Страница 5 из 5
Следовало признать, что темная бархатная ткань с белыми полосками очень шла Нине, она эффектно оттеняла ее выразительные синие глаза. А умело уложенные волосы (два часа работы московского парикмахера) сделали ее лицо не просто милым, но и красивым. Отличная фигура и стройные ноги также выгодно выделяли Нину среди стареющих русских аристократок и немногочисленных немок, по большей части генеральских секретарш.
Музыканты старательно наигрывали вальс, кавалеры и дамы неспешно прогуливались по фойе или шептались возле колонн. Все с нетерпением ожидали фюрера.
Наконец парадные двери распахнулись, и Гитлер стремительно вошел. Он был в костюме темно-серого цвета, достаточно элегантном, но в то же время неброском. Фюрер сразу же направился к великому князю, Владимир Александрович сделал несколько шагов навстречу, и они встретились прямо на середине зала. После обмена рукопожатиями Гитлер сказал:
– Я рад приветствовать вас в освобожденной Москве, вы, наверное, испытали сильное волнение при встрече с родиной, которую не видели много лет?
– Вчера вечером, когда мой поезд пересек границу России, я вышел на первой же станции и трижды поцеловал землю, – с чувством ответил наследник престола. – А сегодня я отстоял службу в Елоховском соборе, к счастью, не разрушенном большевиками. Я молился за скорейшее возрождение моей многострадальной родины от большевизма… Кстати, мне хотелось бы провести благодарственный молебен в честь освобождения Москвы в Успенском соборе, в Кремле, это, знаете ли, стало бы весьма символичным знаком. Нужно только ваше разрешение…
– Разумеется, никаких препятствий не будет, мои люди сделают все возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность, – заверил Гитлер. – Кто станет вести службу?
– Я рассчитываю на митрополита Ювеналия, он оказался единственным, кого большевики не вывезли в эвакуацию. Надеюсь, вы почтите эту службу своим присутствием и разделите с нами благодарственную молитву…
– Непременно, хотя я и не православного вероисповедания, – заверил фюрер и поспешил перевести разговор на более актуальную тему. – Как вы считаете, могут ли ваши офицеры, вернувшиеся из эмиграции, возглавить русскую освободительную армию? В нашем плену находится почти четыре миллиона красноармейцев, многие из них, я уверен, захотят принять участие в освобождении своей страны от большевиков. Но нам нужны кадровые военные, с одной стороны, лояльные к Третьему рейху, а с другой – обладающие достаточным опытом и решительностью, чтобы повести за собой крестьянскую массу, которая и составляет основу наших пленных. Оружием и обмундированием мы, конечно же, всех обеспечим…
– Русские офицеры, прибывшие со мной, сочтут за честь сражаться за свободу России, – с пафосом ответил Владимир Александрович. – Я лично подам пример – надену форму новой русской армии. Это станет символом для всех остальных.
– Превосходно, я надеялся на такой ответ. Завтра я приглашу начальника Генштаба, который и изложит план формирования новой русской армии. К весне, когда начнется наше новое наступление, я хочу иметь как минимум десять русских дивизий. Эти части, как мне кажется, должны первыми вступать в освобождаемые города и налаживать контакт с местным населением. Меня замучили доклады о действиях подпольщиков и партизан, эти бандиты не дают нашим дивизиям покоя, наносят существенный урон тыловым частям. Я думаю, с помощью новой армии нам удастся убедить жителей прекратить сопротивление и начать сотрудничество с новой администрацией. Как вы полагаете?
– Полностью с вами согласен, – поспешил заверить Владимир Александрович, – я немедленно займусь этим. Заодно хочу представить вам свои соображения по поводу российского правительства. Со мной прибыло несколько человек, входивших в последний императорский кабинет министров, и могут стать основой его нового состава…
– Этот вопрос мы обсудим позже, – холодно заметил Гитлер, – сначала следует одержать победу над большевиками. А сейчас простите, вынужден вас покинуть – дела…
Владимир Александрович кисло улыбнулся и склонил голову. Фюрер тоже кивнул и направился к Гиммлеру. Движение по залу снова возобновилось, и скоро должен был начаться сам бал. Фюрер, разумеется, не танцевал, но, по слухам, был не прочь отвлечься от военных забот и посмотреть на кружащиеся в вальсе пары. Оркестр, зная пристрастие Гитлера к австрийской музыке, подготовил немало веселых мелодий.
