Хорошо сидим!

А тут начался капитализм и бурное расслоение, в том числе во всех духовных сообществах, группах, тусовках, тем более что появился большой рынок, на который можно было выйти с тем, за что тебя гоняли до этого. По законам рынка у кого-то покупают, у кого-то нет. Естественно, те, у кого не покупают, ищут причины не в себе.

Вот Калинаускас сошел с пути истинного, поэтому у него покупают, я не сошел – у меня не покупают.

Я помню, первый громкий коммерческий успех случился, если не ошибаюсь, у Джуны. И все вокруг начали срочно заявлять о том, что именно они вывели ее в люди, а она, значит, такая плохая, всех кинула, наняла охрану и набивает сундуки деньгами. Хотя до этого те же люди говорили о ней только в превосходной степени.

Что же такое происходит? Понятно, что рынок быстро, практически молниеносно отделил псевдоэзотерические знания от эзотерических. Ведь эзотерические знания в большей степени потому и эзотерические, что не поддаются передаче, не потому, что запрещено, а потому, что нет для этого средств у письменного или устного, фиксированного языка. Поэтому и существует традиция прямой передачи, то есть от человека к человеку. Ведь общение людей не сводится только к вербально-логическому выражению мыслей и чувств.

Лично я был рад появлению «духовного рынка», потому что многие освободились от шор «тайных» знаний, псевдотайных знаний. И любой интересующийся получил доступ к огромному количеству текстов, к огромному количеству семинаров, от психологии до не прикрытой ничем мистики и колдовства. И наконец, изголодавшиеся по этому всему люди могут за собственные деньги удовлетворить свои потребности в такого рода информации. Ну, естественно, раз информация стала доступной, то количество легальных продвинутых, просветленных, еще какие там есть, возросло просто в геометрической прогрессии, и, собственно говоря, каждый, кто знает хотя бы десяток ключевых слов, – уже гуру.

Знаете, я всегда сдавал теоретическую режиссуру Борису Евгеньевичу Захаве только на «отлично». Мало того, я подрабатывал на хорошую посиделку с пивом и воблой тем, что диктовал сокурсникам краткие ответы на все билеты по теоретической режиссуре. Почему? Я знал три ключевых слова, которые приводили Бориса Евгеньевича в состояние полной эйфории, «пятерка» гарантировалась. И мне было интересно, что такой талантливый, проживший такую интересную жизнь человек реагирует на три слова, просто бесконтрольно, некритично и т.д.

Так вот, я прикинул, что для того, чтобы стать популярным на базаре духовности, нужно выучить от десяти до пятнадцати слов, все остальные слова пакуются автоматически, если ты умеешь хоть чуть-чуть ворочать языком или стучать по клавишам. Все остальные слова нанизываются на ключевые, и получается вполне убедительный и не вызывающий формальных придирок текстик.

К чему это я все веду? Сейчас вы поймете. Так вот, как-то это все у меня стало всплывать, всплывать – то, что я называю объемом, информация вокруг этого. Я вспомнил про Бориса Евгеньевича, про три ключевые слова и про других людей, у которых свои ключевые слова, и про тексты, построенные вокруг одного-двух ключевых слов, и ход моих мыслей резко изменился. «Перевесь подальше ключи» – вот эти ключи. Если мы эти ключи перевесим, изымем из оборота, тогда…

Я понял, на что нажимают те люди, которые мне звонят или пишут, когда просят у меня денег. Они уверены, что мне внутри себя стыдно, что я не совсем бедный. Самое интересное – они правы, в моей личности такое есть. Да, конечно, я соблюдаю внутренний закон своей веры, я совершаю благотворительные поступки материального характера. Но мы ничего не уничтожаем в памяти, мы можем отодвинуть, задвинуть ящик, а он иногда сам выдвигается и оттуда вылетает очередное досье на себя самого.

Я заглянул и увидел, что есть, есть неловкость по этому поводу: ну как же я, много лет проживший в этом мире, бедный, как все, – вдруг не такой бедный, как все. Существует социальное давление в этой сфере, и всякий человек, который внутри себя испытывает неловкость по какому-то поводу, снаружи утрированно демонстрирует отсутствие этой неловкости.

