Страница 51 из 95
— А я думаю, это просто гнусно. Ты бы хотел этого для своей дочери?
— Строго говоря, она не его дочь. Если бы я двадцать лет воспитывал дочь постороннего человека, то, пожалуй, захотел бы получить что-то в обмен на свои вложения.
Я понял, что спорить с Томмо по этому вопросу бессмысленно.
— Все равно это неправильно.
— Что правильно, а что неправильно, выясняется только из Книги правил. Хочешь банан?
— Нет.
— Не спеши с ответом, сейчас увидишь.
Он порылся за стойкой и вытащил банан обычного вида — но прелестного темно-желтого оттенка, восхитительно нестандартного. То был один из тех хроматически независимых бананов, рекламу которых я видел в гранатском магазине красок.
— О-о. Где взял?
— Получил от региональной плодоовощной ассоциации за одну услугу. Я сначала хотел оставить его себе, но потом решил продать какому-нибудь чурбану, который разинет рот при виде него.
— Вроде меня?
— Вроде тебя.
Я стал рассматривать фрукт под разными углами, подумал, а не послать ли его Констанс в знак любви, но тут же отмел эту идею: посылка банана юной леди могла означать только одно и обычно каралась пощечиной. В случае Констанс — шестью.
— Сколько?
— Для тебя — тридцать.
— Ты что? Бесцветный стоит пять.
— Это исключительно из моего к тебе расположения. Для остальных — сорок.
— Пятнадцать.
— Идет.
Звякнул дверной колокольчик, и в лавку вошла Виолетта де Мальва. Мы оба невольно согнулись в почтительном поклоне, она же чуть заметно наклонила голову.
— А! — сказала она. — Новые бананы! Я как раз за ними и пришла.
И Виолетта открыла кошелек.
— Сколько? И, Томмо, если ты сдерешь с меня лишнего, я ткну тебя в глаз, очень больно!
— Извините, госпожа Виолетта, — сказал Томмо, наслаждаясь возможностью досадить ей, — но я только что продал его мастеру Эдварду.
— Ну, тогда, — она повернулась ко мне, — я куплю его у тебя. Я готова проявить щедрость и накинуть два цент-балла сверх того, что запросил Томмо.
— Он не продается, — сказал я.
Томмо отошел в сторону, изображая, что он занят.
— Как смешно! — воскликнула Виолетта, часто моргая. — Мне послышалось было, что ты сказал: «Он не продается». Так сколько?
— Простите, госпожа Виолетта, но я оставлю его себе.
Лицо ее приняло недоверчивое выражение, потом она улыбнулась — через одну-две секунды.
— Это опять твои шуточки? Как за ланчем? — Она прижала ладонь к моей щеке. — Ты такой сладкий… но я страшно тороплюсь, и если я не вернусь сейчас же, папа — главный префект — может рассердиться. Хочешь, чтобы главный префект рассердился?
— Вообще-то нет.
— Правильный ответ. Так сколько?
— Он не…
— Томмо! — сказала она, подзывая его рукой — так подзывают продавца в чайном магазине, желая сообщить ему, что в заварочном чайнике найдена мертвая мышь. — С Бурым что-то не так? Кажется, он не понимает.
Томмо не двинулся с места, замерев у стенда с открытками.
— Такие уж они, Бурые, госпожа Виолетта, — донесся его голос, — упрямцы.
— Полбалла, — сказал я.
— Что?
— То, что слышали.
Она снова уставилась на меня, достала из кошелька полубалльную монетку, сунула мне в руку и с разгневанным видом покинула лавку. Я стоял в прежней позе, пока она не вернулась, не схватила банан и не вышла снова.
— Надо же, — произнес Томмо, показываясь из-за стенда. — Ты мне нравишься. Позже она тебе отплатит, но всякий, кто пытается насолить де Мальва, — мой друг. Чем могу служить?
— Полфунта рисового пудинга, — сказал я, — персиков, крем для обуви, одну айву, один большой турнепс, банку сардин и пакет обсыпки.
Томмо взял блокнот и стал записывать.
— Что-то не так?
— Все в порядке, — ответил он, — но если ты берешь такой набор, я никогда не сяду обедать с тобой вместе.
