Семейная кухня (сборник)

На самом деле круче меня оказалась только шестилетняя девочка Маша – дочка моей подруги. Она поступила в первый класс и поехала отмечать поступление на пикник.Пикник не заладился сразу же. Детей не могли перевести через дорогу, потому что Маша отказывалась становиться в пару и давать руку мальчику. А когда ее ручонку все-таки впихнули в потную ладонь будущего одноклассника, Маша его укусила. Первую учительницу она облила соком и посадила на нее муравьев, а еще одну девочку, которая что-то Машуне не то сказала, отмутузила, как Валуев грушу.– Маму в понедельник к директору! – закричала будущая первая учительница.Так что Машуня установила своеобразный рекорд по вызову родителей в школу – еще до начала учебного года.Вот я и думаю: что произойдет, когда мой сын будет праздновать следующий выпускной?

Курам на смех

Так вот, про мою встречу с мамой. Когда мы пришли домой и бабушка с облегчением закрыла калитку, мама сразу же пошла в маленькую пристройку, считавшуюся зимней кухней, где у бабушки в огромной бутыли с натянутой резиновой перчаткой на горлышке бродило домашнее вино. На полочке в ковшике всегда стояла очередная «проба». Мама схватила ковшик и жадными глотками выпила половину.– Кислятина, – прокомментировала она, размышляя, допивать ковшик или нет. После секундного замешательства допила и, уже улыбаясь, вышла во двор.Я сидела на лавочке, болтала ногами и уписывала огромный бутерброд – здоровенную горбушку хлеба-кирпича, намазанную толстенным слоем масла и сверху посыпанную песком, то есть сахаром.– Что ты делаешь? – подскочила ко мне мама.От неожиданности я поперхнулась и закашлялась.Казалось бы: ну поперхнулась, ну закашлялась. Только не в моем случае. Я могу поперхнуться глотком воды и, если кто-нибудь вовремя не хлопнет мне по спине, умру от удушья. Попавшая не в то горло пища грозит мне верной смертью. Видимо, это у меня началось с того момента, когда мама меня напугала. В общем, я продолжала заходиться кашлем и уже начала синеть, а мама, вместо того чтобы спасать дочь, вырывала из моих рук кусок хлеба. С куском я бы не рассталась ни за что на свете – за такой бутерброд можно было и жизнь отдать, так что я хоть и лежала на земле, издавая хрипы, но бутерброд держала крепко. На нашу возню из дома выскочила бабушка, быстро оценила обстановку, долбанула меня по спине и разомкнула нашу с мамой хватку за бутерброд.– Пять минут назад приехала и уже тут устроила! – разоралась она на маму. – Ты, кстати, надолго?– Ей же нельзя столько масла! – заорала в ответ мама. – Куда ты ей такой кусок дала? У нее уже лицо как блин! Когда надо, тогда и уеду!– У меня не блин! – заорала я в свою очередь.– Иди, Манечка, покушай во дворе, не слушай свою мать-фашистку, – ласково сказала мне бабушка.– Немедленно отдай мне хлеб, – строго потребовала мама.В Москве бы я, конечно, послушалась маму, но здесь, на бабушкиной территории, я была свободна, поэтому со всех ног кинулась за калитку.Я побежала к своей подружке-соседке Фатимке и на всем скаку врезалась в ее маму, тетю Розу.– За тобой немцы гнались? – спросила тетя Роза.

Тут я должна прояснить ситуацию, почему она сказала именно «немцы гнались». Бабушки в нашем селе были «военными». Моя прошла всю войну. Мама тети Розы, Фатимкина бабушка, работала в госпитале и была убита, когда в санитарный поезд попала бомба. Даже Варжетхан лично убила немца топором для мяса, чем очень гордилась. Наши мамы были послевоенным поколением, так что воспоминания о войне были живы, и мы, дети, яростно ненавидели немцев и готовили бабушкам на Девятое мая номер самодеятельности, подвывая: «Мне кажется порою, что солдаты… превратились в белых журавлей». Бабушки плакали, и мы тоже.

