Страница 60 из 77
— За тем, что я хочу тебя! — брызгал слюной Нигилист. — Тебя, понимаешь? Тебя! Ну, послушай, давай снова жить вместе, ты будешь моей женой, переедем на Юго-Запад, в новую квартиру. Клянусь тебе, Наташа, я буду очень много времени уделять тебе, все свое свободное время я посвящу тебе, сделаю, что захочешь, куплю, что попросишь!
— Купишь, значит?
— Куплю.
— Ты не подумал, что любовь — это нечто другое. К примеру, когда хочется о ком-то заботиться, кому-то доставлять удовольствие и радоваться от того, что угодил любимому человеку? И меньше всего — желание иметь много всяких нужных и ненужных вещей?
— Может быть. Я не думал об этом. Ну, вот видишь, я хочу о тебе заботиться, доставлять тебе радость. Даже по твоим выкладкам получается, что я люблю тебя.
— Я когда-то рассказывала, что купила, что мне понравилось. Ты хоть помнишь, как реагировал на это?
— Не помню.
— Никак. Тебе не было никакого дела до моих интересов, до моей радости или огорчения. Ты покупал меня, покупал самым отвратительным способом, и опять пытаешься купить. А я не хочу продаваться.
— Что же ты хочешь?
— Заработать сто рублей и купить любимому человеку шляпу, о которой он мечтал. И когда он примерит ее, и запрыгает от радости, и обнимет меня, и поцелует — это и будет то, чего я хочу.
— На сто рублей много не купишь, — пробурчал Нигилист. — Так, значит, ты категорически отказываешься от меня?
— Да.
— Тогда я буду вынужден… попросить тебя убраться из моей квартиры, Наташа. Пойми, я сделал все, чтобы загладить свою вину, но ты не поняла, не оценила моих усилий. Анализируя эту ситуацию, я пришел к выводу, что ты просто не понимаешь, в какое положение ставишь себя — что значит быть в Москве без квартиры, без денег. Когда поймешь, придешь ко мне. Я буду ждать. Что бы ни случилось, я буду ждать.
— Ты мне угрожаешь? Но ведь сам же говорил, что я прописана в этой квартире и могу жить, сколько хочу.
— Говорил.
— И еще, что никто не может выселить меня отсюда. Врал?
— Нет. Но квартира — моя собственность. Я могу поселить здесь… скажем, двух братьев. Как ты думаешь, что из этого получится?
— А я знала, что все этим кончится. Подлость — она или есть в человеке или нет. В тебе она есть.
— Не смей так разговаривать со мной! Слышишь? Это не подлость! Я предоставил тебе возможность понять, как хорошо быть моей женой. Ты не поняла. Решила, что все это с неба свалилось. Теперь я предоставлю тебе возможность понять, как плохо не быть моей женой. Надеюсь, это будет более действенная мера воздействия.
— Действенная, воздействия! — передразнила Наташа. — Ты как будто на комсомольском собрании выступаешь. Я уйду. Надеюсь, неделю ты мне предоставишь, чтобы решить проблемы?
— Неделю — да. А когда она кончится, я приду, и мы снова поговорим. Все мои сегодняшние предложения останутся в силе. Даже штрафные санкции применены не будут. Знаешь, почему? Я люблю тебя.
— Господи! — взмолилась Наташа. — Сделай так, чтобы он никогда не произносил это слово. — Поднялась и пошла на кухню. Но в дверях остановилась, посмотрела на Нигилиста: — Это ты убил Плешакова?
— А его убили?
— Не притворяйся! — крикнула Наташа. — Его убили вскоре после того, как он вернулся из Москвы, где встречался с тобой. Ты же сам говорил, что у вас какие-то дела.
— Во-первых, я не встречался с ним в Москве, и вообще, думаю, что он сюда не приезжал.
— Но ты же спрашивал у меня его адрес.
— Его дома убили?
— Нет, в Гулькевичах, в районном центре, он там у приятеля гостил.
— Ты мне адрес этого приятеля сообщала?
— Нет…
— Тогда о чем мы говорим?
— Ни о чем!..
Когда Нигилист наконец-то убрался, Наташа достала из косметички визитную карточку, на которой витиеватыми зелеными буквами было написано «Ландыш» и номер телефона. Вздохнув, снова сунула карточку в косметичку.
