Страница 52 из 77
— Говорил с Садовником? — не оборачиваясь, спросил Нигилист.
— Только что, из машины. У него проблемы с наличностью, согласился сразу. За девять штук. Одну — мне. Думаю, киллеру даст пять, себе оставит четыре. А может, и наоборот.
— Мне это не интересно. Десять кладу на стол, делите, как хотите. Можешь себе взять все. Но чтобы в ближайшие два-три дня проблема была решена.
— Решится. Я думаю, сегодня человек Садовникова улетит в Краснодар. Через час я позвоню Садовникову, уточню детали, сообщу координаты Плешакова. А что Степан Петрович?
— Сука он! — Резко обернувшись, тяжело посмотрел на Ратковского.
Бывший офицер ГРУ почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой. Таким взглядом смотрят на свидетеля.
12
Наташа сидела на огромной кровати, закутавшись в синий плед, и молча смотрела в окно. Смотрела и ничего не видела, потому что заоконный мир, где высится кинотеатр, ходят поезда метро, где ездят машины и торопливо шагают уставшие, озабоченные люди, был совершенно чужим для нее. Так и прежде было, но сейчас, когда и дом стал чужим, противным, совершенно невыносимым, она испугалась.
Вечерний полумрак уже скрадывал углы в комнате, а Наташа сидела, не двигаясь, даже торшер не включала. Немая мука охватила душу, сбивчивые, путаные мысли метались в голове и сгорали в бешеном огне отчаяния. И не было спасительного выхода. Там плохо, здесь плохо, некуда бежать, негде укрыться… В Гирей уехать? Но там ведь Плешаков, теперь он не оставит ее в покое. Тогда, у забора, показал свои истинные намерения, хотя она была с мужем. А приедет одна? Да он ей проходу не даст. А мать — разве она поймет ее горечь, тоску одиночества? Скажет: кто же тебя заставлял выходить замуж за человека, которого не любишь? Хотела жить с шиком, богато за чужой счет? Теперь расплачивайся за это. И все будут посмеиваться: вот, мол, что бывает с теми, кто захотел сладкой жизни! Приезжала, на «мерседесе» тут гарцевала, а теперь ходит сама не своя!
В комнату вошел Нигилист, присел на край кровати.
— Наташа, — негромко позвал.
Она повернулась, посмотрела прекрасными черными глазами, в которых застыла печаль. Вчера она ненавидела его, когда узнала про обман с родителями, закатила скандал, билась в истерике, а сегодня и ненависти не было. Лишь грусть. И смотрела на своего мужа, как на чужого, постороннего человека.
— Ты очень красивая, Наташа. Такая — грустная, ты мне еще больше нравишься. Я, конечно, виноват, что обманул тебя, не родителям представил, а совершенно чужим людям, но сделал это лишь потому, что… понял — именно такую жену я хочу иметь. Понял настолько отчетливо — как будто всегда знал, что ты станешь моей женой.
— Я уйду от тебя. Ты не меня любишь, ты себя любишь, а все остальное — лишь вещи, которые нужны или не нужны, выгодны или невыгодны, удобны или неудобны тебе. Я не хочу быть вещью.
— Давай не будем говорить лишнего, Наташа, — поморщился Нигилист. — Ты не уйдешь, потому что тебе некуда уйти. И в Гирее твоем — тоже нечего делать. У меня сейчас очень тяжелое положение, критическое… Не могла бы ты вести себя немного поласковее?
— Ты высчитал, что я именно так должна вести себя? А мое положение тебя интересует? Ты хоть раз подумал о том, как вести себя, когда у меня плохое настроение?
— На это у меня просто нет времени. В нашей семье я — опора, на которой все держится, конь, который тащит всю телегу. Ты должна заботиться об опоре, о коне — в конце концов, это главная твоя обязанность. Хороший хозяин все время думает о своем коне, а не ждет, когда конь станет утешать его.
— Я тоже могла бы стать опорой, тоже могла бы тащить телегу, но ты не позволяешь. Ты ничего не позволяешь мне делать. Я не могу больше так жить.
— Наверное, я был не совсем прав. Последнее время слишком много дел навалилось, слишком большая ответственность висела на моих плечах. Но ведь и ты не всегда была права, Наташа. Скоро все будет позади, мы придумаем что-нибудь веселое. Хочешь?
— Нет.
