Страница 44 из 95
— Волосы длинноваты, а, Киноварный? — с насмешкой вопросила она.
— Банти, — ровным тоном проговорил Томмо. — Гнусная, мерзкая рожа.
— Что?!! Что ты сказал?
— Это я про крем. Вкус у него зверски хороший. А ты о чем подумала?
Она пристально посмотрела на него, потом на всех нас. Мы послали в ответ самые невинные взгляды. Банти хмыкнула и удалилась.
— Ты так скоро пойдешь на перезагрузку, — пробормотала Дэзи, еле сдерживая смех.
— Банти — тупая щелка, — ответил он. — Дуг, ты ей сунул в карман тот палец?
Тот кивнул, и мы все разразились хохотом.
Вокруг города
1.1.01.01.002: Слова Манселла должны всегда служить руководством к действию.
После ланча я неторопливо зашагал к нашему дому, надеясь, что смогу встретить там цветчика. Я еще не встречал сотрудника НСЦ, который снизошел бы до разговора со мной, и надеялся по максимуму использовать дружеское общение с ним.
— Мастер Эдвард?
Это был Стаффорд, носильщик, державший в руках небольшой конверт с телеграммой от Констанс. Новости оказались неутешительными.
ЭДВАРДУ БУРОМУ РГ6 7ГД ВОСТОЧНЫЙ КАРМИН ОТ КОНСТАНС МАРЕНА СВ3 63Х НЕФРИТ НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ ЧЕСТНО ГОВОРЯ МЫ С МАМОЙ СЧИТАЕМ ТВОЯ ПОЭМА ПОЛНЫЙ ХЛАМ РОДЖЕР ПИШЕТ НАМНОГО ЛУЧШЕ КАВЫЧКИ ОТКР ВЫЛЕТАЮТ ЛАСТОЧКИ СТРЕЛОЙ ПАХНЕТ ОПЬЯНЯЮЩЕЙ ВЕСНОЙ КАВЫЧКИ ЗАКР СТАРАЙСЯ АНГЕЛ ОБО МНЕ НЕ ВОЛНУЙСЯ РОДЖЕР КАТАЕТ МЕНЯ ЛОДКЕ ТВОЯ КОНСТАНС КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ
Я выругался и смял телеграмму.
— Что-то стряслось? — спросил Стаффорд.
— Можно сказать и так. Роджер еле-еле способен написать свое имя, какие уж тут стихи. Эти ласточки и все такое выдают работу нашего присяжного стихоплета Джеральда Лав-Сонни. [17]
Значит, Роджер Каштан решил поднять ставки в мое отсутствие, мне следовало поступить так же. Я спросил Стаффорда, не пишет ли кто-нибудь здесь стихов в романтическом духе.
— Только, — прибавил я, — действительно хороших и не слишком вольных. — Констанс, ко всему прочему, не любит игривых выражений.
— Кажется, я знаю, кто может вам помочь, — сказал Стаффорд, — но берет он дорого. И это связано с риском — вы же знаете, префекты косо смотрят на художественное творчество, не имеющее общественного значения.
— Пять процентов комиссии, идет?
— Посмотрим, что можно сделать.
Я толкнул входную дверь и поглядел на доску для сообщений в холле. Там было послание от навязчивого Северуса С-7 из «Меркурия» — он хотел отчета о моем путешествии в Ржавый Холм, несколько записок от красных с предложением дружбы и одна из «офиса Виолетты де Мальвы» с напоминаниями о моих оркестрантских обязательствах. Было и несколько сообщений для отца, а также комплект брачных сведений об Имогене Фанданго. В альбоме имелась фотография девушки, по-своему привлекательной, с задорным носиком и типичным для высокопурпурных выражением лица. Далее следовала подборка отзывов и других документов, к которой прилагался длинный список достоинств из семидесяти пяти пунктов. Начиналась она умело составленным рассказом о потенциально высоком цветовосприятии Имогены, а заканчивалась письмом, в котором девушка выражала надежду, что однажды будет представлять Восточный Кармин в унициклетной эстафете на ярмарке увеселений. Я решил опустить детали и телеграфировать Берти Мадженте назавтра утром. Фанданго просил за дочь шесть тысяч: два процента комиссии составляли сто пятьдесят баллов. Полезное дополнение к уже накопленным, если я хотел отбить Констанс у подлого Роджера, заказывающего лирику за деньги.
