Все возможно, детка

Когда после обеда я забрал Люси из клиники, она еще не до конца отошла от наркоза, так что поговорить с ней толком по дороге домой мне не удалось. Доктор, впрочем, сказал, что все прошло хорошо и результаты нам сообщат через несколько дней. «Как получим портрет из проявки, так и возьмемся за составление заключения», — сказал он. Терпеть не могу докторов, которые позволяют себе такие фривольные шуточки. Речь, между прочим, идет о состоянии внутренних органов моей жены! Ну ничего, ничего, я думаю, и этому шутнику найдется место в моем фильме. По-моему, Стивен Фрай сыграет его блестяще.

Ехали домой мы еще хуже, чем утром в клинику. Да что же такое творится с этим миром? Хотя точнее было бы задаться вопросом, что же творится с нами самими. Где-то на полдороге к дому я потратил двадцать пять минут на почти статичный поединок с каким-то парнем, который, выезжая со второстепенной дороги, мог бы оказаться перед моей машиной. Я использовал каждый дюйм свободного пространства проезжей части, притерся вплотную к бамперу впередистоящей машины, и все ради того, чтобы не позволить бедняге впихнуться между нами. При этом я, само собой, ни разу не взглянул прямо в его сторону, чтобы, не дай бог, не встретиться с ним взглядом. И почему же? Почему, спрашивается, я так поступил? Нет, в машинах определенно есть что-то особенное. Они просто выхолащивают наши души. Столкнулись бы мы с этим человеком где-нибудь на узкой тропинке — пешком, — и я бы только сказал: «Извините», — и уступил ему дорогу. Почему же не поступить так, сидя в машине? Так нет: я потратил двадцать минут своей жизни не на то, чтобы расслабиться и, воспользовавшись стоянием в пробке, слегка отдохнуть, а на то, чтобы с упорством, достойным лучшего применения, не позволить незнакомому парню втиснуться в стоящую практически неподвижно очередь на пару футов впереди меня. И кто я, спрашивается, после этого? Самый настоящий моральный урод.

Как только мы добрались до дома, Люси сразу же легла в постель. Поначалу я даже обрадовался этому и решил, что смогу подольше поработать над сценарием сегодня вечером. Но работа почему-то не пошла. Зная, что Люси там, наверху, забылась тяжелым посленаркозным сном, я почувствовал себя как-то неловко. Да что там неловко: меня просто начало грызть чувство вины. Надеюсь, что у меня все-таки хватит силы воли и я смогу довести задуманное до конца. Как-никак, впервые за долгие годы я занялся чем-то, что мне действительно нравится.

Дорогая Пенни.

Ну вот, вчера мне делали лапароскопию, а сегодня у меня страшно болит горло — как будто все ободрано и пересохло. Сэм проявил по этому поводу большую заинтересованность и все никак не мог успокоиться, пытаясь выяснить у меня, при чем тут горло, если вся процедура касалась, прямо скажем, противоположного конца моего тела. У него даже глаза заблестели, когда он стал выдумывать самые невероятные, экзотические причины появления такого феномена. Когда я все же объяснила, что просто-напросто анестезиолог вставлял мне в горло дыхательную трубку, Сэм как-то сразу скис и, я бы сказала, был разочарован. Странный он все-таки какой-то.

По-моему, эта новая работа на радио абсолютно не радует, а наоборот, даже угнетает его. Не могу не признать, что меня это умозаключение тоже не слишком вдохновляет.

Дорогой дневник.

