Блондинка. Том II

— Теперь я р-разведена? Все кончено?

— Мэрилин, да ведь ты развелась неделю назад. Неужели не помнишь? В Мехико-Сити. Мы же вместе туда летали.

— Ах, ну да, конечно. Так, значит, все кончено?

— Да, дорогая. На какое-то время.

Мужчины расхохотались, словно Блондинка Актриса отпустила невесть какую остроумную шутку.

Они расположились на заднем сиденье набирающего скорость лимузина, за затемненными стеклами. Их больше не снимают. Началась реальная жизнь,но почему-то она не кажется ей реальной. И дышать легче не стало, и сфокусировать взгляд по — прежнему трудно. Передний зуб страшно болит, по нему ударили каким-то твердым предметом, но она твердит про себя, что произошло это случайно, что тот репортер вовсе не собирался причинять ей боль. Ее адвокат, имени которого она никак не могла сейчас вспомнить, а также Ролло Фрюнд, пресс-секретарь Студии, поздравляли ее. Говорили, что выступала она просто замечательно, особенно если учесть стрессовую ситуацию. Но то была моя реальная жизнь. И в то же время да, конечно, представление.

— Простите? Так я т-теперь разведена? — По их лицам она тут же поняла, что ей не следовало задавать этого вопроса, что ответ на него уже получен. — О, просто я… хотела узнать, надо ли подписывать еще какие-то бумаги?

Ведь всегда находятся бумаги, которые надо подписывать. В присутствии нотариуса.

МЭРИЛИН МОНРО подписывала такие документы не глядя. Уж лучше не знать!

Летящий по улицам лимузин превратился в Машину Времени. Она уже забыла, где только что была. Понятия не имела, куда ее везут. Возможно, снова рекламировать «Неприкаянных». А Ролло Фрюнд являлся на самом деле Отго Эсе, небось до сих пор снимает голеньких девочек?.. Она слишком устала, чтобы что-то понимать. Пошарила в сумочке в поисках таблетки бензедрина, просто хотела немного взбодриться. Но таблетки не нашлось. Или же пальцы у нее стали неловкими?..

О, как же ей не хватает старого злюки, доктора Фелла! Он куда-то исчез. (Доктор Фелл, штатный врач, на Студии больше не появлялся. Его место занял новый врач, немного похожий на Мики Руни. По Голливуду ходил слух, будто бы доктора Фелла нашли мертвым в его бунгало в Топанга-Каньон. Он сидел на унитазе со спущенными штанами, а в руках был зажат шприц. И руки эти были сплошь исколоты. Согласно одной из версий он погиб от передозировки морфия, согласно другой — от передозировки героина. Трагический конец для врача, который так напоминал ей цветущего и здорового Кэри Гранта!)

В пальцах она сжимала конверт с красными сердечками. Вот уже несколько месяцев она ждала и не могла дождаться очередного письма от отца. И уже начала думать, что писать он ей больше не будет. «Я так одинока! Никак не могу понять, отчего это я так одинока, когда столько людей меня любят. А сама я любила девочек из приюта, моих сестер! Единственные настоящие мои друзья!.. Но потеряла их всех, до единой. Мама едва меня узнает. Отец пишет, но сохраняет дистанцию. Я что, прокаженная, что ли? Или урод? Или это мое проклятие?.. Мужчины говорят, что любят меня. Но на самом деле они любят «Мэрилин», вовсе не меня. А сама ялюблю животных, в особенности — лошадей. Помогла людям из Рино основать фонд для спасения диких мустангов на юго-западе США. Не хочу, чтобы животные умирали! А если и умирали, так только естественной смертью!»

Один из мужчин откашлялся и сказал:

— Интервью уже закончилось, Мэрилин. Почему бы тебе не отдохнуть, не расслабиться немножко? — Она пыталась объяснить, как это было нечестно и несправедливо винить ее в смерти Кларка Гейбла.

— И это меня, которая так его любила! Так любила! То был единственный мужчина, которым я искренне восхищалась. Моя м-мама, Глэдис Мортенсен, знала Кларка Гейбла. Давным-давно, когда оба они были еще молоды и новички в Голливуде.

Тут ей еще раз деликатно напомнили, что интервью окончено. В ответ на что она пылко воскликнула:

— Но почему, почему любовь всегда так плохо кончается?