– За тобой немцы гнались? – спросила тетя Роза.– Нет, мать-фашистка, – ответила я.– Иди пирог ешь, – пригласила тетя Роза. – И куру я сварила.На кухне я быстро поменялась с Фатимкой бутербродом на курицу.Это еще одно блюдо моего детства, за которое я готова отдать жизнь: курица, сваренная целиком в соленом бульоне. Ничего вкуснее в мире нет. А если взять кусок пирога, кусок курицы, посыпать солью огурчик и положить сверху перо зеленого лука. А-а-а-а! Слюни текут.Я поужинала, рассказала Фатимке, как крутила на бигуди волосы, она мне обзавидовалась, и только к вечеру я вернулась домой.Вечер прошел мирно, поскольку я почти сразу легла спать.Утром мама встала, когда я уже сидела на кухне и ела привычный завтрак – яичница из трех яиц, пышки и кружка какао.Мама застыла на пороге кухни и смотрела на меня, выпучив глаза.– Ну вы, б…, даете, – проговорила она наконец.– Уйди, по-хорошему прошу, – сказала ей бабушка, – а то я за себя не отвечаю. Ты же знаешь, что я контуженая. Дай ребенку поесть нормально, а то…Мама звонко хлопнула дверью и пошла в сторону кухоньки, где стояла бутыль с домашним вином.После завтрака я побежала играть с Фатимкой и домой вернулась к обеду.Дома был кошмар. Бабушка дико хохотала, хватаясь за живот, а мама лежала на диване, свесив голову над тазиком, в котором я обычно мыла ноги.Мама ругалась матом, когда могла поднять голову над тазиком, и свешивалась обратно. Бабушка уже даже не смеялась, а охала и стонала.Оказалось, что мама пошла на кухню, где привычно хлебнула из ковшика «пробу» вина. Только в ковшике на полочке оказалось не вино, а разведенная марганцовка для кур и цыплят. Мама уже выхлебала половину ковшика, когда поняла, что пьет не вино. Теперь она умирала над тазиком, а бабушка хохотала.– Ты это специально? Да? – спрашивала мама, постанывая.– Ой, курам на смех, – рыдала от смеха бабушка. – А нечего вино с утра хлестать.Во дворе собирались бабушкины подруги – тетя Роза и Варжетхан. Они рассматривали висевшее на веревке постиранное мамино платье – то, которое «голое», – и ее же кружевные трусы.– И что, там у них все так ходят? – спрашивала тетя Роза у Варжетхан.– Откуда я знаю? – пожимала плечами Варжетхан. – Ты же видела, до чего она дочь довела. – Каким-то образом вызывающая длина маминого платья была напрямую связана у них с моей худобой.– А зачем она марганцовку выпила? – не унималась тетя Роза.– Может, они в Москве так худеют, чтобы в таких платьях ходить, – авторитетно предположила Варжетхан.Тетя Роза покачала головой.– А мама сказала, что у меня лицо как блин, – пожаловалась я им. – Только я не знаю, хорошо это или плохо.Соседки задумались.– А что такое – «какблин»? – спросила тетя Роза.– Это как лепешка, только яйца надо добавлять и молоко, – блеснула кулинарными познаниями Варжетхан.– Молоко пить надо, зачем его в тесто? – удивилась тетя Роза. – Если как лепешка, то это хорошо, – успокоила она меня. – Значит, красивая.– А маме не понравилось, – пробубнила я.– Конечно, кому понравится такая лепешка? – охотно отозвалась тетя Роза.После марганцовки мама еще целый день ходила тихая, в старом бабушкином халате и приветливо мне улыбалась.– Бабушка, мама заболела? – спросила я испуганно. – Почему она улыбается?Бабушка тут же начинала хохотать, от восторга хлопая себя по ляжкам.

