Страница 50 из 75
— Вот оно как! Это ты. Это ты!
— Что — я?
— Как же это можешь быть ты?! Я не хочу! Одно время я думал, что это она. — Он указал кончиком меча на Аттию. — Но она ничего подобного не спрашивала.
Не помня себя, снова пробежался по кругу.
Кейро достал нож и перерезал верёвки на щиколотках.
— Ну полный псих, — буркнул он.
— Погоди-ка! — Аттия расширенными глазами наблюдала за Риксом. — Ты имеешь в виду Вопрос? Тот самый вопрос, который должен задать Ученик? Это он? Кейро задал его?
— Да. — Рикс всё не мог успокоиться. Его трясло, длинные пальцы судорожно сжимали рукоять меча. — Это он. Это ты. — Он уронил меч и обхватил себя руками. — Вор и подонок — мой Ученик…
— Мы все тут подонки, — огрызнулся Кейро. — И если ты думаешь…
Аттия взглядом велела ему умолкнуть. Сейчас нужно быть очень осторожными.
Напарник окончательно освободился от верёвок и, скривившись, вытянул ноги. Потом сел поудобнее. Кажется, он понял.
— Рикс, пожалуйста, присядь, — предложил он, выдав самую очаровательную из своих улыбок.
Чародей осел на землю, словно из него выдернули стержень. Аттии одновременно было смешно и жалко незадачливого фокусника. Столько лет мечта поддерживала его в скитаниях и вот теперь исполнилась, принеся ему полнейшее, опустошающее разочарование.
— Это же всё меняет, — простонал Рикс.
— Похоже на то. — Кейро протянул нож Аттии. — Значит, я теперь Ученик Чародея? А что, может пригодиться.
Аттия бросила на него гневный взгляд. Всё шутит, дуралей. Они должны воспользоваться представившимся шансом.
— И что это значит? — Кейро наклонился вперёд, на стене пещеры шевельнулась его огромная тень.
— Это значит, что о мести придётся забыть. — Рикс невидящим взглядом смотрел на пламя. — У Искусства волшбы есть свои правила. Это значит, что я должен научить тебя всем своим трюкам. Имитациям, подменам, иллюзиям. Научить тебя читать мысли, предсказывать будущее по линиям руки и по листьям. Исчезать и снова появляться.
— Разрубать людей на половинки?
— Этому тоже.
— Чудненько.
— А ещё тайнописи, ловкости рук, алхимии, именам Великих Сил. Оживлять мёртвых и жить вечно. Вызывать золотой ливень из ослиного уха.
На его лице сменялись выражения подавленности и восторга. Кейро и Аттия обменялись многозначительными взглядами. Оба понимали — ситуация аховая. Рикс ненормальный. Мало ли, что взбредёт ему в башку в следующий момент. Может, решит, что всё-таки надо их убить. И у него Перчатка Сапфика.
— Значит, мы снова друзья? — осторожно поинтересовалась Аттия.
— Ты мне не друг! — гневно отрезал Рикс.
— Ну-ну, Рикс, — вмешался Кейро. — Аттия моя рабыня и делает то, что я велю.
Она подавила злость и отвернулась. Кейро явно наслаждался происходящим. Он будет дразнить Рикса, держать его на грани безумия — нагло ухмыляться и снова очаровывать. Аттия в ловушке, она не может уйти из-за Перчатки.
Потому что она должна найти артефакт прежде, чем это сделает новоявленный ученик чародея.
Рикс, казалось, впал в ступор. Но через мгновение кивнул, пробормотал что-то себе под нос и, подойдя к фургону, начал извлекать из него какие-то предметы.
— О, неужели сейчас поедим? — встрепенулся Кейро.
— Не наглей, — прошептала Аттия. — Везение может закончиться.
— По крайней мере, оно у меня есть. Теперь я Ученик и легко обведу нашего фокусника вокруг пальца.
Но когда Рикс вернулся с хлебом и сыром, Кейро, как и Аттия, принял угощение с благодарностью. Чародей смотрел на них, жевал кетт и, кажется, восстанавливал своё щербатое чувство юмора.
— Значит, воровством нынче не заработаешь?
Кейро пожал плечами.
— И где же твои драгоценности, мешки с добычей? — хихикнул Рикс. — Красивые наряды?
Кейро одарил его ледяным взглядом и спросил:
— По какому из тоннелей мы двинемся дальше?
— Да вот они все. Семь низких сводов. Семь дорог в темноту. Одна из них ведёт к сердцу Тюрьмы. Но сейчас мы ляжем спать. А после Включения Дня я поведу вас в неведомое.