— Полетим в Испанию…
— Где ты будешь ругать местное телевидение и указывать мне, куда можно ходить, а куда нет? Лети сам.
Нигилист глубоко вздохнул, опустил голову. Несколько минут он разглядывал свою ладонь, лежащую на покрывале, потом взглянул на Наташу. Печальная улыбка осветила его лицо, на какое-то мгновение Наташе показалось, что перед нею не Петр Яковлевич, а совсем другой человек, но только на мгновение. Улыбка исчезла так же незаметно, как и появилась. Ярость загнанного в западню зверя вспыхнула в глазах Нигилиста.
— Никто не помог мне, никто не посочувствовал. Ну что ж… Переживу как-нибудь. А они — нет.
Наташа ничего не поняла. Она со вчерашнего дня догадывалась, случилось что-то неприятное в их фирме, но после вечернего скандала не разговаривала с Нигилистом до сегодняшнего вечера. И, честно говоря, неинтересно ей было то, что происходит у него на работе. Она уже привыкла, что работа — это как бы другая его жизнь, куда ей вход был заказан.
Длинный звонок в дверь сбросил Нигилиста с кровати. Он подошел к Наташе, ласково коснулся ладонью ее черных волос.
— Я люблю тебя, Наташа…
Наташа ничего не ответила.
Оказывается, пришел тот самый Радик, который так не понравился Наташе в прошлый свой визит. Она даже не вышла к гостю, пусть Нигилист сам занимается с ним, подает закуску, выпивку, решает какие-то деловые вопросы! Ее это не касается.
Он сам заглянул в комнату, радостно оскалился:
— Добрый вечер, хозяйка! Какая красивая, какая задумчивая, где такую нашел Петр Яковлевич? Тоже пойду, искать буду. Напрасно искать буду, нигде таких больше нет! Почему молчишь, хозяйка? Боишься меня, да? Не надо бояться, Радик никого не обижает.
— Пошли в другую комнату. — Голос Нигилиста почему-то дрожал.
Наташа с удивлением посмотрела на мужа — он был бледен как снег. И вообще сегодня Петр Яковлевич был сам на себя не похож — суетливый, дерганый, видно, от Радика, который, напротив, держался очень уверенно, многое зависело в делах фирмы Нигилиста.
Не хотелось сидеть в халате, когда в квартире находился чужой мужчина. Наташа пошла в ванную, надела джинсы и теплую кофту, вернулась в свою, как она ее называла, комнату. Включила переносной телевизор «Сони», но, как назло, ничего интересного не передавали, сплошные политические страсти по всем каналам.
Где-то через полчаса зазвонил телефон. Аппарат был и в этой комнате, однакоНаташа и не думала снимать трубку, не сомневалась, что звонят Нигилисту. Но Нигилист почему-то пришел сюда. Краем уха Наташа услышала: «Шереметьево», «таможня», «срочно».
— Понятно. — Нигилист положил трубку. Глубоко вздохнул и повернулся к Наташе. — К сожалению, мне нужно будет срочно смотаться в «Шереметьево», возникли проблемы с нашим грузом.
— Что, больше некому? — И вдруг спохватилась. — А этот Радик останется здесь? Или с тобой поедет?
— Мы еще не все вопросы решили, ничего страшного в том, что он посидит у нас, посмотрит телевизор. Поговорит с тобой. Кто у нас тут хозяйка?
— Я не желаю развлекать его! Пусть едет вместе с тобой, мне неприятен этот тип.
— И там будет прогуливаться в зале ожидания, пока я не решу все проблемы с нашим грузом? Нет, Наташа, так с гостями не поступают.
— Это твой гость, ты о нем и думай.
— Это — наш гость, — жестко поправил Нигилист. — Пожалуйста, не забывай об этом. Я скоро вернусь… Радик, — услышала Наташа из коридора. — Через два часа я вернусь. Все.
Наташа и сказать ничего не успела, как хлопнула дверь, и Нигилист исчез. Она была одна в квартире с этим страшным Радиком. Тревожно стало на душе. И что же она будет делать целых два часа? Может, закрыться в своей комнате? А тут и запора на двери нет…
Пока она думала, дверь распахнулась, и в комнату вошел Радик. Наташа попятилась к окну. Гость усмехнулся, присел на кровать, ткнул кулаком в покрывало, покачал головой: