Страница 105 из 133
Она же продолжала принимать таблетки. Слишком много разных таблеток. Лгала, что и не думает ничего принимать, лгала прямо ему в лицо. Она выработала такую к ним восприимчивость, что могла жевать и глотать таблетки кодеина, даже когда говорила или смеялась, «изображала Мэрилин», работала на публику. А они говорили: «Мэрилин Монро! О, она такая остроумная!» Они говорили: «Мэрилин Монро такая… живая»А в это время он, ее вечно мрачный муж, муж, с которым она умудрилась прожить четыре года, муж, «который был слишком стар для Монро», молча стоял где-нибудь в сторонке и наблюдал.
— Мать твою!.. Сто раз тебе говорила, терпеть не могу, когда за мной шпионят! Думаешь, ты само совершенство, мистер? Так поди посмотри на себя в зеркало!
Мозг отказывал ей. В голове что-то сломалось, как ломается старый дешевенький будильник, но она предпринимала отчаянные усилия, чтобы привести в порядок мысли. Просто отчаянные!
Теперь она читала не только «Происхождение видов». Теперь ее полностью захватила книга, которую подарил Карло. О, она была просто без ума от этого Паскаля! Жил так давно, а высказывал такие мысли, просто невероятно. Нет, конечно, Дарвин тоже затронул очень важную тему, писал об усовершенствовании существ во времени, «репродукция с одновременной модификацией», все это — ради усовершенствования — но Паскаль!.. И это в семнадцатом веке! Больной человек, и умер совсем молодым, в тридцать девять. Как будто он записал самые сокровенные ее мысли, которые сама она была не в силах выразить своим косным языком.
Природа наша состоит из движения; полный покой есть смерть… Очарование славы столь велико, что мы почитаем каждый связанный с ней предмет, пусть даже это будет сама смерть.
Эти слова Паскаля были записаны красными чернилами в дневник Нормы Джин.
Карло сделал в книге дарственную надпись: Ангелу с любовью от Карло. Если б только кому-то из нас удалось…
— Может, придет день, и я рожу от него ребенка? От Марлона Брандо?..
Она рассмеялась. О, то была совершенно безумная мысль, однако… однако почему бы и нет? И им вовсе не обязательно жениться. Глэдис ведь не была замужем. Да и вообще Темному Принцу как-то не к лицу жениться. Ей тридцать четыре. В запасе есть еще два-три года, еще не поздно завести ребенка.
Влюбленные целовались! Рослин и ковбой по имени Гэй Ленгленд.
— Нет. Хочу попробовать еще раз.
И снова влюбленные целовались. Рослин и ковбой по имени Гэй Ленгленд.
— Нет. Надо попробовать еще раз.
И опять они целовались. Рослин и ковбой Гэй Ленгленд.
— Опять не то. Хочу попробовать снова.
Они совсем недавно стали любовниками. Кларк Гейбл, исполнявший роль Гэя Ленгленда, он был уже далеко не молод; и Мэрилин Монро, она же Рослин, которая была разведенкой, уже миновала цветущую пору юности . Давным-давно, в темном кинозале. Я была ребенком, я обожала тебя, Темный Принц!Стоило закрыть глаза, и она вновь оказывалась в том давнем времени, в кинотеатре, куда ходила после школы по Хайленд-авеню и платила за билет, и Глэдис всегда предупреждала ее: Ни за что не садись рядом с мужчиной! Никогда не разговаривай с мужчиной!И она, затаив дыхание, поднимала глаза на экран, чтобы увидеть Темного Принца. Того самого мужчину, который целовал ее сейчас, которого она сама целовала сейчас — так жадно, изголодавшись по этому пронизывающему ощущению во рту.
Он был по-прежнему красив, этот темноволосый мужчина с тонкими аккуратно подстриженными усиками, красив, несмотря на то что ему шел уже шестой десяток, что лицо его было покрыто тонкой сетью морщин, что волосы начали редеть, а в глазах безошибочно угадывалось осознание своей смертности. Когда-то я думала, ты мой отец. О, скажи мне, скажи, что ты мой отец!..
Этот фильм, ставший ее жизнью.
Они лишь недавно стали любовниками, и чувства их были нежны и мимолетны, как паутинка. Спящая Рослин в постели — соблазнительное тело прикрыто лишь одной простыней, а он, ее возлюбленный Гэй, так нежно наклоняется к ней, чтобы разбудить поцелуем. Рослин тут же приподнимается и обнимает его за шею обнаженными руками, и целует его в ответ с такой страстью, что забывает на секунду болезненное жжение во рту и весь страх, и все несчастья своей жизни. О, я люблю тебя! Я всегда тебя любила!