Нет, ну просто нет для меня работы в Доме радио. Похоже, что этот перевод начальство действительно организовало лишь с одной целью: избежать скандала по профсоюзной линии. В мои обязанности якобы входит отбор и принятие к эфиру ориентированных на молодежь юмористических программ. При этом у меня нет ни денег, ни каких бы то ни было ресурсов для того, чтобы вести эту деятельность. Весь бюджет молодежных развлекательных программ — я не преувеличиваю, весь в буквальном смысле этого слова — потрачен на гонорары Чарли Стоуна Я просто поверить не мог, узнав об этом. Утренняя программа считается настоящим флагманом среди всех передач нашей станции, и на ее реализацию тратятся все имеющиеся средства. Успехом же эта программа, как принято считать здесь, на радио, обязана прежде всего Чарли. Сегодня утром я опять заглянул в аппаратную, откуда выходит в эфир его шоу, и сделал это только потому, что больше мне делать было абсолютно нечего. По неприятному для меня стечению обстоятельств в тот момент Чарли как раз брал интервью у парочки гррррлз из «Банды Гррррлз». Само собой, у меня в памяти тотчас же всплыли не самые приятные моменты моего провала на съемках передачи «Расти большой».

— Ну хорошо, — произнес в эфир Чарли, и одни только эти слова обошлись налогоплательщикам примерно в пять фунтов. — У нас тут, значит, нарисовались Клубничка и Пышечка из потрясающей команды «Банда Гррррлз». И что мы имеем? А имеем мы то, что ширинка у меня вот- вот разойдется. Нет, честно! Как гляну на этих девчонок — у меня сразу вырастает третья нога! Видели бы вы их только! «Банда Грррряз»? Да это просто Отпадная Охренительная Банда, чтоб я сдох! Ну ладно, гррррлз, я знаю, что-для вас самое важное — это творчество, и вы отличаетесь от других групп тем, что пишете слова для большинства своих песен. Расскажите-ка нам, откуда, например, вы берете свои темы.

— Да мы про все подряд пишем… вот! — ответила ему не то Клубничка, не то Пышечка, точно не знаю. — Но подход у нас философский! И понимать наши песни можно по-разному. Но прежде всего они о том, что нужно быть во всем оптимистом. Девчонки, да пусть все ваши подружки и сестренки охренеют от зависти к вам! Просекайте фишку! Въезжайте в тему! Выбирайте лакомый кусок и оттяпывайте его себе! Нельзя говорить: мне это не по зубам! Нет ничего такого, что нельзя было бы урвать для себя! Все в жизни нужно брать как интеграл, извлекать как корень и хватать, как мужика, за яйца, — чтобы не вырвался! Хватай его, гррррл!

Давненько, да пожалуй, никогда в жизни я не слышал такой законченной чуши, произносимой при этом всерьез и с таким самомнением. Давненько — по крайней мере с последнего совещания редакторов Би-би-си, посвященного стратегическому планированию вещания (объявленная тема совещания звучала так: «На пороге будущего: в поясках выхода»).

И все-таки я молодец, что заглянул туда, в студию. Услышанное и увиденное лишь укрепило меня в решимости бросить все силы на написание сценария. Не могу же я провести остаток своей карьеры, делая вид, что смеюсь над похабными шуточками Чарли Стоуна. Ну не могу! Написанный и принятый к производству сценарий — это мой пропуск на выход отсюда. Люси меня поймет, я уверен, что поймет.

Впрочем, это не значит, что я возьму да и признаюсь ей во всем прямо сейчас.

Дорогая Пенни.

Мы с Сэмом ходили сегодня к моему консультанту, доктору Джеймсу. Хотя вроде бы ею зовут просто мистер Джеймс. Я вообще не понимаю, почему у медицинских светил все не по-людски. По моим наблюдениям, чем более высокое положение занимает человек в своей области, тем меньше у него всяких титулов и званий. Впрочем, может быть, в этом есть свой скрытый смысл: пусть хотя бы они не так сильно зазнаются.

Что же касается главного дела, то у нас хорошие новости: у меня не нашли никакой патологии. У меня нет эндометриоза — уже гора с плеч. Кроме того, нет спаек в брюшной полости, и к тому же совершенно ясно, что недавно у меня была овуляция.

— Это, между прочим, не просто хорошая, а потрясающая новость, — сообщил мистер Джеймс в свойственной ему очаровательно грубоватой манере. — Ведь вы понимаете: как без яиц не сделаешь омлета, так и без яйцеклеток не сделаешь ребеночка.

