Свободу медведям

— Совершенно верно, — согласился я. — Мне кажется, ты это поняла.

— Да, но это можно решить, — сказала она, перекинув через плечо свою длинную золотисто-каштановую косу. Она демонстрировала ее мне, словно торговец, предлагающий спелый овощ или фрукт.

— Очень красивые волосы, — сказал я, озадаченный.

— Да, так вот я их продам, — объявила Галлен. — За волосы для париков очень хорошо платят.

— Продашь? — поперхнулся я. Ее слова поразили меня словно гром.

— Нам только нужно найти какой-нибудь салон красоты в пригороде, — сказала Галлен.

— Откуда ты знаешь о париках? — спросил я.

— Мне рассказывал Кефф.

— Этот чертов Кефф? — воскликнул я. — Что он может знать об этом?

— Во время войны он был в Париже, — пояснила она мне. — Он рассказывал, что даже тогда это было очень выгодное дело… дамы продавали свои волосы.

— Во время войны в Париже? — повторил я. — Насколько мне известно, волосы у них просто выдирали, а не покупали.

— Да, у некоторых — возможно, — согласилась Галлен. — Но теперь это модный бизнес. Из натуральных волос получаются отличные парики.

— Кефф говорил тебе, что он был в Париже?

— Да, — кивнула Галлен. — Это выяснилось, когда мы разговаривали о моих волосах.

— О, вот как? — воскликнул я, пытаясь представить себе Кеффа в Париже. Я вообразил очень молодого, хвастливого, идущего в гору Кеффа, занятого бизнесом по скупке дамских волос или чем-то в этом роде, связанным с волосами. В свободное от службы время.

— Ну да. Мы также говорили о деньгах, — сказала Галлен. — И тогда он и упомянул о моих волосах.

— Он хотел их купить? — удивился я.

— Ну конечно же нет, — улыбнулась Галлен. — Он просто сказал, что я могла бы продать их за хорошие деньги, если нам станет туго. — И она погладила свои волосы, как если бы гладила кошку.

— Галлен, я люблю твои волосы, — сказал я.

— Ты перестанешь любить меня без них? — спросила она и, резко подняв косу вверх, открыла уши и тонкую, стройную шею сзади. Приняв спокойное выражение, она слегка повела плечами и показалась мне еще более хрупкой, чем прежде. И я подумал: «Чертов Ганнес Графф! Из-за тебя девушка хочет продать волосы».

— Я буду любить тебя даже совсем без волос, — сказал я, зная наверняка, что не буду. Я представлял ее лысой, сверкающей глазами; у нее был собственный гладкий шлем, покрытый пятнами от укусов насекомых, похожий на давленый персик. Я взял косу Галлен в руки.

И вдруг на меня неожиданно из пламени костра выглянул Зигги.

«Без всяких шуток. Пожалуйста, наголо».

И я уронил косу Галлен.

Должно быть, она заметила мой отсутствующий взгляд, потому что сказала:

— Графф? Разве ты не хочешь в Вену, а? Я хочу сказать, может, тебе хочется в какое-нибудь другое место, где ты еще не был, чтобы тебе ничего там не напоминало о том, чего ты не хочешь помнить. Мне не важно, Графф. Честное слово, если Вена сейчас для тебя не самое лучшее место… Я просто подумала, что будет легче с деньгами… если мы поедем в долгое путешествие.

«Долгое путешествие?» — подумал я.

— Понимаешь, — сказала Галлен. — Возможно, тогда мы позволим себе остановиться где-нибудь в отеле. Снять хотя бы комнату на первое время.

«На первое время? — подумал я. — Черт меня подери, если у нее нет далеко идущих планов».

— Разве ты не хотел бы комнату с большой кроватью? — спросила она и покраснела.

Но девичьи планы выглядели для меня опасными — из таких смутных, далеко идущих мечтаний никогда не получается ничего хорошего. Нам не стоит заглядывать так далеко вперед — это точно.

И я сказал:

— Хорошо, поехали в Вену и поищем работу для нас обоих или кого-то одного, для начала. Возможно, потом мы позволим себе все, что нам захочется. Возможно, потом мы поедем в Италию, — с надеждой в голосе добавил я.

— Хорошо, — сказала она, — я думаю, что тебе понравится комната с большой кроватью.

— Послушай, что случилось? — рассердился я. — В чем дело? Тебе не нравятся наши спальные мешки?