Кейро облизал пальцы.
— Как скажете, босс.
Финн и Клодия скакали всю ночь. Они мчались галопом по тёмным дорогам Королевства, пересекали реки по мостам и вброд, будили сонных уток, суетливо хлопавших крыльями. Пробирались через грязные деревеньки под лай собак, и лишь однажды какой-то ребёнок проводил их взглядом из-за приоткрытого ставня.
«Мы превратились в призраков, — думала Клодия. — В тени».
Спрятавшись под чёрными плащами, словно преступники, они покинули дворец, где сейчас наверняка царит суматоха, королева бесится, Претендент вынашивает планы мести, слуги мечутся в панике и на поимку беглецов собирается целая армия.
Это был бунт, который изменил всё.
Они отвергли Протокол. На Клодии были чёрные бриджи и плащ, а Финн сменил пышный камзол Претендента на привычную куртку.
Занимался рассвет. Добравшись до вершины очередного холма, беглецы залюбовались живописной деревенькой у подножья, её лачугами, позолоченными утренним солнцем, ярким оперением петухов, звонко кукарекавших в симпатичных двориках.
— Ещё один идеальный день, — пробормотал Финн.
— Возможно, это ненадолго. Если Инкарцерон продолжит в том же духе, — мрачно откликнулась Клодия.
К полудню они сами и лощади устали настолько, что уже не могли двигаться дальше. Путники нашли заброшенный сарай прятавшийся в тени вязов, забрались на чердак и рухнули на устланный соломой пол. Жужжали полчища мух, под крышей ворковали голуби.
Есть было нечего.
Клодия свернулась калачиком и провалилась в сон.
Ей приснилось: кто-то стучит в дверь, звучит голос Элис: «Клодия, приехал твой отец. Пора одеваться». Потом чуть слышный шёпот Джареда: «Ты веришь мне, Клодия?».
Она вздохнула и села.
Наступали сумерки. Голуби исчезли, в сарае было тихо, за исключением шорохов в дальнем углу. Наверное, мыши.
Клодия прилегла обратно, оперлась на локоть.
Финн спал, повернувшись к ней спиной. В руке он сжимал меч.
Она наблюдала за своим спутником некоторое время, пока дыхание его не изменилось. И хотя он не пошевелился, Клодия знала, что он проснулся.
— Что ты вспомнил?
— Всё.
— А именно?
— Моего отца. Его смерть. Бартлетта. Нашу с тобой помолвку. Всю мою жизнь во дворце. Как в тумане, но всё-таки… Единственное, чего я не знаю — что произошло между нападением в лесу и моим пробуждением в тюремной клетке. Возможно, так никогда и не узнаю.
Клодия подтянула к груди колени и стряхнула с них солому.
Правда ли это? Или Финну так нужно было вспомнить, что он себя в этом убедил?
Видимо, молчанием она выдала свои сомнения. Финн повернулся.
— В тот день на тебе было серебристое платье. Ты была такая маленькая. На шее у тебя было жемчужное ожерелье. А мне дали белые розы, чтобы я вручил их тебе. Ты подарила мне свой портрет в серебряной рамке.
Точно ли серебряной? Ей помнилась золотая.
— Я тебя боялся.
— Почему?
— Мне сказали, что я должен на тебе жениться. Ты была такая красивая, сияющая, у тебя был такой звонкий голосок. А мне хотелось только одного — играть со своей новой собакой.
Она пристально посмотрела на него и сказала:
— Поехали. Думаю, погоня отстаёт от нас всего на несколько часов.
Обычно дорога от дворца до поместья Смотрителя занимала три дня, правда, в каретах и с остановками на постоялых дворах.
И они снова пустились в изнурительный галоп. Остановились только для того, чтобы купить чёрствый хлеб и эль у девушки, выбежавшей им навстречу из ветхой хибары у дороги. Они мчались мимо мельниц и церквей, по обширным долинам, разгоняя перепуганных овец, перепрыгивали через деревянные изгороди и заросшие травой траншеи — шрамы былых войн.
Финн позволил Клодии ехать впереди. Он уже не понимал, где они находятся; каждую косточку ломило от непривычно долгой езды. Но ум его был ясен — яснее, чем когда бы то ни было. И счастлив он был, как никогда раньше. Мир словно заново открывался его чувствам, отчётливо и ярко: запах травы под копытами лошадей, пение птиц, поднимавшаяся над землёй туманная дымка. Он не смел надеяться, что с припадками покончено. Но, возможно, вместе с памятью к нему вернулась прежняя сила, прежняя определённость.