Дикие пчелы

Безродный оставил пса в покое. Хлопотал по хозяйству: лавку строил, сараи, загоны, обоз готовил. Во всем ему помогал Васька-дворецкий, как называл наемного грамотея Безродный.

Строился и Калина Козин, силу обретал. Помогала Груня. Калина смирился, стал принимать подачки. Купил корову, еще одного коня. Строил конюшню, стайку. Федька не ходил на охоту. Хотел он спариться с Гуриным, которому все же Баулин разрешил купить бердану, но Калина воспротивился.

– Не пойдешь с ним. Бунтовщик он, собьет тебя с панталыку.

– Сам уже не маленький, отличу лжу от правды. Отпусти. Он человек добрый. Одному ходить опасливо, – упрашивал Федька.

– Нет, сынок, лучше ходи с Розовым, он тоже тебя зовет.

– Но ведь Розов даже с виду подлец! Подлиза безродновский. Мы ж это видим и знаем.

Хотел Калина сказать, что и они хороши, тоже обворовывают Безродного, но сдержался: забунтует сын, крут характером – не удержать.

– Пусть так, но без крамолы, – отрезал Калина.

– Хочешь, чтобы я у Розова научился подличать?

– Не научишься. У тебя душа мягкая, добрая, не та душа, чтобы стать подлой. У подлецов таких душ не бывает.

– О чем спор, мужики? – ввалился в избу Ломакин.

– Да вот тятя не отпускает меня на охоту с Гуриным. А ить мы с ним вместях учились у староверов науке таежной.

– Правильно делает. Зачем же вместях ходить. Вы оба учены, а я начинаю с азов, потому ты пойдешь со мной. Ты меня – таежным премудростям, а я тебя – пониманию жизни. Лады?

– Лады. С вами пойду. Вы правильный человек.

– Тогда и будем собираться.

Козин и Ломакин построили зимовье в Гороховой пади, по распадкам, ложкам настроили ловушек, ловили колонков, порой и соболи попадались, а подошла белка – хорошо побелковали. Потом занялись добычей мяса таежного: добыли трех кабанов, пять косуль, даже медведя из берлоги взяли.

И все оказалось не так страшно. Главное – обрести уверенность в себе, тогда любое дело по плечу.

9

Арсе пришел к побратимам. Соскучился он по охоте, по своим друзьям. От них он узнал, что в Чугуевке образовалась волость, пришел урядник, отец Устина избран волостным старостой.

В долине, как говорил Устин, даже вроде тесно стало. Народ едет и едет, строится, просит помощи.

– И сдается мне, что урядник Рачкин – молодой и добрый человек. Не спытать ли нам?… – заговорщицки предложил Устин.

– А чо, пожалуй, пришло время. Ежели Рачкин душевный, то он не должен Тарабанова дело так оставлять, – поддержал Устина Журавушка.

– Э, дело давнее. Стоит ли поднимать шум? – осторожничал Петр.

Макар Булавин ничуть не удивился, когда урядник приехал к нему на пасеку. Завел разговор ни о чем, затем в упор спросил:

– Кто убил инородцев? Ну тех, что жили за рекой?

– Правду ищешь, ваше благородие? Это хорошо. Но не вышла бы боком мне и тебе та правда. Могу ли сказать правду? Могу. Потому что сейчас пришла сюда власть. Хороша ли, плоха ли, но власть. Убил инородцев Карп Тарабанов с сыном. Ну и что? Чем ты то убийство докажешь? Нет, я не боюсь Бережнова и его братии. Они струсят поднять на меня руку.

– Если не боишься, то поехали в Каменку. Там и продолжим наш разговор. Пришли из тайги побратимы, а с ними Арсе.

– Они умом трекнулись. Эх, Устин – горячая голова, все же сорвался с цепи! Сколько я его просил молчать – не выдержал!: – в сердцах заворчал Макар Булавки, собираясь ехать в Каменку.

Изменились времена: в молельне сидел Арсе. Да раньше бы его и на порог не пустили. Вошел Рачкин. Достал портсигар, но тут же его спрятал, вспомнил, что в домах старообрядцев курить нельзя, тем более в молельне.

«Ишь ты, блюдет чужие обычаи, – усмехнулся Макар, – не лезет со своим уставом в чужой монастырь».

Вел допрос следователь из Спасска. Арсе горячо доказывал:

– Я не видел, я подкова покажи, след, волос из бороды. Убивали двое: сам Тарабан и его сынка. Зачем убивали, откуда моя знает. Они деньги хотели украсть, но мы их отдали Валькову и Кузьмину.