Кстати, такая зимняя кухня или какой-нибудь закуток, где бродило вино, самогон или пиво, были в каждом доме. Нам, детям, по праздникам разрешали выпить пива – сладкого и вкусного. Мужчины пили вино, а моя бабушка и Варжетхан всегда пили араку.Мама немного отошла от марганцовки и зашла к тете Розе на кофе.– Оля! – вышла тетя Роза из кухни, слегка пошатываясь. – Тебя мне Бог послал.– В каком смысле? – строго поинтересовалась мама, потому что ее Бог никогда на хорошее дело не посылал.– Слушай, ты еще сколько здесь будешь? – спросила тетя Роза и икнула.– Неделю, а что?– Неделю! Целую неделю! Пойдем! – обрадовалась тетя Роза и потащила маму за руку на кухню.– Вот! Я Ольгу привела! – объявила она своему свекру, Фатимкиному дедушке деду Марату, который сидел на низкой табуретке и, не мигая, смотрел на огромную бутыль с мутной жидкостью. – Понимаешь, – начала она объяснять маме, – он самогон гонит, а меня заставляет пробовать. А я больше не могу все время пьяная ходить. Из рук все валится и спать хочу. А у меня стирка, огород и вообще. Муж приходит, а я сонная. Он недоволен. Давай ты будешь вместо меня? – Тетя Роза, не дождавшись ответа, выскользнула из кухни и поплотнее прикрыла дверь.– Только не вино! – предупредила мама. – У меня послевкусие осталось.– На, – сказал дед Марат, – пей.– Так много? – удивилась мама, разглядывая полстакана самогона.– Пей, – повторил дед Марат.Мама выпила.– Ой… сколько там градусов-то? – Она еле дышала.– Семьдесят, восемьдесят, туда-сюда, – ответил дед. – Ну, как?– Арака как арака, – пожала плечами мама, чем нанесла деду Марату самое большое оскорбление из всех оскорблений. Потому что дед Марат был непревзойденным самогонщиком и слава о его араке доходила до других деревень.– На, пей еще, – налил он из другой бутыли.Мама выпила.– Вырви глаз, – прокомментировала она.– Сахару добавить? – спросил сам себя дед Марат.– Я пойду? – Мама едва держалась на ногах.– Вечером придешь.Мама доковыляла до нашего дома и свалилась на кровать.– Ты где была-то? – спросила бабушка.– Кофе у Розы пила, – ответила мама.– Да от тебя кофеем на весь дом несет, алкоголичка.Мама проспала беспробудным сном три часа и проснулась бодрая и веселая. Голова не болела.– Пойду в ваше сельпо за хлебом, что ли, схожу, – объявила она бабушке и вышла на улицу.– Ты одеться забыла! – крикнула ей вслед бабушка.Мама вышла за ворота в шортах.До сельпо она шла с гордо поднятой головой, а за ней бежали дети. Как только мама поворачивалась, все прятались по кустам. Из-за ворот выглядывали соседки и обсуждали мамины шорты. Мама купила буханку горячего хлеба и шла назад, отрывая куски и жуя на ходу. Народ уже вышел на улицу и провожал маму взглядами.– Ольга! – крикнула ей тетя Роза, когда мама проходила мимо их дома. – Тебя дед Марат зовет.– Иду! – обрадовалась мама.Домой она вернулась поздно и не сама – тетя Роза ее еле доволокла.– Все, пить я больше не буду. Никогда. Ни капли, – клялась по дороге мама.– Алкоголичка! – ругалась бабушка. – Ребенка бы постыдилась!– Это я виновата, – причитала тетя Роза, – что теперь делать? А давай мы ее к моему брату отправим? Там коза у них, молоко, воздух. Никого нет вокруг. Три дома на горе.– Не знаю, не знаю.– Дед Марат от нее так просто не отстанет, – горевала тетя Роза. – Он говорит, что только с Ольгой и поговорить можно. Он пока не наговорится, не выпустит ее.В тот же вечер маму одели в платье тети Розы, дали с собой бабушкин халат, тапочки и косынку и на редакционном «уазике», которым управлял тоже не очень трезвый шофер Эдик, отправили «лечиться» к брату тети Розы в богом забытый аул.