3
Андрей Логинов все еще не мог поверить, что это произошло с ним. Ему всегда не везло в преферансе, за всю жизнь в лотерею не выиграл больше рубля, денег не находил — и вдруг такое!
Да с ним ли это случилось? И как вовремя!
Полгода назад Андрей ушел из издательства «Советская Россия», не было смысла работать над рукописями «классиков» национальных окраин за две тысячи рублей в месяц, мучиться, читая восьмисот-девятисотстраничные «кирпичи», где с ужасающей подробностью описывалась любовь очередного местного пастуха к очередной местной свинарке. А приметой времени, гордостью автора были злые козни большого профсоюзного начальника, в котором следовало угадать большого партийного начальника. Но говорить об этом вслух пока не следовало.
И Андрей ушел. Как говорится, «на вольные хлеба». Вольные-то они вольные, а вот хлеба́ или нет, — как получится. Пока были деньги на книжке, не грустил, писал роман о следователе, разоблачающем страшную банду. Живых следователей Андрей в глаза не видел, об их работе не знал совершенно ничего, но это его мало волновало. Почитал романы Вайнеров, Адамова, Леонова, кое-что выписал для себя, в основном — порядки проведения обысков, допросов, принцип работы экспертов и прочие профессиональные подробности. И — сочинил роман.
Коллеги-издатели одобрительно кивали головами после прочтения. Но потом заявляли, что сейчас читателей интересуют в основном американские детективщики. Наших же, даже классиков, сейчас невыгодно издавать.
Обещали: года через два ситуация изменится, обожрутся наши читатели американским чтивом, тогда и приходи.
Между тем деньги кончались. Совсем немного осталось их на сберкнижке. Не будь этих подлых реформ, хватило бы лет на пять, а теперь вот — всего лишь на полгода. И что дальше делать?
Андрей звонил приятелям, знакомым, спрашивал, нет ли какой работы, не нужно ли чего написать или отредактировать. А может, каким-нибудь клерком с приличной оплатой возьмут? Не брали. Тот же Садовников, каким другом был! Клялся, что сам пропадет, а Логинова выручит, если ему трудно придется. Теперь же и голос изменился, говорил с ленцой, как бы нехотя, подчеркивая, мол, понимай, с кем разговариваешь. Правда, обещал, если что, позвонит. Однако Андрей понял: с этим дерьмом лучше дела не иметь. Когда книжечку свою пропихивал, скромным был и вежливым, давно это было… Четыре года назад. С тех пор много воды утекло. Талантливый (как признавали критики) писатель Андрей Логинов стал бедным и никому не нужным, а бездарный стихоплет Вася Садовников — богатым и важным. Такие вот реформы случились.
Потихоньку подступало отчаяние. Торговать Андрей не умел, деньги кончались. Как жить дальше, не знал. Время от времени мелькала в голове мысль о самоубийстве. Только и останавливало — пятнадцатилетняя дочь в Челябинске. Он ведь ей обещал: закончишь школу, приезжай в Москву, я тебя устрою, я тебе помогу…
Совсем грустно стало жить. Даже в ЦДЛ идти не хотелось.
И вдруг позвонил Вася Садовников с предложением: партия финского «Мальборо», миллион пачек. Пачка стоит девяносто рублей. Найдешь покупателя на всю партию за девяносто пять или сто рублей пачка — все, что сверх девяноста, твое. Андрей хотел было послать бизнесмена куда подальше, но сдержался, лишь вежливо поблагодарил. Искать покупателей он не собирался, среди московских знакомых немного было таких, которые курили «Мальборо», а чтоб миллион пачек мог купить — такого человека и представить себе не мог, хоть и был писателем.
Но надо ж было так случиться, что на следующее утро позвонил молодой прозаик из Харькова Миша Сташевский и после обычных «как живешь», «что пишешь», «а кому на хрен нужна наша писанина», спросил, не знает ли Андрей, где купить большую партию «Мальборо», очень большую, его харьковские друзья-бизнесмены решили вложить деньги в курево.
Андрей тут же предложил миллион пачек по сто рублей, они поторговались, сошлись на цене девяносто два рубля, и сделка состоялась, к немалому удивлению самого Андрея. И два миллиона рублей, сумма просто-таки немыслимая для Андрея, перекочевали в его «дипломат».