– Хорошо, Арсе. Ты пока выйди из молельни, я поговорю с Булавиным. Вы что скажете, Макар Сидорович?

– То и скажу, что инородцев убил Тарабанов.

– Чем вы можете это доказать?

– В тот день я бил острогой кету. Вижу, через перекат перемахнули на конях Тарабановы. Еще и подумал, чего это их тут носит, ведь их заездок на пять верст ниже деревни нашей. А потом все и разоблачилось. Пристав Баулин за то взял много денег и укатил за перевал. Пытались наши убить Арсе, но его скрыли побратимы, а потом я не знаю, куда он девался. Вот и все, что я могу сказать.

– Арсе, Календзюга ходили с Тинфуром-Ламазой. Не могли ли хунхузы объявить кровную месть Арсе и Календзюге? – спросил следователь.

– Могли, но тогда здесь хунхузов не было. Они боятся здесь появляться, боятся бородатых людей, которые, мол, не пускают пуль в небо. Убил инородцев Тарабанов, только Тарабанов. Зоська – как поддержка, – отвечал Макар.

– Что вы знаете о Тинфуре-Ламазе?

– Чудный был человек, нас спас от хунхузов. Тайгари его почитают как духа гор. Словом, хороший был человек. Убил исправника, солдата? Могло и такое быть, бой – есть бой. Степан Бережнов тоже в том бою убил одного казака. Да что же теперь судить его?

– Хорошо, идите подышите свежим воздухом. Гурьян Павлович, Лагутина позовите. Что вы скажете про то убийство, Исак Ксенофонтович?

– А что я могу сказать? Кто убил инородцев, мне неведомо. Домыслы есть, но их надо доказать. Слово без доказательства – пустой звук. Потому ничего не могу сказать по этому делу. Да и не для ча. Все уже пропето, все оговорено – вы ведь так, для блезиру народ-то гоношите. У всех охота, время горячее – а вы булгачите.

– Видели ли вы Тарабановых в тот день?

– Запамятовал.

– Могли ли они покуситься на этих инородцев?

– Мне не сказывали, совета не спрашивали.

– Что вы знаете о Тарабановых?

– Многое. Наши роднятся с ними со времен Петра Первого. Знаю, кто когда был рожден, кто когда согрешил.

– И все-таки, кто убил инородцев?

– Не ловил того за руку. Ежли бы поймал, то привел бы к вам. И вообще вы с его благородием Рачкиным взялись не за тот конец веревочку тянуть, не лопнула бы.

Допрашивали Куприяна Алексеевича.

– Ты брат Степану Бережнову?

– Из одного лона вышли, должно быть, брат.

– Ты, сказывают люди, хорошо можешь распутывать разные житейские сумятицы?

– Могу, а может, и нет. Чего вам надобно распутать? Убийство инородцев? Так оно уже давно распутано: их убили хунхузы, мы догнали их, была перестрелка…

– Ага, хунхузы убили Арсе, а он оказался жив, – продолжал за Куприяна следователь.

Отвечали десятки, сотни… Только пятеро, похоже, говорили правду.

– Ну-с, Гурьян Павлович, что же мы добились?

– А ничего. Передать это дело в суд – трата времени. Закроем его как нераскрытое, – пожал плечами Рачкин.

– Зови наставника и волостного старосту Бережнова.

– Зря мы дали ему две власти – духовный сан и волостной.

– Да будто Мефодий Мартюшев у них наставник.

– Узнай у этих людей, что и как. Говорят, как будто молитву затвердили.

Вошел Бережнов, злой, насупленный, спокойно заговорил:

– Вот что, други, кончайте копаться в этом деле! Упреждаю от чиста сердца.

– А если будем, тогда что?

– Тогда что? Тогда мы вас убьем.

– Ты с кем так разговариваешь, господин волостной?

– С тобой! Молчать, щанок! Молчать, ежели хочешь жить. Убьем, и баста. Здесь тайга. Не такие головушки там терялись. Молчать! – грохнул кулаком по столу. – Все, и больше ни слова я от вас слушать не хочу. Сколько за молчание?

– Да ты знаешь, господин волостной, я сейчас тебя прикажу арестовать! Взять его, Рачкин!

– Эй, робя, а ну ходи сюда! – крикнул за дверь Бережнов.

Двери распахнулись, и двадцать бородачей застыли у порога, все с винтовками, насупленные, исподлобья смотрели на следователя и урядника.