Идеальная жизнь

—  Hokšíla luhá!Мальчик! — ликовала она. — Здоровый и крепкий, даже если и немножко бледный, как по мне.

Касси засмеялась, протянула руки и только сейчас заметила, что плачет. Она покачала ребенка на руках, пытаясь взять его поудобнее и точно не зная, что именно должна ощущать. Младенец открыл рот и заревел.

— Он даже кричит так, как ты, — пробормотал Уилл, и тут Касси вспомнила о его присутствии.

Он гладил ее по голове очень осторожно, с благоговением, не зная наверняка, позволят ли ему это прикосновение.

— Как себя чувствуешь? — спросил Уилл.

Касси, пытаясь подобрать правильное слово, подняла на него глаза.

— Наполненной.

— Да? А выглядишь несколько опустошенной.

Касси покачала головой. Как это объяснить? После всех этих месяцев без Алекса она больше не одна. Этот крошечный орущий комочек тоже наполняет ее, только по-другому.

Мальчик. Сын. Ребенок Алекса. Касси перебирала слова, пытаясь подобрать те, которые больше всего подходили бы ребенку на ее руках. Он повернулся личиком к ее груди, как будто уже точно знал, чего хочет от этого мира.

— Совсем как твой отец, — прошептала она, но, даже произнося эти слова, понимала, что это неправда. На нее смотрело лицо — крошечная копия ее собственного, за исключением глаз, которые, без сомнения, были похожи на глаза Алекса. Чистые и светлые — как серебристая, только что отлитая монета.

Ни в очертании рта, ни в форме пальцев не было ничего от Алекса. Создавалось впечатление, что долгая разлука свела к минимуму черты Алекса в его собственном ребенке.

Младенец закопошился, требуя материнского тепла. И Касси подумала, что она его единственная опора — сейчас дарующая еду, убежище, тепло, а позже и любовь. Он прибежит к ней, когда нарисует карандашом свою первую картину, разукрасив заодно и половину кухонного стола. Будет показывать поцарапанный локоть и верить, что поцелуй сможет унять боль. Каждое утро он будет открывать глаза и с солнечной уверенностью детства знать, что Касси всегда будет рядом.

Она нужна ему — и в этом, сразу поняла Касси, он больше всего похож на Алекса.

Только на этот раз быть необходимой одновременно не означало быть избитой. Она второй раз отдает себя на всю жизнь. Она и ее сын будут расти вместе.

Уилл прикоснулся к ручке младенца, и его пальчики сомкнулись, словно лепестки розы.

— Как ты его назовешь?

Ответ мгновенно слетел с губ Касси, и она поняла, что просто давно его знала. Она вспомнила человека, который любил ее, ничего не требуя взамен. Человека, который дал ей силы верить, что даже спустя годы Алекс может измениться, что появится такой человек, как Уилл, и что родится ребенок, который будет считать ее своей Вселенной.

— Коннор, — ответила она. — Его зовут Коннор.

Через две недели Касси уже порхала, как бабочка. Проносив столько лишнего веса, она все никак не могла привыкнуть к своей новой, пружинистой походке. Она признавалась себе, что счастлива еще и оттого, что через несколько часов после рождения Коннора наконец приняла решение. Она не собиралась уезжать. Не сразу. Может быть, через три месяца. Может быть, через шесть. Может быть, и позже. Она убеждала себя, что хочет, чтобы Коннор немного подрос, тем более что никто из Быстрых Коней ее не торопил. Сайрес подарил малышу настоящую колыбельку, поставил ее напротив своей кровати и посмотрел на Касси.

— Хорошо бы на следующий год взять его на ярмарку.

Она собиралась позвонить Алексу, как и обещала. Она должна была ему позвонить, но отложила это на неделю, а потом сломался грузовик Уилла, и она никак не смогла бы попасть в Рапид-Сити. Поэтому, счастливо освободившись от собственных обязательств, она сидела с Доротеей на пороге и чистила горох на ужин.

В колыбельке бодрствовал туго спеленатый Коннор. Обычно он почти все время спал, и Касси была удивлена: она только что закончила его кормить, а он все не спал и своими ясными глазками разглядывал пейзаж.

