Последний трюк каскадера

Но Шамбон?.. Солома, намешанная в металл. Непостоянный, кидающийся в крайности. Хуже мальчишки. А если, к несчастью, он и впрямь начнет интересовать Изу? Грубые страсти вокруг нее! Страсти, которые я поощрял, почти что зажег собственноручно… Иза — это Иза, сердце мое, душа моя. Но в конце концов ее покинул демон подвижничества.

Впервые она узнала, что такое покой, комфорт и, пусть лишь на ощупь, богатство… Шамбон тут как тут, готов все бросить к ее ногам. Глупец. Ничтожество. Трус. Я уже мало что значу. Иза всего-навсего женщина. Когда я убью Фромана… в том-то и дело: этому ничтожеству я даю зеленую улицу… Вот почему мне нужно ее соучастие в преступлении… это единственный способ отнять у него Изу. В каком же дерьме я увяз! Из-за мелкого тщеславия!

Ладно. Продолжаю свой бортовой журнал. Прошло несколько дней. Немало дней. День свадьбы приближался. Что же дальше? Пустота. Иза нервничает. Шамбон все больше и больше выводит меня из себя. Нашел, с кем говорить о своей любви! Мы кружимся вокруг этой нездоровой страсти, как студенты-медики вокруг патологии беременности. А Иза? Она примеряет наряды. По горло занята приготовлениями к светской церемонии. Пытается утаить от меня свою непристойную радость, а сама так и светится. Я сам пожелал все это. А теперь локти кусаю. И вот канун свадьбы. Записываю. Иза ворвалась как вихрь. Приоткрывает дверь:

— Готово! Марсель…

— Что? Объясни ради бога.

— Марсель… Чуть меня не задушил. Целовал силой! А Шарль рядом в комнате. Мог нас застать.

— Надеюсь, ты его отбрила?

— Не посмела. Бедный мальчик! Он никогда ни с кем не целовался. «Я не виноват, что люблю вас!»

— И тебя все еще волнует это обстоятельство?

— Согласись, что: Постой. После приема мы отправимся на остров Олерон.

— Как?! Это не предусмотрено программой!

— Нет. Я даже не знала, что у Шарля там вилла. Он хочет провести там дней десять. Я тихонько набиваю трубку, чтобы дать уняться сердцу:

— Вот видишь, я не делаю из этого драмы.

Она перебегает комнату, молча прижимает меня к себе и исчезает. Мне остается только напиться и впасть в спасительное пьяное забытье. Начну сию же минуту…

С этого момента в моих воспоминаниях — туман. Жермен приносил мне коньяк: «Вам не следовало бы столько пить.

Вот заболеете, а я буду виноват». Зато время летело с изумительной быстротой. Шамбон заходил ко мне, когда мог.

И не долго думая, последовал моему примеру… После пары рюмок он гарцевал на грани лирического опьянения.

— Она любит меня! — кричал он. — Она все мне обещала. Я скрывал от вас. Представьте, я целовал ее, а она, знаете, что она мне сказала? Она мне сказала: «Потом».

(Мерзавец! Ничтожество! Лгун!)

— И тем не менее она жена другого.

— Да, если угодно. Но любит она меня — Иза, красавица… За Изабеллу!

Он поднимал рюмку, опрокидывал ее одним махом, откашливался, затем растягивался на моей кровати.

— Расскажите мне об Изе… У нее был мотоцикл?

— Да. Красный «кавасаки». Она стояла на седле, затем ловила веревочную лестницу, сброшенную с вертолета.

— Представляю… как воздушная гимнастка… С ума сойти!

— О! Это пустяки. Вообрази только, однажды она сделала одиннадцать кульбитов в «Фольксвагене»… Надо резко затормозить на скорости 80 километров в час, затем поворот, а дальше все идет само собой… только уж тряхнет тебя, будь здоров! Она немного повредила себе левое запястье… До сих пор шрам.

— Не может быть, — бормотал он.

— Что не может быть?

— Да то, что она меня любит. Меня!

Без всякого перехода он ударялся в меланхолию, и дело доходило чуть ли не до слез. Я подливал ему в рюмку…

— Ты уверен, что она сказала «потом»?.. Он оживал, жадно хватал рюмку.

— Уверен. Но сначала она поцеловала меня сама.

— Но, может, «потом» означает, что она подождет, пока не овдовеет?

— О, клянусь тебе, ей недолго ждать.

