Дикие пчелы

– Смерть!

Мужики и бабы, парни и девушки, которым было по шестнадцать лет, поднимались и бросали это короткое, как выстрел, слово «смерть».

У раскольников еще со времен Выговской пустыни в уставе было записано, что перед людьми и богом все равны, пусть то баба или мужик. Были наставницы женщины. Было и такое, что мужик с детьми водился, а баба зверя промышляла. Так было и у Таракановых. Его жена была хорошей охотницей. Добывала пушнины не меньше, чем мужики. Но в последние годы перестала ходить в тайгу. Пришел достаток. Ее вот не пригласили на совет. Что бы она сказала?… У мирских бабы под ярмом. Раскольники не зря посмеивались над мирскими: мол, мужик на завалинке табачище жрет, а баба полосу жнет.

Зацокали подковы по камням, всхрапнули кони. Раздались крики мальчишек:

– Казаки приехали! Дядя Степан, казаки приехали, а с ними и Арсе. Тикайте!

– От дерет их, – проворчал Бережнов. – Всем оставаться на местах. Выйду к казакам.

Арсе увидел Степана Бережнова и отвел глаза в сторону. Да, он донес на них. Но ведь и сам Бережнов говорил, что кровная месть – это греховное дело, духи гор против такой мести. Арсе с ним согласился. Но если кровная месть – плохо, то пусть Тарабанову мстит пристав по своим законам. Жалко Арсе Бережнова, хороший он человек, но что делать Арсе?

– Вот приехал к вам, Степан Алексеевич, – сказал пристав, – принимай гостей. А этого запри-ка в амбар да поставь надежную охрану, мало ли что. Понял меня?

Арсе не успел спрыгнуть с коня, как его тут же скрутили, заломили руки назад и повели в амбар. А амбары у старообрядцев крепки и надежны. Арсе закричал:

– Куда меня води? Я всю правду сказал. Степанка, тебе плохо делай, моя хотел хорошо делай. Баулин – хунхуза, ты буду хунхуза!

– Ладно, иди, иди, потом разберемся, кто хунхуз, а кто нет. Не крутись! – дернул казак Арсе за куртку.

– Зачем собрал людей в молельне?

– Совет перед охотой держим, кому на какие угодья идти.

– Ага. А Тарабанов жив?

– Жив, а что ему сделается?

– Ну, Бережнов, хватит в прятки играть. Не за красивую же твою бороду я сюда приехал и привез вам Арсешку. Скажу коротко, что инородцев вырезали хунхузы, вы их догоняли, в перестрелке был убит Арсе. Ваши не пострадали. Было убито десять хунхузов. Все.

– Сколько же за такой сказ? – одними глазами усмехнулся Бережнов.

– Пятнадцать тысяч золотом! – почти выкрикнул Баулин.

– Лады. Получишь, – коротко бросил, как подачку, Бережнов.

– Еще Арсе ограбил меня, взяли с Тинфуром пять тысяч ассигнациями, их тоже надо вернуть мне.

– Эти деньги тоже получишь.

«Эх, продешевил, надо бы запросить больше», – ругнул себя Баулин.

– Казакам по тыще за молчание.

– Не выйдет ли это из деревни?

– Нет. Из раскольника…

– Старообрядца, – поправил Баулин. – Читал поди Высочайший Указ?

– Читал. У старообрядцев нет такой моды – своих выдавать.

– И за Арсешку прикинь еще тысячу.

– Будет и за Арсешку. Пошли, выпей с дороги медовушки. Устин, скажи нашим, что совет распускаю. Тарабанова пошли ко мне. Живо!

Бережнов ушел с Баулиным в свою любимую боковушку, что была пристроена к амбару.

– Как тут живет Макар Булавин?

– Ничего живет, а что?

– Есть слух, что он бунтует ваших?

– Пока не замечали. Правда, отошел от нас, собирается бросать деревню, но это егошнее дело. Пейте, ваше благородие!

Вошел Тарабанов, бледный, взлохмаченный, от него дурно пахло.

– Эко тебя, поди домой, пропарься в бане, а к вечеру забежишь ко мне на огонек.

– Этот? – спросил Баулин.

– Он. Спасли вы его от смерти. Ить уже присудили ее. А раз валим все на хунхузов, к тому же вы об энтом порасскажете, то пусть живет, а наказывать – мы его накажем ладно. Пейте. Меланья, зови казаков и накорми их ладом.

Побратимы юркнули в дом Макара Булавина. Устин, насупясь, спросил:

– Ты пошто не идешь защищать Арсе? Ить его заперли в амбар, а Тарабанов в бане парится, дурной дух отмывает.

– Пото и не иду, что сила не на нашей стороне. Наставник и пристав спелись.

– Надо писать в город, что и как было.

– Будем доносчиками, а им я сроду не был. Не был и не буду. А потом наш же донос и придет к Баулину. Меня ваши убьют, вас высекут, а может быть, и смерти предадут. Вам ли не знать законов вашей братии, что за донос – смерть!

– А что нам делать?

– Вам надо спасти Арсе. Как, об этом стоит подумать. Кто приставлен к амбару?

– Стояли наши, счас поставили казака.

– Чем занят наставник? Пьет медовуху с приставом. Казаки тоже пьяны. Хорошо.

– Из отцовской боковушки, кажись, есть ход в амбар и в ледник? – наморщил лоб Устин.

– Есть. Вот через него и проведете Арсе. Куда его девать? Пусть он уходит на ваше зимовье. Да ждет вас. Там его не хватятся. Да и на вас никто не подумает. А я сегодня же, чтобы не пало на меня подозрение, уйду на свою пасеку со всем скарбом и лапотиной.

Еще трезвым Степан Бережнов увидел, как из ворот макаровского дома выехала телега. Серко натужно тянул воз. Это уезжал из деревни Макар Булавин. Бережнов выскочил на улицу, встал посреди дороги:

– Стой, Макар Сидорыч! Сказ есть.

– Слушаю, – наклонил голову Макар.

– Тебе многое ведомо о нашей братии, ты был ее законоучителем, теперь бросаешь нас и увозишь с собой тайны братии. Внял, для ча я это говорю?

– Давно внял. О чем же сказ?

– А о том, чтобы ты за поскотиной все забыл, о чем знал! – с нажимом проговорил Бережнов. – Ты знаешь нашу братию. Они на совете требовали убить тебя, а тело предать сожжению. Я отстоял.

– И об этом ведаю. Спаси тя Христос. Не боись, все останется в душе моей, а пусть все согрешения останутся на душе твоей. Прощай! – Макар хлестнул вожжами Серко и укатил из деревни.

Побратимы действовали. У Лагутиных стояла банка спирта в амбаре. Старообрядцы не пили спирт. Грех великий пить и есть то, что пришло из другого мира. Все мирское – погано. Но раскольники знали, что если в медовуху добавить спирт, то мужики быстро пьянеют, а потом и вовсе разум теряют. Так делали, если надо было споить гостя.

Устин приметил, из какой бочки брал медовуху отец. Мышонком проскользнул в ледник с крынкой в руках, будто хотел принести холодного молока. Открыл заглушку, вылил спирт в медовуху. Там сильно зашипело, забурлило. Налил поспешно молока и вышел к побратимам.

Залегли на сеновале, ждали ночи, тихо переговаривались:

– Наши убьют Арсе, если мы его не ослобоним. Это точно.

– Дурачок, все испортил, привел этого хапаря к нам. Предал нас. Есть предлог и убить.

– А что ему оставалось делать? Так и так бы пришли. Спокойствие братии – это все. Купили Арсе у пристава. Зря деньги не бросят.

– Надо ему винтовку раздобыть.

– Это запросто, возьмем отцов винчестер.

– А тебе не жалко?

– А он пожалел Арсе? Ить Арсе с Тинфуром нас спасли. Теперечи его в распыл. Гля, тятя уже едва на ногах стоит, бородищей трясет. Скоро почнет куролесить, тогда мы и выведем Арсе.

– Скорее бы.

– А что мы насчет едомы-то не придумали. Вы лежите, а я пойду сгоношу ему котомку, – поднялся Петр Лагутин.

Ночь. Пьяные голоса из боковушки начали затихать. Устин подошел к двери, прислушался. Слышно было, как храпел отец. Бормотал пьянющий Баулин. На крыльце амбара спал казак, тоже пьяный. Взял у него винтовку. Отдаст ее Арсе заместо отцовского винчестера. Открыл двери боковушки. Она чуть скрипнула. Бережнов и Баулин спали на нарах в обнимку. «Допились», – подумал Устин. Снял щеколду с двери, что вела в амбар, тихо позвал:

– Арсе, ты где?

– Моя здесь, – ответил тот.

– Тише! – зашипел Устин. – Выходи, да не шуми.

– Моя понял. Устинка спасай пришел. – Арсе бесшумно подошел к двери.

Прошли мимо спящих. Наставник что-то проворчал, повозился, но снова захрапел.

– Пошли к сараю. Тебе надо убегать в тайгу. Тебя хотят убить. Уходи в наше зимовье, ты был там, когда мы его строили. Бери винтовку, вот едомы тебе приготовили. Погоди, я выгружу у казака патроны… С первыми снегами мы придем, – продолжал наставлять Устин, когда вернулся от казака и принес полную сумку патронов. – Жди, никуда не уходи… На нас никто и не подумает. Мы спим на печи у бабы Кати, спим и десятый сон досматриваем. Ты сам сумел убежать. Пьяный отец открыл двери в амбар, и ты убежал.