— Ну конечно, нравятся, — возразила Галлен. — Но ты не можешь всю жизнь спать в спальных мешках.

«Возможно, что и ты не сможешь, — подумал я. — Но кто говорил „всю жизнь“?»

— Послушай, давай взглянем на это с практической стороны, — сказала она, напоминая свою чертову тетушку. — Через пару месяцев станет холодно, и ты не сможешь спать под открытым небом и вести мотоцикл по снегу.

Ну да, справедливость ее слов заставила меня вздрогнуть. Через несколько месяцев? Я должен доставить мотоцикл на юг прежде, чем выпадет снег, подумал я. Неожиданно оказалось, что время всегда имело значение для любых планов, строил ты их или нет. Например, завтра будет понедельник, 12 июня 1967 года. Настоящая дата. Завтра будет неделя с того дня, как Зигги покинул Вайдхофен под дождем — мимо поваленной лошади и молочной тележки, направляясь в Хитзингерский зоопарк. А сегодня, в воскресенье, Зигги должен быть в Капруне со своим старым Ватцеком-Траммером; они должны были сидеть, наклонившись друг к другу, за гостевым столом в гастхофе «Эннс».

— Хорошо, мы завтра рано утром поедем в Вену, — сказал я. И подумал: «Возможно, пойдет дождь, как и неделю назад».

— А ты хорошо знаешь пригороды? — спросила Галлен. — Где мы можем найти какой-нибудь салон красоты?

— Я знаю один пригород, — ответил я. — Он называется Хитзинг.

— Туда трудно добраться? — спросила она.

— Он прямо по пути в центр города, — сказал я.

— Тогда это просто, — обрадовалась Галлен.

— Это там, где находится зоопарк, — добавил я, и она сразу стала очень тихой.

«Судьба выбирает наши дороги!» — выглянул из костра Зигги.

«К черту все сказки, — подумал я. — Я все решаю сам».

— О, Графф, — сказала Галлен, стараясь говорить как можно более беззаботно. — Послушай, нам ведь совсем не обязательно смотреть зоопарк.

— Но ты не можешь поехать в Вену, — возразил я, — без того, чтобы не взглянуть, как весна преобразила зоопарк.

И хотя первая смена дежурства являлась единственным моментом в сутках, когда звери могли поспать, я увидел их всех проснувшимися и навострившими уши — они слушали этот разговор.

«Однако вы, животные, неправильно меня поняли, — подумал я. — Нет никакого смысла возрождать вашу надежду. Я еду просто посмотреть на вас». Но они все проснулись и смотрели через свои загородки, словно упрекая.

— Пошли спать! — заорал я.

— Что? — вздрогнула Галлен. — Ты хочешь о чем-то подумать? Тогда я схожу в лес за дровами, если тебе нужно побыть одному… если ты не хочешь говорить со мной.

Но я подумал: «Ты собралась ради меня продать свои волосы, ради бога, ничего больше не делай!» Потом я потянул ее назад, когда она встала, чтобы уйти. Я зарылся лицом в ее колени, и она приподняла фуфайку, чтобы спрятать меня под ней, прижимая к теплому, впалому животу. Она обняла меня; ее тело повсюду слегка пульсировало.

А я подумал: «Ганнес Графф, собери свои несобранные части, пожалуйста. Эта трепещущая девушка слишком уязвима, чтобы хоть чем-то унизить ее».

Еще планы

Сразу за Хёттельдор-Хикинг, на окраине Хитзингера мы нашли первоклассный салон, носящий название «Орестик Зиртес» — греко-венгерский или венгеро-греческий. «Моим отцом, — сообщил нам хозяин, — был Золтан Зиртес, а матерью — бывшая красавица Нитца Пападату». Сейчас она сидела и взирала на нас со своего трона, самого лучшего парикмахерского кресла.

— Мой отец ушел, — сказал Орестик.

И не просто позавтракать — догадался я; а бывшая красавица Нитца Пападату тряхнула блестящей черной гривой волос, брякнув украшениями на длинном черном платье; расшитое драгоценностями платье с низким V-образным вырезом выставляло напоказ треугольник ее плоти с выпяченными округлостями высокой, мощной груди. Бывшая красавица, как пить дать.

— Вы покупаете волосы? — спросила Галлен.

— Зачем нам их покупать? — удивилась старая Нитца. — Это ни к чему — они валяются у нас на полу.