И самое интересное, что никуда не денется от меня эта неловкость – это часть меня, часть моего внутреннего мира, моей памяти, моих переживаний, я могу изменить отношение к этой неловкости – я сегодняшний, но я не могу ее уничтожить. Ничто нельзя в себе уничтожить, пока ты жив. Да еще неизвестно, как будет после смерти, душа-то тащит все это с собой, эту память. И тогда я решил пойти другим путем.

Я заглянул туда, куда человек в нормальном состоянии никогда никого не пускает. У каждого есть такая интимная территория. Там что-нибудь изменилось за это время? Ну конечно, автоматом всплывает ответ, нет ничего не изменилось, я верен своим идеям. Я еще раз, еще раз критично, реалистично, подвергая сомнению, воспользовавшись всеми рецептами реализма, проверял и проверял. Нет, ничего не изменилось, вера только окрепла. И тогда мне открылся еще один источник смущенности – одиночество.

Я о нем много говорил, об этом самом одиночестве. Есть такое течение практической психологии (его сформулировал Гальперин), что можно свести все содержание внутренней деятельности человека к двум базовым моментам. Первый – сориентироваться в значимой для человека ситуации, а второй – выработать план действий для реализации той самой значимости.

И есть такие последователи, они говорят о том, что это революция, человеку дурят голову всякими байками, мифами, баснями, псевдонаукой, а на самом деле можно просто свести все к этим двум базовым моментам.

Ну а если нужно сориентироваться во внутренней значимой для тебя ситуации? И реализовать ее в субъективном мире? Для этого как минимум надо иметь возможность увидеть эту внутреннюю ситуацию самому. То есть быть субъектом (хозяином самого себя).

Не зря тема субъекта так животрепещет, потому что некоторым людям непонятно, а что это вообще такое, о чем, собственно говоря, идет речь. А речь идет о том, чтобы иметь возможность видеть себя, свой внутренний мир с позиции самоосознавания, самосознания. В противном случае, пытаясь противопоставить мотивацию самореализации мотивации самоутверждения, человек будет обнаруживать только проекции внешнего внутрь, о которые он все время спотыкается или в которые все время упирается, отправляясь к себе самому в гости.

И никакая изысканная эзотерическая – не эзотерическая психология не помогает в становлении самосознания, потому что любое знание – это знание, переданное внешними источниками, образно говоря – наблюдателями. И то, что я вам рассказываю, – это тоже знание, переданное мною как наблюдателем, в силу всего того, что происходило внутри меня по каким-то таким внутренним причинам. Субъект разговаривает только языком переживаний, и понять его можно только через сопереживание.

Я сам, не как наблюдатель, а как участник этого внутреннего события, этого путешествия, я сказать об этом не могу ничего, не в силу того, что не захочу или нельзя, а в силу того, что нет такого языка. Помните, как там Маяковский сказал: «Улица корчится безъязыкая». Он есть, он бытийствует; это Я, оно бытийствует; но ему не о чем разговаривать, это и есть корневое одиночество любого субъекта. И именно это одиночество подвигает человека создавать оболочки, про которые можно что-то говорить. Именно это одиночество и довело искусство саморефлексии до весьма высоких степеней в различных традициях, техниках, школах, для того чтобы как можно точнее передать наблюдаемое внутри.

Но отсутствие языка у этого самого субъекта, этого колокола без языка, – оно непреодолимо. У меня как-то ретроспективно вспыхнуло в памяти все, что я читал о муках творческих людей, о муках духовных людей, пытавшихся преодолеть тот факт, что Я не имеет словесного языка. С этой точки зрения Я – это тишина, молчание Вселенной. Помните у Тютчева: «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?»

Я слушаю эти слова и понимаю, что я тоже этого не знал, но это ответ на то, почему, зачем существует то, что в традициях, и не только в традициях – ну, скажем, у мастеров живописи в старину, да у любых мастеров, – существовало обучение в совместном контакте. Никаких лекций, специальных уроков. Высших учебных заведений Рафаэль или Микеланджело не заканчивали, но это не помешало им стать величайшими художниками и высочайшими профессионалами.