У меня также отсутствуют фибромы в стенке матки и, насколько может судить мистерДжеймс, какие-либо врожденные патологии матки («Впрочем, на этот счет никто не может дать стопроцентной гарантии»). У меня также нет ни одной кисты — слава богу, а то от одной мысли об этом мне делается дурно; никаких заболеваний в брюшной полости также не нашлось. По правде говоря, я была поражена, когда мне огласили целый каталог всякой гадости, из-за которой я могла бы навек распрощаться с мечтой завести ребенка.

Еще нам показали несколько фотографий, сделанных у меня внутри, причем мистер Джеймс описал эти снимки как «прекрасные», хотя на наш с Сэмом взгляд это просто какое-то непотребство. Сплошь желтые, красные и фиолетовые пятна. Ни дать ни взять — стоп-кадры из фильма ужасов. Да и вообще странное это ощущение — рассматривать фотографии собственных внутренностей. Еще более странно видеть человека, который приходит от них в восторг.

— Очаровательно, — заявил мистер Джеймс. — Просто очаровательно. Какой у вас прелестный тонкий кишечник. Просто загляденье. А толстая кишка? Красота, да и только. Нет, вы только посмотрите на это оранжевое пятно. Шикарная, просто шикарная толстая кишка. Я полагаю, что с пищеварением у вас должен быть полный порядок. Отличный снимок. Вы только не волнуйтесь насчет того, что он получился оранжевый. На самом деле толстый кишечник, конечно, не оранжевого цвета, но на фотографиях он почему-то всегда получается оранжевым.

После того, как мы все дружно выразили восхищение моей пищеварительной системой, мистер Джеймс перешел к главному:

— Ну так вот: как я уже говорил, все это очень и очень обнадеживающе. Никакой патологии мы не обнаружили.

Значит, все в порядке. Замечательно. Просто великолепно. Лучше не придумаешь. За исключением, конечно, одной малюсенькой детали. Я до сих пор не могу забеременеть! Вот только боюсь, по этому поводу мистеру Джеймсу сказать нечего. Мы с Сэмом обречены нести на своих плечах проклятие того, что на врачебном языке называется «бесплодием неясной этиологии» или, выражаясь сугубо научной терминологией: «Ну ни хрена мы не знаем, почему эта долбаная беременность не наступает».

— Очень, очень типичная ситуация, — сказал мистер Джеймс. — Весьма типичная… то есть, я имею в виду, среди тех, кто не может иметь детей. Вот так-то.

Ну и что дальше?

Как что? Да ничего особенного. Приниматься за искусственное оплодотворение. Мистер Джеймс, правда, сказал, что нам есть смысл еще немного подождать, что мы еще сравнительно молоды, и что нам, возможно, пока что просто не везло. Вполне может случиться, что все произойдет ес тественным путем. Кроме того, мистер Джеймс рассказал нам, что в его практике имеется далеко не один случай, когда бесплодные женщины беременели вскоре после проведения лапароскопии. Отчего такое происходит, никто толком не знает. Образно это можно описать как «прочистку» маточных труб, которые после такого грубого вмешательства начинают работать с удвоенной энергией. Однако, по словам мистера Джеймса, хуже не будет, если мы начнем подготовку к медицинскому вмешательству в процесс обзаведения потомством.

Облом. По правде говоря, я всегда надеялась, что без этого все-таки удастся обойтись. Как знать, может, мне было бы легче, если бы врач сказал: «Да вы посмотрите на свои снимки! Хуже я еще в жизни не видел. Какие там яйцеклетки. Какие там маточные трубы. У вас нет ни единого шанса. Забудьте об этом раз и навсегда». Да, услышать такое, возможно, было и легче, но все равно невыносимо. Даже не знаю, что бы я сделала, если б он сказал мне такое. Честное слово, не знаю.