Перед ее глазами снова возник снимок в рамочке, на стене в спальне Глэдис. На нем — красивый темноволосый мужчина. Это было так давно, но до сих пор живо в памяти! А мамин дом назывался гасиендой. И находился он на улице под названием Ла-Меса. И Норме Джин исполнилось в тот день шесть лет. Видишь, Норма Джин? Этот человек — твой папа.
Рослин лежит обнаженная под простынями, Гэй одет. Предстать голой на экране или на фоне мятого красного бархата — это означает быть выставленной напоказ и уязвимой, как какая-нибудь морская тварь, неосмотрительно покинувшая свою раковину. Особенно если ступни у тебя голые — Боже, какой стыд и позор! Но был в этом позоре потаенный эротический привкус. Когда они целовались, Рослин вздрагивала, вы видели, как по бледной ее коже пробегали мурашки. Больно жалящие красные муравьи! Крошечные ранки, через них в ее вены проникал яд и накапливался в мозгу, и настанет день, когда он ее разрушит. Но этого пока что еще не случилось.
Поцелуй может причинить боль. Мне нравится, когда ты меня целуешь, потому что мне больно.
Монро была суеверна, а потому редко смотрела отснятый днем материал, но в тот вечер она явилась на просмотр с Гейблом, и мы смотрели новую сцену и были потрясены тем, как она сыграла. X. отвел Монро в сторону, и взял ее руки в свои, и поклонился, и поблагодарил ее за работу. Боже, до чего же здорово, говорил он. Так тонко, как бы вне всякого секса. В этой сцене она была настоящей женщиной, а Гейбл — настоящим мужчиной. Просто душа за них болела. Совсем не похоже на всю эту обычную киношную муть. X. уже пропустил несколько стаканчиков виски, а потому пребывал в состоянии раскаяния. Ему вдруг стало стыдно за то, что на протяжении недель он ругал Монро на чем свет стоит за ее спиной, заставлял нас смеяться, показывая, как ему хочется убить ее.
— И если я еще хоть раз усомнюсь в тебе, дорогая, можешь дать мне хорошего пинка под зад, договорились?
Монро злобно расхохоталась.
— А как насчет хорошего пинка по яйцам, а?
Ты ведь мне друг, Флис, верно?..
Ты же знаешь, Норма Джин, что да.
Ты ведь неспроста вернулась в мою жизнь.
Я всегда это знала.
Знала! О, я так люблю тебя.
Я тоже люблю тебя, Мышка.
Мы ведь собирались вместе бежать, помнишь, Флис?
Да! Еще бы! Конечно, помню!
А я испугалась. Но тебе я верила, правда.
Ох, Мышка, зря верила. Я никогда не была хорошей.
Неправда, не говори так, Флис!
Во всяком случае, по отношению к тебе. Но любила всем сердцем.
Ты была добра ко мне. И этого я никогда не забуду. Вот почему я хочу подарить тебе кое-что прямо сейчас. И в завещании тоже оставлю.
Эй, зачем ты об этом? Не надо, я не люблю всякие такие разговоры.
Но это реальность, Флис. Знаешь, в фильме, ну, в котором я сейчас снимаюсь, один ковбой мне говорит: Все мы рано или поздно уйдем.
Черт! Не понимаю, что тут смешного?
Да я и не думала смеяться, Флис! Нет, иногда я, конечно, смеюсь… Но это не тот случай.
И все равно никак не возьму в толк, что тут смешного. Видела когда-нибудь мертвецов? Я видела. Причем совсем близко. От них пахнет. И ничуть они не смешные, Норма Джин.
О, знаю, знаю, Флис. Просто все мы когда-то уйдем —слишком расхожее выражение. Штамп.
Что?
Ну, имеется в виду, что это уже говорилось раньше. Много раз.
Так вот почему это смешно?
Да не смеялась я, Флис. Не сердись на меня, пожалуйста.
То, что кто-то там говорил что-то до кого-то другого, вовсе не означает, что над этим можно насмехаться.
Прости меня, Флис.
Знаешь, в сиротском приюте ты была самой грустной малышкой из всех. Так плакала каждую ночь, можно было подумать, у тебя сердце вот-вот разорвется. Даже описаться в постельку могла.