Я направился домой через площадь, намереваясь приготовить пудинг, принять ванну и привести себя в порядок к заседанию Дискуссионного клуба. Заглянув в ванную, я отметил, что занавеска снова отдернута, — от таинственного жильца не осталось и следа. Хотя нет: на моей кровати лежал доявленческий «снежный шар» — из тех, что можно выменять на сотни баллов. Я потряс его: белые крупинки закружились над высокими зданиями и женщиной, держащей в руке факел. Шар был не мой, и я раньше не видел его. Но я был уверен, что его сюда не ветром занесло.
— Вы украли мой снежный шар! — послышался голос из коридора.
Я обернулся и увидел, что на меня смотрит апокрифик.
— Ничего подобного! — возмущенно заявил я. — Я нашел его на своей кровати.
Апокрифик несколько мгновений молча взирал на меня. Когда он заговорил снова, голос его был проникнут печалью:
— Вы ведь понимаете, что это значит? — Я отрицательно покачал головой. — Это значит, что я — не невидимка!
Три вопроса
1.6.02.13.056: В принципе, нагота и естественный вид тела поощряются. Одежду необходимо носить, когда того требуют обстоятельства (см. Приложение XVI).
— Получается, — сказал апокрифик, когда я объяснил ему, что его не замечают лишь в силу некоего заумного правила, — я ходил обнаженным по улицам все это время и люди меня видели?
— Примерно так. Но формально вы не существуете, и стесняться нет причины.
— Что ж, — в голосе его звучало облегчение, — и на том спасибо.
Я взглянул на него. Апокрифическими могли быть и осязаемые вещи — например, неклассифицированная длинношеяя птица, вдвое больше страуса, — и абстрактные понятия: запрещенная идея или табуированный вопрос. Но никогда прежде я не встречал апокрифического человека. Он ничем не отличался от нас, кроме сильно выскобленного почтового кода — НС-Б4 над ключицей. Я чуть было не спросил, зачем так делать, но решил, что это будет грубо. К тому же апокрифик заговорил первым:
— Суп вчера вечером был превосходным.
— Верю вам на слово.
— А что было на десерт?
— Маринованный лук и крем. Можно задать вам вопрос?
— Смотря по обстоятельствам.
— По каким именно?
— Есть у вас джем или нет?
— У нас полно джема, — сообщил я, обрадовавшись, что апокрифика так легко подкупить.
— Не просто джем, — сказал он с озорной ухмылкой. — Мне нужен джем из логановых ягод!
Это полностью меняло дело. Джем стоил дорого, но достать его было можно. Что же касается джема из логановых ягод, то он напоминал цвета, стоящие вне гаммы: в принципе существует, но увидеть почти нереально. Он приберегался для фиолетовых, а производство его строго контролировалось. Апокрифик, увидев мою вытянутую физиономию, хихикнул.
— Да-да, джем из логановых ягод. Я отвечаю на три вопроса за одну банку. Выгодное дело.
— Пять вопросов за банку, — предложил я.
Он изменился в лице.
— У вас есть такой джем?
— Возможно.
— Тогда два вопроса и банка.
— Вы только что сказали «три».
— Я думал, у вас этого джема вообще нет.
— Четыре.
— Уважаю тех, кто способен торговаться, — одобрил он. — Три вопроса, вкусная история и немного мудрости. Последнее предложение.
— По рукам.
— Я так понимаю, у вас есть джем из логановых ягод?
У меня он случайно был. Банка досталась мне много лет назад — сразу после того, как мама умерла от плесени. Я вынул ее из чемодана и вручил апокрифику. Тот взял с благодарностью и принялся есть джем грязными пальцами, самым неприятным образом. Я в смятении наблюдал, как он за считаные минуты пожрал то, чего мне бы хватило минимум на полгода. Не говоря ни слова, я стоял, пока апокрифик не выскреб банку дочиста и не облизал пальцы — теперь они стали намного чище.
— Хорошо, — с удовлетворением заметил он, возвращая пустую банку. — Первый вопрос?
Я на секунду задумался. Его полууничтоженный код занимал меня, но были вопросы и поважнее.
— Почему вы апокрифик?
— Вообще-то я историк. Главная контора считала, что изучать общество удобнее невидимкам, а потому меня официально игнорировали. Это длится уже какое-то время, и у меня, наверное, помрачился бы рассудок. Но во время одного из бесчисленных скачков назад историю отменили, и вот я здесь — сапожник в мире, где больше нет ног.