку на ненавистных жрецов, он привел сюда людей с каменоломни, значит, боги вручили ему судьбу этих обездоленных.

Каменотес видел, скорее ощущал, как в ночной темноте двигались к его костру братья по страданиям, товарищи по борьбе. Он слышал их взволнованный говор, тревожное дыхание и ясно понимал, зачем они пришли. Он знал, какой ответ нужно дать этим людям; он не сомневался в правильности своего решения.

Каменотес встал.

— Братья! — Широкая площадь, окруженная каменными дворцами, многие из которых не были еще достроены, поглотила его голос. Ему показалось, что его никто не услышал, и он крикнул еще громче: — Братья! С первыми лучами солнца мы пойдем на логово Спящего Ягуара! — На мгновение он умолк, может быть ожидая, не покарают ли его боги за то, что он назвал логовом их священную обитель.