Страница 8 из 48
Потом она вышла замуж. Потом — дети у них не появились. Потом они разошлись.
О, Юнни! Дорогой Юнни… Может, ты всё ещё бродишь по Тронхейму, тоскуешь обо мне.
Енни и Юнни. Просто идиллия. Слишком мирно для неё. Слишком безукоризненно. Потом она освободилась. Она — молодой инженер-химик, крепко стоящий на собственных ногах…
НЕПОСТИЖИМО, что всё это случилось на Пасхальных каникулах. Не прошло и двух недель с тех пор, как Енни назначили время на приём к врачу, скорее всего рутинного контроля ради, прежде чем ей поехать в горы Мьёльфелль [32]на Пасху. И врач даже не запретил ей эту поездку. Но она чувствовала себя такой слабой. Поэтому осталась дома, во всяком случае на Вербное воскресенье. Но потом в понедельник утром зазвонил телефон. Не может ли она показаться врачу? Как раз пришли результаты анализов крови…
С тех пор удар следовал за ударом. Неотвратимо, шаг за шагом, с холодной неизбежностью медицинской науки.
Пасха…
Немного дней прошло с тех пор, как Иисус триумфально въехал в Иерусалим верхом на осле… Да, на осле! Какая-то наивность. Никогда раньше она об этом не думала. И всё же…
А потом была вечеря с учениками, последняя трапеза. На следующее утро он был предан Иудой! Потом — на следующих картинах — он по дороге на Голгофу с тяжёлой ношей на плечах. Недолог путь от триумфа к унижению. «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?..» [33]
Болтовня! Она просто боялась. Слишком большое напряжение. Но хватаешься за соломинку, что у тебя под рукой.
Соломинка… Вот оно снова… Это было Рождественское Евангелие. «Не бойтесь! Я приду к вам с благой вестью о радости великой…»
Енни никогда не была религиозна. Но последние дни она часто слушала радио. Поразительное совпадение. Via dolorosa… [34]
Во всяком случае, она — Енни — находилась в достойном окружении. Она — не первый человек в истории, кому предстоит умереть. В возрасте немногим больше тридцати лет.
Ту-ут…
Снова раздался гудок автомобиля. Движение, машины — бессмысленное, абсурдное движение…
Как это понять? Ведь дело в том, что людям надо всё время спешить. Она сама спрыгнула с карусели. Разумеется, отнюдь не добровольно. Её сбросили. Должно быть, это было необходимо, прежде чем она поймёт, сколь бессодержательна эта оглушающая пляска жизни.
Ну, а все прочие, все эти люди, окружающие её, осознают ли они с должной ясностью, что они существуют? Относятся ли они более сознательно к этому факту, нежели стадо пасущихся коров?
Едва ли. Если ты не стоишь на пороге смерти, у тебя вообще нет никакого реального ощущения жизни. Жизнь это нечто, о чём думаешь на похоронах. Или, в лучшем случае, на одре болезни.
Существование началось, когда распахнулась плотная завеса облаков. Там, высоко наверху, Енни видела теперь реактивный самолёт, державший курс на Флесланн [35]. По дороге со Средиземного моря, наполовину заполненный туристами, подумала она.
Туры. Авиапутешествия. Вершина притуплённости чувств в медленном парящем полёте над городом. Пасхальные туристы. Пасхальные праздники…
Человек из Назарета несёт крест на плечах к Голгофе: теперь — это путь не дальний. Хотя в тени нескольких тысячелетий он тянется медленно. Стилизованная история мук…
ПРИ ВИДЕ САМОЛЁТА ЕННИ пришла в голову идея. Зачем ей проводить семь тяжёлых часов в поезде? Когда она с таким же успехом может отсрочить грустное прощание и лететь самолётом. Теперь она могла себе это позволить. Разве есть во всём мире что-либо столь же незначительное, как деньги? Только бы нашлось место в самолёте…
Где ближайшая телефонная будка?
Внезапно и у Енни появилось небольшое дело. И у неё тоже. Она ринулась вниз в погребок Суннта и позвонила в SAS [36]. Конечно же, свободные места на все самолёты в Осло есть, оставалось только выбрать.