Он задумывался о насилии, на которое был неспособен. Я же, будто у меня и не было иных забот, как помочь ему, говорил:

— Мне пришла в голову одна мысль. А что, если твой дядя покончит с собой?

Кажется, немыслимо произносить подобные вещи хладнокровно. Но в алкогольном угаре дело представлялось мне вполне реальным, тем более что я уже долго обдумывал его. Шамбон был не в состоянии рассуждать на эту тему.

Более того, моя идея показалась ему блестящей. Он шумно высказал свое одобрение.

— Только, чур, надо, чтобы это было похоже на настоящее самоубийство. По неизвестной причине твой дядя мог бы выстрелить в себя из револьвера: это выглядело бы правдоподобно.

— У тебя есть револьвер? — спрашивал Шамбон.

— Конечно. Когда я играл в гангстеров, я был вооружен. Где-то там… Автоматическое оружие бельгийского производства. Могло бы пригодиться. Но было бы лучше, если бы револьвер принадлежал твоему дяде.

— А у него как раз есть… Валяется где-то в ящике в библиотеке. Это все знают. Идемте со мной — покажу.

Вот так, пока Фроман с Изой гуляли по пляжам острова Олерон, мой план принял конкретные очертания и начал будоражить воображение Шамбона. В его сопровождении я впервые посетил личные апартаменты Фромана, его кабинет, библиотеку. Ковыляя на костылях, я все высматривал, запоминал подробности: как расставлена мебель, расположение дверей, выходивших в парк.

— Вот видишь, достаточно застать его врасплох, и можно застрелить в упор. Кроме того, мне пришло в голову еще кое-что. Идея недурна, но подожди немножко… Прежде всего револьвер.

Это был старый военный револьвер в довольно хорошем состоянии. Я его разобрал, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Барабан действовал хорошо.

— А ну-ка, попробуй. Шамбон отпрянул, словно я протянул ему змею.

— Нет, я не смогу, — пробормотал он.

— А если это сделаю я, хватит у тебя смелости говорить по телефону?

— Думаю, что да. Но зачем?

Там, в кабинете Фромана, я и рассказал Шамбону о задуманном. По мере того, как я говорил, план все более и более прояснялся, и вскоре мы оба были возбуждены настолько, что, появись старик в то самое мгновение, мы бы его пристукнули.

— Гениально! — повторял Шамбон.

Он был сильно под парами и воспринимал мой план как некую великолепную мистификацию. Возражения должны были появиться позднее. Я перезарядил оружие и долго вытирал его, прежде чем снова положить в ящик.

— Ты меня понял, — обратился я к Шамбону. — Риска никакого, при условии, что ты будешь держаться с матерью как подобает. Но все полетит к чертям, если такой недоверчивый человек, как она, что-нибудь заподозрит. Тогда — тюрьма. Словечко попало в точку. Шамбон рухнул в кресло.

— Хочешь запугать меня, — прошептал он. Пользуясь его смятением, я продолжал:

— Выбирай… тюрьма или Иза.

На его жалкой физиономии легко было проследить перипетии борьбы, разыгравшейся в его сознании. Я не сомневался в успехе. Мало-помалу к нему вернулась уверенность, на мой взгляд, даже излишняя.

— Мать ничего не узнает, — торжественно заявил он.

— Опусти голову под кран — так будет вернее. Незадолго до полуночи он позвонил мне.

— Трюк ваш хорош. Только во многих деталях концы с концами не сходятся.

Этот кризис я предвидел; знал, что Шамбон, как только отрезвеет, придет в ужас и будет изыскивать способы отступления. Я был готов идти до конца. В особенности я настаивал на том моменте, который более всего терзал Шамбона. Его роль сводилась к сущей мелочи: поговорить по телефону или, точнее, пересказать согласованный заранее текст, а затем дотащить тело до письменного стола. Фроман грузен, но расстояние было невелико — всего несколько метров, так как я, без сомнения, убил бы его в коридоре. Когда именно?

— Все это мы спокойно отрепетируем, — сказал я. — Как на сцене. А теперь постарайся заснуть и оставь меня в покое.

… Вскоре супруги Фроман вернулись, и внешне жизнь в замке пошла своим чередом. За исключением одной детали.

Только деталь ли это? Иза отошла от меня. Перестала быть моим двойником. Испытывала неловкость. Я не встречался больше с ней взглядом. Это было равносильно потере смысла жизни. Тогда зачем ждать? Пришло время свести счеты.