Страница 76 из 133
Защищая ее, он тем самым защищал себя от воспоминаний о ее прошлом — запутанном, безалаберном, полном случайных, беспорядочных связей. И в то же время — невинном, как прошлое своенравного ребенка.
Дивясь красоте ее тела, он словно погружался в транс. И эта женщина — его жена?.. Да, его!
Эта изумительная, нежная, мягкая кожа — живая оболочка ее красоты!..
И, как море, красота непрерывно менялась. Вместе с освещением, малейшими его оттенками. Или под воздействием лунного притяжения. Ее душа казалась ему таинственной и бесстрашной, подобно отраженному небесному светилу, балансирующему на гребне волны: дрожащая, все время в движении, то вдруг летит вниз, то снова возносится к небу… В Англии она хотела умереть. И если б он тогда не вызвал врача, причем вызывать пришлось несколько раз… А потом это дурацкое падение с лестницы, завершение съемок, и она была совершенно измучена, опустошена, выглядела на свой возраст, если не старше. Но по возвращении в Штаты очень быстро поправилась, буквально в течение нескольких недель. И вот теперь, на третьем месяце беременности, выглядела здоровой. Как никогда прежде. Ее веселили даже приступы тошноты по утрам. Она была совершенно нормальной! И как же это прекрасно — быть нормальной! В ней появились прямота и простота, которых он не замечал в ней прежде. Нет, замечал, но только на читке пьесы, в роли Магды.
Прочь из города! Прочь от всех этих любопытствующих глаз. Этих вечно устремленных на них глаз посторонних. Она беременна, его ребенком.
Я сделал это только ради нее. Вернул ее к жизни. И мне осталось только соответствовать ситуации.
Снова, спустя долгие годы, стать отцом. Почти в пятьдесят.
3
Драматург и раньше приезжал на Гатапагос-Коув летом, с другой женщиной. Бывшей своей женой. Когда оба они были молоды. При воспоминании о тех днях он обычно хмурился. Но что, собственно, он помнил? Да ничего такого особенного. Эти воспоминания походили на перелистывание пожелтевших страниц. То были обрывки пьес, которые он начинал писать, охваченный лихорадочным вдохновением, а затем откладывал, а вскоре и вовсе забывал о них. В серьезность таких приливов вдохновения как-то не слишком верилось, не верилось и в прежние чувства, но и в то, что все это будет забыто раз и навсегда, тоже не слишком верилось. Он тяжело вздохнул. Поежился под порывами сырого, дующего с океана ветра. Нет, сейчас он счастлив! Вот его новая молодая жена, спускается с холма на каменистый пляж, такая живая и проворная, немножко безрассудная, как своенравный ребенок. Нет, никогда прежде он не был еще так счастлив! Он просто уверен в этом.
Но эти пронзительные крики чаек!.. Наверное, именно они навевают ненужные воспоминания и мысли?
4
— Сюда,Папочка!
Она спускалась вниз по холму, оскальзываясь на поросших мхом камнях. Возбужденная, как маленькая девочка. На пляже было больше камней, чем песка. Ледяные волны разбивались у ее ног. Ноги у нее были мокрые, но ей, похоже, все равно. Манжеты брюк цвета хаки тоже промокли и заляпаны грязью. Бледные волосы треплет ветер. На щеках блестят слезы, глаза у нее очень чувствительные и легко наполняются слезами.
— Эй, ну давай же, Папочка!
Но волны с таким грохотом разбиваются о берег, что ее почти не слышно.
Ему не понравилось, как безрассудно спускалась она сюда по холму, но он прекрасно понимал, что предупреждать ее об опасности не стоит. Лучше уж промолчать, в противном случае между ними вновь установятся нездоровые отношения — своенравной капризной молоденькой женушки и мужа-папочки, с этим его непрестанным ворчанием, упреками, угрозами и обоюдным неудовольствием.
Ну уж нет, больше никогда! Драматург слишком для этого умен.