Я поднялся наверх и приобщил телеграмму от Констанс к нашей с ней корреспонденции — довольно скудной, если честно: не столько послания с обещанием вечно любви, сколько просьбы о том о сем и пожелания быть похожим на Роджера. Мне приходила в голову мысль сжечь все это, но я всегда трепетно относился к своим архивам.
Проходя мимо ванной, я увидел, как закрывается дверь. Это меня удивило — в доме не было сквозняков, да и вообще день стоял безветренный. Я замедлил шаг, дверь перестала закрываться. Больше никого дома не было — я видел апокрифика на площади: он кричал что-то в водосточную трубу.
— Эй!
Никакого ответа. Я несильно толкнул дверь. Она легко приоткрылась дюймов на шесть, а дальше не шла. Но за ней было не кресло, а чья-то ладонь — я чувствовал, как она мягко подается под нажимом. Кто-то занял ванную. Я подумал было, что это Джейн, которая все-таки решила прикончить меня, но потом решил, что прятаться за дверью с топором в руках — совсем не в ее духе.
— Кто там?
Никакого ответа. Тут меня осенило: это мог быть тот, кто делил комнату с апокрификом, — я слышал его шаги наверху.
— Вы живете наверху? — задал я вопрос.
Раздался один удар: «да».
— Могу я видеть вас?
Два быстрых удара: «нет».
Я уже собрался задать вопрос посложнее, как внизу на лестнице послышались чьи-то шаги. Это, однако, оказался не цветчик и не апокрифик, а Циан — синий префект.
— Господин Циан, добрый день! — поздоровался я.
Дверь ванной меж тем медленно закрылась.
— Приветствую, мастер Бурый, — ответил он деловым тоном. — Входная дверь была открыта, и я вошел. Ничего?
— Что вы, господин Циан, все в порядке.
— Молодец. Как твоя перепись стульев?
— Только что начал.
— Времени достаточно. Можно зайти в ванную?
Он двинулся вперед, но я преградил ему дорогу.
— Нет!
Надо было мгновенно что-нибудь придумать. Кем бы ни был невидимый обитатель дома, следовало узнать о нем без участия префектов.
— Там… неисправность. Что-то с бачком.
Он улыбнулся.
— Мне только помыть руки.
— Кран тоже неисправен.
— Тоже?
— Да, у нас проблемы с холодной водой.
— Я открою горячую.
— А тачки делаются из бронзы?
— Что?
— Просто интересно.
Покачав головой, он прошел мимо меня. Дверь открылась без труда, и Циан шагнул к раковине. Я оглядел ванную. Занавеска, обычно отдернутая, прикрывала ванну, и за ней слабо просматривался человеческий силуэт. Циан, однако, его не заметил.
— С холодной водой все в порядке, Бурый.
— Наверное, была пробка в трубе.
— Наверное, — кивнул префект, вытирая руки. — Сейчас я отвечаю за советы по поводу карьеры, хоровое пение, расписание дежурств и распределение полезной работы. Мы можем прогуляться и поговорить? Мне надо проверить инерционный экипаж на соответствие скачкам назад. Фанданго через месяц хочет поехать на нем в Кармин, на ярмарку увеселений, и если нас заловят контролеры, это плохо отразится на репутации города.
Я с готовностью согласился, и мы спустились вниз, а затем пошли по площади.
— Так вот, — сказал Циан и начал излагать тщательно составленное расписание моих занятий. — Салли Гуммигут подняла пенсионный возраст серых до максимума, у них шестнадцатичасовой рабочий день. Но нам все еще не хватает порядка тысячи человеко-часов еженедельно, и занятость хроматиков у нас чуть выше, чем та, к которой вы, вероятно, привыкли. Я даже сказал бы, что вам придется, видимо, отказаться от тенниса или крокета — на то и другое не хватит времени.
— Я понимаю необходимость самопожертвования, господин префект.
— Молодец. Итак, тебя ждет пограничный патруль завтра, противомолниевая вахта по субботам, служба помощи утопающим по понедельникам и средам и обучение подростков… да, уже сегодня. Ты можешь этим заняться?
— У меня не так много опыта в обучении, господин префект.
— Неважно — их почти всему уже научили. Поговори с ними, что ли, о разновидностях стульев… Кстати, мои похвалы по случаю экспедиции в Ржавый Холм. Раз ты спокойно смотрел в лицо смерти, то, может быть, захочешь отправиться в Верхний Шафран? Сто баллов за небольшую прогулку по городу.
— Я так понимаю, там стопроцентная смертность?
— Верно. Но до самой смерти — стопроцентная выживаемость. Я не хотел бы отговорок, основанных на такой бессмысленной вещи, как статистика.