Попкорн

— Брюс, я уже сказал, что ты воспринимаешь все слишком буквально. Разве кто-то убивает продавца попкорна в «Обыкновенных американцах»?

— Думаю, нет.

— И правильно думаешь, черт подери. В «Обыкновенных американцах» убивают пятьдесят семь человек. Ты это знаешь?

— Я знаю, что там много убитых.

— Уэйн их посчитал, — гордо объявила Скаут.

— Конечно, посчитал, малыш, раз знаю, сколько их. Об этом ведь не пишут в титрах, правда, Брюс? Как в том фильме… забыл название… Он тебе понравился, Скаут, — «Свадьбы и похороны» или что-то в этом роде? Там еще был педик в юбке, которого, на мой взгляд, следовало замочить в самом начале, а лучше — до начала фильма.

— «Четыре свадьбы и одни похороны».

— Точно. Так вот: Брюс не назвал свой фильм «Пятьдесят семь убийств, наркотики и секс», не правда ли?

— Правда, милый.

— И нечего строить из себя дурака перед своими согражданами! Я также проследил за тем, кого именно убивают в твоем фильме, Брюс. Среди жертв есть копы, торговцы наркотиками, беременные девочки-подростки… А эта старушенция, у которой пуля пробила мешок для сбора экскрементов?! Отличная была сцена, Брюс! И как тебе такие штуки в голову приходят? — Решив пояснить свой энтузиазм аудитории, Уэйн обратился к камере: — Ну, там идет пальба, да? А тут старушка — божий одуванчик замешкалась, и пуля вошла ей прямо в мешок для экскрементов, какие бывают у стариков, страдающих недержанием. И знаете, что она на это говорит? Она говорит: «Дерьмо!» И всё, понимаете? Просто «дерьмо»! Ну, разве не отлично придумано? В кинотеатре все буквально дохнут от хохота. И простите еще раз за выражение, но это ведь было в фильме, за который Брюсу дали «Оскар», значит, по-видимому, это искусство.

— Я рад, что тебе понравилось, — деревянным голосом сказал Брюс.

— Мне-то понравилось, но суть в том, что продавца попкорна в твоем фильме не убивали.

Брюса это начинало раздражать.

— Так в чем же все-таки заключается твоя мысль? Я думал, ты хочешь снять с себя часть ответственности за совершенные преступления в связи с оказанным на тебя дурным влиянием. Разве не об этом мы спорим?

— Как звали парня, который звонил в звонок, а у собак слюна текла? Пабло или что-то похожее по звучанию? Я смотрел о нем программу по телевидению.

— Думаю, ты имеешь в виду Павлова.

— Точно! Так вот, Брюс, ты никакой не Павлов, а мы со Скаут — не собаки. Я говорю не о конкретных вещах, а вообще. Я говорю о том, что ты в своих фильмах делаешь убийство клевым и интересным.

Брюс больше не мог тянуть. До сих пор его героическое сражение проходило не так гладко, как он рассчитывал. Он позволил себе сбиться с мысли. Теперь необходимо было вернуть себе лидирующую позицию.

— Нет, Уэйн. Я делаю фильмы клевыми и интересными. Позволь мне объяснить. Ты просто болен. — Он посмотрел прямо в камеру. — Эти двое больны. Они неспособны жить по общепринятым правилам. Их психика ненормальна и расшатана. Но разве это я ее расшатал? Или общество? Нет, и еще раз нет. Просто они больные люди, вот и все. Убийцы и садисты были всегда. Еще задолго до появления кино и телевидения людей насиловали и убивали, и тут…

Брюс был посередине пламенной речи, призванной уничтожить противников гигантской силой интеллекта, когда Уэйн, и это было очень некстати, прервал его:

— У меня к тебе вопрос, Брюс. Мне всегда хотелось знать: когда ты снимаешь свои фильмы, тебя все это не заводит? — Уэйн подмигнул в телекамеру. — Уверен, что заводит, дружище, потому что меня просто плющит и колбасит. Кроме того, я оглядываюсь вокруг в кинотеатре, и парни все в восторге от твоего кино. И руки у всех так и чешутся взять пистолет и оторваться как следует. Конечно, они этого не делают, но я же вижу, как они облизывают губы и как хотят этого.