Она забронировала место на вечерний самолёт. Всё равно она успеет к сестре в Саннвикен. К половине двенадцатого вечера. Самолёт улетает в 22.20. Автобус от станции отходит за час до отлёта. Взять билет у стойки…
На поезд в порыве оптимизма Енни заказала билет туда и обратно. Теперь она довольствовалась лишь билетом в одну сторону — в Осло.
Пятьсот девяносто две кроны. Ужасно дёшево — показалось Енни. Она не летала самолётом с того самого путешествия на Родос в 1975 году. Она отказалась даже от предложенного любезной дамой льготного билета с открытой датой возвращения и скидкой в 35 %.
— Ведь вам, вероятно, нужно будет вернуться обратно в Берген?
БЫЛО БЫ БЕЗУМИЕМ утверждать, что у Енни стало легче на душе. Но у неё оставалось ещё несколько часов для себя самой.
На что она потратит всё то время, что остаётся у неё до поездки в аэропорт Флесланн? Она могла поехать автобусом обратно в Осане [37]. Но там она уже со всеми знакомыми попрощалась. Она могла заскочить ненадолго к старой подруге в Сёрейде [38]. Нанести визит по пути из Бергена и рассказать той: у неё, у Енни, рак, она едет в столицу, где ей предстоит умереть… Да, это такая возможность… Воспользоваться поводом, чтобы попрощаться, чтобы ещё один-единственный раз почувствовать сострадание.
Но сначала нужно пойти в кафе. Потому что охотнее всего она побыла бы в одиночестве. Последняя чашка кофе в кафе Реймерса. Быть может, даже круглая булочка с креветками. Она ничего не ела после завтрака.
У РЕЙМЕРСА
БЫСТРЫМ ШАГОМ ЕННИ ВХОДИТ в кафе Реймерса. Как любой другой послеобеденный клиент. Единственное, что её отличает от обычной жаждущей кофе конторщицы, возвращающейся домой после работы, — это белый дамский чемоданчик, который она осторожно помещает под столиком, прежде чем подойти к стойке — сделать свой заказ.
Она даже не запоздалая пасхальная туристка по дороге домой с каникул. Слишком выразительна бледность её лица! В лучшем случае она могла сойти за бедную посменную работницу, нанятую на время пасхальных каникул. А могла, например, ехать по трассе во Флесланн после недельного путешествия на Родос, о котором можно только мечтать. Но никто, никто не может догадаться, что она — больная раком, инженер-химик, — на пути в Осло, чтобы умереть.
— Кофе… круглую французскую булочку с креветками. И пасхальную булочку.
— За каким столиком вы сидите?
Енни и прежде бывала у Реймерса — несколько сот раз. Но на этот раз она забыла посмотреть номер столика. Она побежала обратно, а потом снова к стойке.
— Тринадцатый…
— Двадцать две кроны. За вашим столиком булочки подают с кофе…
«Тринадцать», — подумала Енни.
Само собой разумеется, она и должна была сесть за столик № 13. Да и родилась она 1-го марта. 1/3 1947. Никогда раньше она об этом не думала. О том, что дата её рождения составляет число тринадцать.
Будь она здорова, её бы позабавило это маленькое совпадение, если бы она, конечно, обратила на него внимание. Теперь же эта случайность испугала её. Теперь её словно пронзил луч страха.
Она порылась в сумочке в поисках пачки сигарет, выудила её оттуда и закурила.
Кто-то оставил на столике газету. Енни бросила взгляд на щеголеватую цветную фотографию пасхально-загорелой парочки в красных колпачках и тёмных очках на фоне солнца и снега перед штабелями лыжных палок.
«Пасха, о которой можно только мечтать… Пасхальные каникулы, отмеченные летней температурой над большей частью территории страны…»
Вторник, 5 апреля 1983 года. Енни, глубоко затянувшись сигаретой, снова принялась считать. Тридцать шесть дней прошло с того дня, как ей исполнилось тридцать шесть лет…
Енни не была суеверна, это всего лишь нервы. Казалось, словно теперь она стала центром мира словно все события сконцентрировались вокруг неё и обрели смысл в свете её болезни… Принесли кофе. Енни отодвинула газету в сторону. Она погасила сигарету и съела креветку. Затем поставила блюдо с булочками на снимок из Финсе [39]и снова закурила.