Воспользовавшись паузой, Нина Рихтер покинула генерала Зеермана и спустилась на первый этаж, в дамскую комнату. Ей хотелось немного побыть в одиночестве и покурить – Дом Союзов навеял печальные воспоминания. Еще до войны, в 1937 году, она была в нем вместе с мужем – на чествовании героев-метростроевцев. Тогда в бальном зале стояли красные кресла, а с трибуны выступал нарком транспорта Лазарь Каганович.
После обязательных торжественных речей началось награждение. Среди героев был и Ян Петерсен – за трудовые успехи его отметили орденом Ленина. Нина очень гордилась мужем и с восхищением рассматривала красивый блестящий орден, украсивший лацкан пиджака. В перерыве праздничного концерта Ян Петерсен повел Нину в буфет, и она впервые попробовала настоящее шампанское, от которого отчаянно щипало в носу и страсть как хотелось икать. Этот день стал, пожалуй, самым чудесным в ее семейной жизни.
Нина достала из сумочки пачку сигарет и встала у колонны, кроме нее, в комнате курила молодая девушка в форме лейтенанта – очевидно, из охраны. Было слышно, как за дверью моет пол уборщица, явно из русских.
Вскоре немка ушла, Нина тоже докурила и решила вернуться в зал. Она уже собралась покинуть дамскую комнату, как дорогу ей преградила русская уборщица. Женщина неопределенного возраста, в каком-то синем халате, быстро огляделась вокруг и тихо спросила по-немецки:
– Вы Нина Петерсен? Я могу с вами поговорить?
Нина молча кивнула, и уборщица потянула ее за собой в кладовку. В маленьком помещении, забитом вениками и швабрами, они с трудом поместились вдвоем.
– Вам привет от мужа, Яна Петерсена, и дочки Насти, – сказала уборщица.
– Где они? – спросила Нина, стараясь унять волнение.
– В Москве, с ними все в порядке.
– Я приходила на прежнюю квартиру, но соседи сказали, что они съехали…
– Да, Ян и Настя живут теперь в другом месте…
– Когда я смогу встретиться с дочерью?
– Разве вы не хотите увидеться с мужем?
– Ян, скорее всего, не простил меня. Не думаю, что он будет рад нашей встрече. К тому же прошло столько лет, все так изменилось…
– Нет, он как раз не против свидания.
– Когда я смогу увидеть Настю? Боже мой, ведь ей уже двенадцать лет, почти девушка. Узнаю ли я ее, и узнает ли она меня?
– Мне приказали передать вам, что встреча с дочерью возможна при определенных условиях.
– Каких?
– Прежде всего – осторожность. Ваш муж – член московского подполья, вы – офицер абвера, сами понимаете, это весьма осложняет дело. Полагаю, Ян не захочет оказаться в гостях у ваших коллег или в гестапо…
– Что конкретно от меня требуется?
– Во-первых, никто не должен знать о вашей встрече, это и в ваших, и в наших интересах. Завтра, в десять часов утра, вы должны прийти на Тверской бульвар, причем одна – это второе непременное условие. Учтите, если мы обнаружим слежку, все сразу отменяется…
– Хорошо, я приду одна.
– Прекрасно. От памятника Пушкину вы пойдете в сторону Никитских ворот, к вам подойдут и проводят до места свидания. На этом пока все, возвращайтесь в зал и ведите себя, как обычно: танцуйте, веселитесь, никто не должен ничего заподозрить… Генерал Зеерман, наверное, уже ищет вас.
Нина выбралась из душной кладовки и, как в тумане, пошла по лестнице, потом решительно вернулась в дамскую комнату. Но в ней, разумеется, уже никого не было – уборщица исчезла. Нина в большой задумчивости поднялась в зал, где как раз объявили первый танец. Пары приготовились к вальсу…
Конец ознакомительного фрагмента.