– Отвез, сдал на руки, – отчитался перед бабушкой Эдик, когда вернулся.– Ладно, через три дня поедешь заберешь.Через три дня поутру Эдик, совершенно трезвый, поехал забирать мою маму. Вернулся он быстро – глаза выпученные, бледный.– Ты чего? – удивилась бабушка.– Ольга пропала, – сказал он.– Как пропала? – ахнула бабушка.– Так. Я… тогда… это… не туда ее отвез.– Что ты такое говоришь?Выяснилось, что в тот вечер пьяный Эдик отвез пьяную маму в какое-то село и сдал на руки мужчине, но не брату тети Розы. А как называлось село и кто был тот мужчина, он не помнил. Сейчас, когда он приехал к брату тети Розы, выяснилось, что тот слыхом не слыхивал ни о какой Ольге из Москвы. И где искать маму, тоже было непонятно, потому что Эдик мог свернуть куда угодно.Тетя Роза плакала на кухне. Дед Марат пил самогон из той бутыли, которую как раз дегустировала моя мама в последний день.– Так, спокойно, надо подумать. Ольга чокнутая, конечно, но не безмозглая. Если что – она бы домой добралась, – говорила бабушка, сама себе не веря.– Ей даже переодеться не во что, – плакала тетя Роза. – А вдруг ее украли?– Ольгу? – удивилась бабушка. – Кто Ольгу в здравом рассудке украдет?– Значит, ненормальный какой-нибудь, – всхлипнула тетя Роза.– Ты же помнишь, как ее крали? И чем это закончилось? – вздохнула бабушка.Маму действительно крали в невесты дважды. В первый раз она подняла в машине такой крик, так ругалась матом и так засандалила хуком справа жениху, что тот лично вернул ее домой, сказав, что это не девушка, а наказание господне.А второй раз она чуть не отстрелила жениху гениталии из ружья, висевшего на стене в комнате.Так что в нашем селе и в окрестностях, куда, конечно же, дошел слух о строптивой невесте, который передавался как народное сказание из уст в уста от старшего поколения младшему, больше ни у кого не было никакого желания брать мою маму в жены. Более того, мамино имя стало нарицательным. Женщины говорили своим дочерям, если те плохо себя вели: «А то будешь как Ольга». Девочки пугались и все делали по хозяйству. А потом мама уехала в Москву, откуда приезжала или голая, или в шортах, или с завивкой.Тетя Роза, которая дружила с мамой и даже немного завидовала ее смелости и подвигам, задумалась.– Да, ее не украли. Тогда где она? Как ее искать? Может, дать объявление в газету?– Пока газета в аул дойдет, месяц пройдет. Кто их там читает? Разве что печку растопят, – хмыкнула бабушка, для которой это был больной вопрос – как увеличить число читателей и подписчиков, а значит, обеспечить образование и просвещение народных масс за счет отдаленных сел и аулов.– Тогда надо, чтобы Эдик вспомнил, куда он ее отвез, – сказала тетя Роза.– И как?– Пусть едет по дороге к моему брату и вспоминает на местности. Я в кино видела, так с преступниками делают на месте преступления.– Хорошая идея, – согласилась бабушка.Женщины запихнули Эдика за руль, сами сели сзади и поехали.– Вспоминай, куда ты свернул? На эту дорогу? – показывала тетя Роза на почти невидимую тропинку.– Нет, здесь я бы точно не проехал, – отвечал Эдик и ехал дальше.Они еще раз доехали до брата тети Розы, вместе с ним съездили еще в два поселения, о которых только брат тети Розы и знал, но маму там не нашли.Вернулись они к вечеру.– Новостей не было? – спросила тетя Роза у мужа.Новостей от мамы не было.На следующий день Эдик колесил по горам уже один, но вернулся ни с чем, точнее, ни с кем.– Надо его напоить, – предложила тетя Роза.– В смысле? – не поняла бабушка.– Ну, тогда же он был пьяный. Надо его опять напоить, и пусть пьяный едет, – заявила тетя Роза. Она чувствовала свою вину и предлагала планы по розыску.