— Ну и что, Уэйн? Они же этого не делают! — Брюс чувствовал себя не слишком уверенно. Он предпочитал обсуждать Уэйна, а не самого себя. — Это просто выдуманная история!

— Нет там никакой истории, — возразила Скаут. — Помню, как я в первый раз смотрела «Обыкновенных американцев» и Уэйн по моей просьбе предупреждал меня, когда будут показывать кровь, чтобы я могла закрывать глаза на это время. В итоге я просидела с закрытыми глазами почти весь фильм.

— Это правда, Брюс, — подтвердил Уэйн. — В твоем кино нет места для истории. История — это когда… эээ… один парень замочил другого по такой-то и такой-то причине, а потом занялся чем-то еще. В истории всегда что-нибудь происходит, понимаешь? А когда один чувак просто мочит другого, да к тому же в замедленной съемке, то это не история. Это фантазия.

Брюсу казалось, что он сошел с ума. Ведь он снимал кино, а эти двое убивали людей. Связи тут никакой не было, и все же он не мог этого доказать. Победа постоянно ускользала.

— Для здоровых людей это просто развлечение, — сделал еще одну попытку Брюс. — Может, не самое педагогичное, но развлечение. Фантазией мое кино становится для тех, кто изначально болен. Для таких, как ты и твоя подружка.

— То есть мы, по-твоему, больны?

Уэйн взялся за автомат у себя на коленях, однако Брюс был полон решимости и не намеревался отступать.

— Как бешеные псы.

На заднем плане сцены, за диваном, Велвет крикнула в отчаянии:

— Папа, пожалуйста! Не серди его!

Телевизионщики в фургоне были в восторге. Участие в драме хорошенькой девчонки — то, что надо. Это настоящее шоу!

— Ну-ка дай нам потихоньку крупный план дочки, — шепнул продюсер.

Билл проигнорировал его. По мнению Билла, Уэйн был главным режиссером постановки, что наглядно подтверждалось оружием, лежащим у него на коленях.

Брюс постарался успокоить Велвет.

— Он не станет убивать тебя, милая. Мы же в прямом эфире, а Уэйн просит о помиловании.

— Но если я болен, как ты говоришь, Брюс, то кто же тогда ты?— спросил Уэйн.

— Не понял?

— Ну, разве твое кино не эксплуатирует мою болезнь? Разве ты не используешь ужасное, больное психическое состояние, которое бывает у таких психопатов, как я, просто для развлечения зрителей? Ты когда-нибудь видел, чтобы в фильме о СПИДе или раке больные были плохими ребятами? Но именно это происходит в твоем кино, Брюс. И знаешь, кто я в этом случае? Эксплуатируемый больной.

Разговор стал принимать ужасный оборот. Проблема усложнялась. То, что вначале представлялось Брюсу дурацкой идеей, которую можно уничтожить с первого выстрела, превратилось в движущуюся мишень, ускользающую и прячущуюся за дымовыми завесами.

— И что же? Ты хочешь сказать, что убиваешь в знак протеста против моего жестокого обращения с психопатами как классом?

Это был слабый ход. Брюс знал, что Уэйн имел в виду совсем другое, но пытался при помощи своих едких замечаний выиграть время на обдумывание серьезных аргументов.

— Понятия не имею, что я, по-твоему, хотел сказать, — ответил Уэйн, — кроме того, что не одни преступники сеют в обществе насилие и жестокость.

— Преступления совершают преступники. И только они несут ответственность за содеянное. — В этом состояла основная мысль Брюса, и ему следовало стоять на своем и не отвлекаться на другие темы. — Только преступники несут ответственность за содеянное, — повторил он громко и твердо.

— А вы уверены в этом? — неожиданно закричала Скаут. — Абсолютно уверены? Абсолютно, на сто процентов, уверены, что, сколько бы раз вы ни показывали симпатичное убийство под рок-н-ролльный саундтрек, это никак не отразится на зрителях? Потому что даже при малейшем сомнении какое право вы имеете снимать такие фильмы?

— Я художник и не могу задавать себе подобных вопросов. — Брюс в ту же секунду пожалел о своих словах. Он сказал правду, но дело было не в этом. В глубине души Брюс сознавал, что его претензии на интеллектуальную неприкосновенность не произведут большого впечатления на оппонентов.

— Да? А почему? И если выне несете ответственности за собственные действия, почему же мыдолжны ее нести?