Он засмеялся и стал спускаться следом за ней. До чего же они предательски скользкие, эти камни! В лицо ударила россыпь мелких водяных брызг, и стекла очков тут же помутнели. Обрыв был невысок, всего футов пятнадцать, не больше, но спуститься по нему, не поскользнувшись, было не просто. Его поразило, как быстро, с ловкостью обезьянки, удалось ей спуститься с этого обрыва. И он вдруг подумал: Да ведь я ее совсем не знаю! Этамысль посещала его дюжину раз на дню. Приходила и по ночам, когда он просыпался и слышал, как она тихонько постанывает, лежа рядом, что-то бормочет и даже смеется во сне. Колени у него какие-то негнущиеся, и он едва не вывихнул запястье, ухватившись за камень в попытке сохранить равновесие. Он запыхался, сердце громко и часто колотилось в груди, но улыбка светилась счастьем. Он тоже бодр и подвижен, особенно для мужчины своего возраста.
На острове Галапагос-Коув их часто принимали за дочь и отца, пока наконец не узнали, кто они такие.
В таверне «Китобой» к северу от их дома, куда он повел ее обедать в тот вечер. Там горели свечи, и они держались за руки. Хорошенькая молоденькая белокурая женщина с тонкими чертами лица, в белом летнем платье; высокий худощавый мужчина с покатыми плечами и морщинистыми щеками. На вид гораздо старше ее, очень воспитанный, говорит тихо. Эта парочка… А лицо женщины кажется таким знакомым…
Наконец он спрыгнул на землю рядом с ней, подошвы утонули в песке. Здесь шум прибоя был уже просто оглушительным. Она просунула руку ему под свитер и рубашку и обняла за талию, крепко-крепко. На них были почти одинаковые темно-синие вязаные свитеры, которые она заказала по каталогу «Л.Л. Бин» [33]. Они задыхались и смеялись так, словно им только что едва удалось избежать страшной опасности. Но в чем именно состояла опасность?.. Потом она привстала на цыпочки и крепко поцеловала его в губы.
— О, Папочка! Как же я тебе благодарна! Это счастливейший день в моей жизни!
И было совершенно ясно, что, говоря это, она ничуть не кривит душой.
Здесь этот дом называли «Капитанским». Построен он был в 1790 году для капитана дальнего плавания на отвесном обрыве над океаном. Густо разросшиеся кусты сирени защищали от шума движения, в особенности летом, когда оно становилось таким интенсивным на автомагистрали под номером 130.
«Капитанский дом» представлял собой типичное для Новой Англии сооружение из побитых непогодой камня и дерева, с пологими крышами и узенькими оконцами и довольно странной планировкой внутри — узкими прямоугольными комнатами с низкими потолками; комнатки наверху были совсем крохотными и продувались сквозняками. Зато внизу находились огромные камины, сложенные из камня, где человек мог встать в полный рост, с закопченными кирпичными полками; дощатые полы были прикрыты выцветшими коврами с бахромой. Во всем этом таились очарование и прелесть старины — немые свидетели прекрасных прошлых времен. Резные деревянные плинтусы и лестничные перила были ручной работы. Мебель преимущественно старая, антикварная, тоже ручной работы. Столы, стулья и застекленные шкафчики восемнадцатого века в стиле Новой Англии — плоские поверхности, простота прямых линий, на каждом предмете налет пуританской сдержанности и незамысловатости.
В нижних комнатах стены украшали морские пейзажи маслом, а также портреты каких-то мужчин и женщин, настолько безликие, что их можно было бы отнести к искусству примитивизма. Были здесь и пошитые вручную стеганые одеяла, и подушечки для иголок. Были представлены во множестве старинные часы, в том числе карманные, какие носили еще наши деды, и корабельные; высокие напольные немецкие часы в стеклянных футлярах; часы с музыкой; нарядные настольные часы в фарфоровых корпусах; часы в виде черных лакированных шкатулок, слегка помутневших от времени. («О, ты только посмотри, Папочка! Они все остановились в разное время, — заметила совершенно потрясенная этим фактом Норма Джин. — Ну разве не удивительно?»)
Кухня, ванная, а также все электрические приспособления были относительно современными, поскольку здесь все несколько раз обновлялось (что стоило немалых денег), но в целом в «Капитанском доме» пахло стариной, тленом и мудростью Времени.
33
«Л.Л. Бин» — американская компания по производству повседневной и спортивной мужской и женской одежды, распространяет свою продукцию по каталогам.