– Не ожидала от тебя такого, – удивилась бабушка, но дала добро.Дед Марат налил Эдику араки, проследил, чтобы тот ее выпил, и сдал шофера на руки женщинам.– Ты не поедешь, – сказал муж тети Розы дядя Аслан. – Я не разрешаю. Не хватало мне еще тебя потерять.– Что ты такое говоришь? – воскликнула тетя Роза. – А вдруг с Ольгой что-то случилось?– Это с теми, у кого она находится, что-то случилось, – отрезал дядя Аслан.Тетя Роза хотела ответить мужу, но сдержалась, и правильно сделала.– Я сам поеду, – заявил дядя Аслан.Сразу скажу, что Эдик с дядей Асланом вернулись через двое суток, когда бабушка уже обзвонила все больницы, включая городские, все отделения милиции, а тетя Роза плакала не переставая. Маму они нашли и вернули, так что все закончилось благополучно.Эдик действительно в тот вечер свернул на другую дорогу. Как он там проехал, сам не понял. Собственно, дорогу эту заметил дядя Аслан – кусты были странно примяты.– Это я колесо менял, – объяснил Эдик, разглядывая заросли.По следам от шин они доехали до небольшой деревеньки, даже не деревеньки, а нескольких покосившихся домов. Из одного вышла женщина в длинном платье и платке на голове и выплеснула воду из таза.– Здравствуйте! – крикнул по-осетински Эдик. – Мы тут одну женщину ищем!Та не ответила и зашла в дом.– Слушай, мне кажется, я с ума сошел, – сказал дядя Аслан. – На этой женщине платье моей Розы и платок тоже ее.– Ну и что? – не удивился Эдик.– Пойдем, – решил дядя Аслан.Они постучались, дверь открыл пожилой мужчина.– Здравствуйте, уважаемый, – поздоровался дядя Аслан, – мы из соседнего села. Там женщина пропала. Ищем ее.Мужчина жестом пригласил войти.Незнакомка в платье тети Розы суетилась на маленькой кухоньке.– Ольга, это за тобой, – сказал хозяин.– Нашли все-таки, – вышла из кухни мама.– Ольга? – Дядя Аслан, никогда не видевший маму в длинном платье и платке на голове, не верил своим глазам.– Ну я, – ответила мама. – Привет.– Ты здорова? – спросил очумевший дядя Аслан.– Да, а что? – удивилась мама. – Есть будете?Дядя Аслан кивнул и сел за стол.Мама ставила тарелки и стаканы.– Ты рот-то прикрой, – велела она дяде Аслану, который даже в кошмарном сне не мог представить себе маму в роли нормальной кавказской женщины.Они поели, поблагодарили хозяина и поехали домой. Собственно, все. Только всю дорогу назад дядя Аслан поглядывал на маму с некоторым ужасом. Мамины вечно голые коленки и завивка не производили на него такого впечатления, как ее покрытая голова и бесформенное платье в пол. Он вдруг увидел в ней женщину, такую же, как его жена Роза, с такими же проблемами, горестями, радостями. Женщину, которая воспитывает дочь без мужа, все заработанные деньги присылает матери и работает как мужчина – тяжело и много.– Что у тебя случилось-то? – спросил дядя Аслан, переходя на русский.Мама рассказала. Спокойно, содержательно. Больше никому не рассказывала. Дядя Аслан пересказал историю маминого исчезновения тете Розе, та – бабушке, бабушка – Варжетхан, а потом об этом судачила вся деревня.В тот раз мама приехала не просто так. Не только для того, чтобы повидать меня и бабушку. Она вернулась на родину, в родное село, как в последнее место, куда могла приехать. Мама болела, и никто из врачей не мог поставить диагноз. Она перестала есть – организм отказывался принимать пищу, слабела, худела, все время проваливалась в сон. На работе тоже не ладилось – у нее, легкой, рисковой, ничего не выходило, не получалось. Мама не понимала, что с ней происходит. К тому же начала болеть спина – последствие травмы. От последнего укравшего ее жениха, который чудом остался с гениталиями, она удирала на мотоцикле и врезалась в дерево. Тогда, на стрессе, подумала, что это сильный ушиб, и продолжала ходить. А потом, спустя много лет, оказалось, что смещены диски. Боль была невыносимая.