Просто загадка какая-то! Причем, заметьте, не я это изобрела! Так почему во всем винить надо только меня?

Знаю, играть всегда надо до конца, как в кости, пока не проиграешься в пух и прах. Надо быть храброй, не терять присутствия духа. Ябуду стараться. В следующий раз буду лучшей актрисой, обещаю.

Мужчины смотрели на знаменитую киноактрису как завороженные. Видеть ее лицо так близко казалось странным. Особенно сейчас, когда через кору густого театрального грима проступало невинное девичье личико. Такой грим идеален для фотографии, но слишком резок и груб для невооруженного глаза. Они заметили также, как трепетно сжимает она в руке конверт с сердечками, словно это послание от очередного анонимного поклонника, эти признания в любви от незнакомого человека могли спасти ей жизнь.

— И нечего на меня так смотреть! Яне уродка какая-нибудь. И нечего запоминать мои высказывания, чтобы потом делать из них анекдоты. И я не собираюсь больше подписывать никаких документов! Разве что один — создать фонд для моей матери. Чтобы ее продолжали содержать в лейквудской клинике после того, как я… — Тут она запнулась, смутилась, словно забыла, что собиралась сказать дальше. — На тот случай, если со мной произойдет нечто непредвиденное. — Она рассмеялась. — Или вполне предсказуемое…

Мужчины дружно принялись уверять, что говорить так не следует. Что МЭРИЛИН МОНРО — еще молодая женщина и будет жить еще долго-долго.

Все же это очень странно! «Жаль, что рассказатьпросто некому».

Ролло Фрюнд, пресс-секретарь, нанятый Студией, чтобы следить за высказываниями их звезды, МЭРИЛИН МОНРО, оказался не кем иным, как Отто Эсе! Вернулся к ней почти через десять лет.

Однако этот мужчина категорически отказывался признаться в том, что некогда был Отто Эсе. Ролло Фрюнд утверждал, что он «выходец из Ныо-Йорка», что переехал в Л. А. в конце пятидесятых с благородной целью — заняться новой наукой под названием «менеджмент в средствах массовой информации». За несколько лет он добился такого успеха в этом своем деле, что кинокомпании буквально рвали его на части. Эксперт в этой области был просто жизненно необходим суперзвездам (типа МЭРИЛИН МОНРО), которые, казалось, постоянно были вовлечены в какие-то скандалы и сенсации да к тому же еще испытывали явную склонность к саморазрушению.

Отто Эсе, он же Ролло Фрюнд, был высок ростом и задумчив, таким и запомнила его Норма Джин. И еще он был очень худой, с ястребиным, изрытым оспинами лицом и немного опущенным веком на левом глазе, что постоянно придавало взгляду ироничность. Да, и еще на лбу у него были странные шрамы, как от шипов. Терновый венец! Да он Иуда!..Некогда черные волосы потускнели, приобрели грязно-серый оттенок и покрывали костистый череп маслянисто поблескивающим пушком. Ему, должно быть, под пятьдесят. Но он не слишком постарел, словно законсервировался. И взгляд маленьких хитрых глазок, смотревших с непроницаемого, похожего на пластиковую маску лица, был по-прежнему жив и пронзителен. И зубы были новые и красивые, так и сверкали в голливудской улыбке. Самый уродливый из мужчин, которых я когда-либо видела. И надо же, до сих пор жив!

Ролло Фрюнд ездил на бутылочно-зеленом «ягуаре», носил дорогие костюмы из акульей кожи, сшитые на заказ (так он, во всяком случае, хвастливо утверждал) «личным портным с Бонд-стрит, в Лондоне». Эти костюмы так плотно облегали его тоненькое, как карандаш, тело, что сидеть он был вынужден очень прямо, в позе, хорошо знакомой Блондинке Актрисе, которую буквально вшивали в ее бальные платья.

Правда, теперь мило близорукая и поглощенная собой Блондинка Актриса уже не была той, прежней, востроглазой Нормой Джин. Но несмотря на это, при первом же знакомстве сразу узнала в нем Отго Эсе, пусть он и превратился в почти седого козла со смешным пушком на голове и носил очки с янтарно — желтыми стеклами в стальной оправе и эти свои сшитые на заказ костюмы. Она так и застыла в изумлении, и не сводила глаз с этого мужчины. А потом пробормотала: