Дикие пчелы

– Где стонут?

– Слева. Вон за той липой.

Сбросили питаузы и пошли на стон, ружья на изготовке, шаг легок.

И увидели человека, который был привязан к кедру. Но не сразу поняли, то ли одет человек, то ли наг: его так плотно облепили комары, что он был кроваво-серым. Над человеком вилась еще одна куча комаров – в ожидании, когда для них освободится место. Один слетал, другой тут же вгонял свой хоботок в тело. Слышали побратимы, что так бандиты раздевают свои жертвы и привязывают к деревьям на съедение комарам, но самим такого видеть не приходилось.

Устин провел рукой по лицу человека, чтобы согнать комаров, рука тут же залилась кровью. Присмотрелся – это был Федор Силов.

– Господи, что делается, – простонал Журавушка, икнув, потерял сознание, упал.

– Тьфу, баба. Плесни ему в рыло водой, нашел время, – заворчал Устин. Перерезал ремни, принял на руки Федора. – Петьша, неси котелок, смывать надо комаров и кровь.

Благо, рядом журчал ключик. Петр носил воду. Устин обмывал тело рудознатца. Силов открыл глаза, с трудом разжал опухшие губы, слабо махнул рукой в сторону:

– Спасайте.

Устин набросил на Силова свой пиджак и бросился туда, куда указал рудознатец. Там был Арсе. Он освободил его и принес к Силову.

Открыл глаза Журавушка: ему в лицо плеснул холодной водой Петр.

– Разводи костер. Живо! – командовал Устин. – Воду кипятить надо. Чаем их поить, мыть.

– Ладно, с чаем не гоношитесь, спасайте Арсе. Эко, силов совсем нету, – простонал Федор. – Все зудит, голова кругом.

– Вот звери! Огня больше, Журавушка, вишь, знобит Федора. Да сыми свои штаны, в портках походишь, мои-то будут маловаты.

Федора Силова одели, он сел к костру. У него чесалось тело, его знобило, тошнило. Арсе тоже быстро обмыли, завернули в пиджак, надели штаны Устина. Положили к костру.

– Как и когда это случилось? – спросил Устин.

– Утром навалились они на нас и спеленали. На панты позарились, что мы добыли с Арсе. Потом раздели, забрали одежду, винтовки, накрепко привязали к лесинам. Пытался я порвать ремни, но не смог. Слушай, Устин, меня лихотит, может, я умру, тате хочу тебе передать просьбу Гурина, ну того охотника, что учился у вас. У него на зимовье хоронятся Шишканов, Коваль и еще Шевченок. Гурин просил вас, чтобы вы спрятали их в своем зимовье. Вот за этим мы шли к вам и чуть не сгинули. Еще передавали тебе, что Шевченок что-то знает о Груне. Жив я буду, ай нет, но вы спасете их. Новый пристав юркий, как колонок, может пронюхать. Их зимовье стоит в верховье Устиновки. Гурин вам все покажет. Все, больше не могу, помираю.

Упал Федор Силов у костра и потерял сознание.

– Что делать? – спросил побратимов Устин.

– Ты скор на ногу, дуй к нашим, бери коней, людей, и вывезем Арсе с Силовым отсюда. Мы дольше провошкаемся, ежели будем их нести. Кто очнется, того поить будем чаем с медом. Под бока наломаем лапнику. Живы будут. Будь осторожен, мало ли что.

– Хорошо, я побежал. Верст десять по тропе осталось.

Устин бежал по траве, глаза ощупывали чащу, ловил тревожные звуки.

Вот и Каменка. Забежал к Алексею Сонину, но он был на пантовке. Домой. Дома отец. Рассказал коротко что и как.

Зашумела деревня, заколготилась. Братья Устиновы оседлали коней и поскакали по тропе.

Вскоре над мучениками уже хлопотала баба Катя – будут жить.

6

Томилась под горячим солнцем деревня Божье Поле. Здесь все, на первый взгляд, было по-старому.

По небу так же текли тихие облака, им-то спешить некуда. Облака – не люди. Качались в голубой дымке голубые горы, качалась от ветра тайга.

Шли упорные слухи о войне. Будто скоро немцы хлынут на Россию. Но люди как-то мало тревожились. Россия – и Германия, смешно бояться такого махонького государства. Поднимутся мужики и враз сомнут.

По весне Федька Козин женился. Привел в дом тихую и добрую Дарьюшку. Она ходила по избе, ловко и как-то неприметно все успевала делать. Любая работа горела в ее руках. Улыбалась счастливой улыбкой Федору. Но та улыбка выходила робкой, застенчивой, будто Дарья не верила в свое зыбкое счастье.

Пришла весть о гибели Груни в Божье Поле. Пожалели несчастную бабу люди, похулили староверов. Терзался Федька. Смерть Груни была на его совести. Женись он на ней – и жива бы была. Но что делать, когда сердце не приняло?

И Черный Дьявол не появился ни зимой, ни весной. Знать, тоже погиб. Мир зыбок, мир переменчив.

Федька Козин в конце мая пошел на пантовку. Решил пораньше начать охоту, чтобы как можно больше добыть пантов. Панты были в цене. А молодые, июньские, и того дороже, они свежие, непереспелые. Правда, он зимой хорошо промыслил пушнину, обжился, но лишняя копейка в доме не помеха.

Федор забросил за спину котомку с продуктами, винтовку на плечо и ушел на солонцы. Дарьюшка проводила его тихой и доброй улыбкой. Это были те солонцы, которые Козину показал Федор Силов. Он их подсаливал, чем еще больше привадил изюбров.

Быстро шел по тропе, чтобы к вечеру попасть на солонцы: надо шалашик поправить, дров наготовить, успеть засветло добраться до лабаза. Лабаз от шалаша был в версте, чтобы напрасно зверя не пугать дымом.

Через тропу перебегали с облезлыми хвостами белки, тревожно гуркая; перелетали с шумным фырканьем рябчики, ныряли под лопухи рябчата. Они еще не поднялись на крыло, но скоро поднимутся. Прошла через тропу старая медведица, с ней было два медвежонка, переждала, когда медвежата перейдут тропу, затем пошла сама следом. Федор не торопил зверей, так и разошлись мирно. Солнце клонилось к закату. Стояла мирная тишина. Пышно зеленела тайга. Прошел дождик, она еще больше обновилась.

И вот в эту тишину, в этот первозданный мир ворвался вой. Жуткий вой. Такой вой, от которого забегали мурашки по телу. Слышал не раз Федор, как воют волки: тягуче, тоскливо. Но в этом вое была кроме тоски еще боль, злоба, угроза неведомо кому и мольба. Однако волки редко воют летом, разве что при большой беде.

Федор остановился, чтобы определить, откуда идет завывание. Кажется, волк выл за ельником, что простирался по сопке. Козин сдернул с плеча винтовку и пошел на вой. Убить волка летом – слава немалая. Зверь хитрый и осторожный. Стараясь не шуметь, крался Козин.

Волк выл на одном месте. Это чуть озадачило охотника. И когда Козин наткнулся на кабарожью изгородь, ему стало ясно, что волк сидит в петле. Увидел петли в проемах. Возмутился. Как же охотник забыл их убрать на лето! Федор раздвинул куст таволги и в полсотне шагов увидел темного волка. Тот сидел в петле, Федор вскинул винтовку, поймал на мушку лобастую голову, чуть не выстрелил…

Перед ним сидел Черный Дьявол! Пес, вздыбив шерсть, сурово смотрел на человека, сильно тянул ноздрями воздух, не двигался. Он, как осужденный, который знает свою правоту, спокойно ждал выстрела. Он знал, что он будет, поднял голову и завыл. Это был уже другой вой, этим воем он с кем-то прощался. Прощальный голос пса долетел до вершин сопок, до туч, там и растаял.

– Шарик! – крикнул Федор, но пересохшее горло издало сиплый звук, а не крик.

Шарик все так же стоял напряженно, с укором и презрением смотрел на старого друга. Так могут смотреть только люди, когда видят перед собой предавшего их человека.

– Чув-чув-чув, сити-сить! – надрывалась невидимая птичка, просторно и голосисто. Тихо шумела тайга.

– Шарик! – прошептал Федька.

Из-за сопки раздался вой волчицы. Ей ответил волк. Значит, волчица предала Дьявола.

– Шарик! – Федор отбросил винтовку и кинулся к собаке. Дьявол ощерил клыки. Угрожающе подобрал лапы. Но вдруг ослабил их, вильнул хвостом и опустился на землю.

– Шарик, милый! Это я, Федька! Ну, Шарик!

Черный Дьявол устало закрыл глаза. Он был страшно худой. Торчали ребра, тазовые кости, свалялась шерсть. Видно, уже много дней пес сидел в петле. Он почти наполовину перегрыз ель, за которую была привязана петля, греб землю под корнями, но сил не хватило. Шарику еще повезло, он попал в петлю не шеей, а захлестнула она его через плечо, под лапу.