Мама приехала, вела себя как обычно, дерзила, пила самогон у деда Марата и ждала чуда.То, что Эдик завез ее в другое село, она поняла сразу – не такая уж и пьяная была, больше вид делала. И когда Эдик сдал ее на руки незнакомому пожилому мужчине, тот факт, что он, не задав ни единого вопроса, ее принял, мама расценила как судьбу, фатум, в который, кстати, никогда не верила.Утром она залезла в сумку, достала платье тети Розы, повязала косынку и принялась драить дом – мыла окна, натирала полы, выбивала матрасы и подушки, стирала занавески. Пожилой мужчина смотрел на нее и ничего не говорил, мама тоже молчала. Потом она натаскала воды, напекла пирогов, сделала салат из помидоров с луком. Ели они тоже молча. Мужчина поставил на стол вино. Мама пила сладкое, легкое вино и чувствовала, как по телу растекается тепло.– Тебя как зовут? – спросил мужчина по-осетински.– Ольга, – ответила мама.– Ты чья дочь? – спросил мужчина.– Марии, – ответила мама. Она назвала село, откуда родом, и фамилию бабушки.Мужчина кивнул и улыбнулся.– Я о тебе слышал, – сказал он.Мама поморщилась и отмахнулась.– Чего ты хочешь? – спросил мужчина.– Не знаю, – ответила мама. – А вас как зовут?Мужчина не ответил И велел:– Ложись иди. Буду тебе спину лечить.Странно, но мама послушалась беспрекословно. Она легла на кровать, задрала без смущения платье.Мужчина, имени которого она так и не узнала, ставил ей стаканы. Как ставят банки. Только обычные граненые стаканы. А еще тянул ей руки, ноги, голову. Маме было больно, но она не пикнула – от страха, что он оторвет ей или ногу, или голову.– Завтра суп сварю, – сказала мама.– Нет, – ответил мужчина, – я тебе сам буду готовить.Он варил баранину с травами, поил маму кислым молоком, кормил сыром, овощами. Бросал на сковородку помидоры, перец, баклажаны, посыпал зеленью, крупной солью, выкладывал все на лепешку. Зачерствевшие лепешки он разогревал в печке, вбивал яйцо. Или нарезал сыр, помидор и запекал. Заставлял маму съесть, хотя заставлять не было необходимости – она уписывала все за обе щеки. Через три дня она нагнулась, чтобы помыть полы, и не почувствовала боли. Желудок перестал болеть почти сразу. Сонливость как рукой сняло – мама вставала в шесть утра свежая, как огурчик.– Я хочу здесь остаться. На всю жизнь, – сказала она мужчине.Он только засмеялся.В тот же вечер мама рассказала ему про проблемы на работе, про то, что суетится и ничего не получается, что скучает по дочери.– Смени работу, забери дочь, – сказал мужчина.И мама в тот момент онемела. Все оказалось очень просто.Она рассказывала ему о делах, которые вела как адвокат, о том, что устала быть одна.Мужчина отвечал коротко. И все оказывалось так просто, так очевидно, как его блюда – лепешка с сыром или отварная баранина с травами.– Меня мать стыдится, – призналась мама, – мне нужно измениться?– Нет, если бы не ты, им не о чем было бы говорить, – ответил мужчина. – У тебя своя дорога. Ты с нее не свернешь.– К тебе же свернула, – возразила мама.– Значит, так было нужно.– Почему ты живешь один?Мужчина пожал плечами.– У тебя есть родные, близкие? – не отставала мама.– Кого считать родными? Все мы друг другу чужие… Когда болеем или когда нам страшно. У всех все одинаково. Чужого горя и проблем сторонимся, своих хватает. А кровные узы еще хуже, когда есть что делить. Мы все очень одиноки.Мама кивнула, удивляясь тому, что он читает ее мысли, как будто живет у нее в голове.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.