— Не хочешь спать? — спросила она и бросила горошинку себе в рот.

— Эй! — проворчала Доротея. — На ужин не хватит.

Касси отставила миску в сторону, потянулась, легла спиной на грубые сосновые доски и стала смотреть в небо. Теперь она, глядя на солнце, не могла не думать об Уилле, о зарубцевавшихся розовых шрамах, которые до сих пор остались у него на груди.

Коннор заплакал, но Касси не успела даже сесть, как Доротея хлопнула ребенка по губам. Коннор испугался, округлил глаза и затих.

Доротея убрала руку и встретилась с разгневанным взглядом Касси.

— Что, черт побери, вы делаете? — потребовала она объяснений.

Было странно чувствовать свою ответственность за другого человека, особенно когда материнство в новинку, как красивое новое платье, которое достаешь из шкафа и примеряешь, но боишься носить весь день.

— Он плакал, — ответила Доротея, как будто это все объясняло.

— Плакал, — подтвердила Касси. — Все дети плачут.

— Только не дети лакота, — возразила Доротея. — Мы рано их учим.

Касси вспомнила об архаических семейных ценностях, на которые наткнулась в культурной антропологии, включая викторианские догматы, что детей должно быть видно, но не слышно. Она покачала головой.

Доротея и сама выглядела удивленной.

— Я знаю, это делалось во времена бизонов, потому что если ребенок спугнет стадо, то все племя останется голодным. Не знаю, почему мы продолжаем об этом заботиться.

— Я бы предпочла, чтобы вы так больше не делали, — сухо сказала Касси.

Она вспомнила ночи, когда лежала рядом с Алексом, заливаясь слезами от боли. Вспомнила, как он замахивался на нее, как она ждала, затаив дыхание, но никогда даже не пикнула. И задумалась над уроками, которые вынесла из своего брака: если прижаться к земле и молчать — будет меньше шума.

Она посмотрела на притихшего, сознательно молчащего Коннора. Может быть, однажды это умение ему понадобится.

Правда заключалась в том, что ее оно едва не сломало.

Касси сидела на водительском сиденье джипа Абеля Соупа, согнувшись, как будто ее ударили в живот. Она позаимствовала джип, чтобы съездить в магазин, где был ближайший таксофон. После разговора с Доротеей она поняла, что больше не может откладывать неизбежное. Она позвонит Алексу и расскажет, где была все это время. Она должна открыть ему правду.

При мысли об этом у Касси немного кружилась голова. У нее не было никаких доказательств того, что за эти шесть месяцев Алекс изменился, что он никогда не ударит ни ее — ни Коннора! — в приступе гнева. Она ушла от Алекса, чтобы ее ребенок не пострадал еще до рождения. Как вообще она могла думать о том, чтобы вернуться с малышом?

Мысли метались в ее голове. Она могла бы оставить Коннора с Доротеей и Сайресом и вернуться к Алексу одна, на время, пока не увидит, что ситуация изменилась. Если это произойдет быстро, в течение первых нескольких месяцев, Коннор не почувствует разницу. Но она не могла оставить Коннора. Она слишком недавно его обрела, чтобы сейчас отпустить.

Она зашла в магазин. Гораций помахал ей в знак приветствия, пока она пробиралась по загроможденным проходам к таксофону. Несколько минут она держала трубку в руке, как будто эта трубка обладала такой же неотвратимой силой, как и заряженный пистолет.

Когда раздался голос Алекса, у нее потекло молоко. Касси увидела, как на футболке растеклись темные пятна, и повесила трубку.

Через несколько минут она позвонила еще раз.

— Алло! — раздраженно сказал Алекс.

— Это я, — прошептала Касси.

Она слышала, как оборвались все посторонние звуки — льющаяся вода или, может быть, стерео.

— Касси! Господи! Это ты только что звонила?

Бархатистый голос Алекса чуть не лопался от изумления, радости, облегчения и других оттенков, которые она определить не могла.

— Нет, — солгала Касси. На этот раз она не хотела, чтобы в ее голосе слышалась нерешительность. — Как дела?