Восхитительная

Майкл проводил Верити до станции.

– Не знаю, как мне ко всему этому относиться, – заявил сын. – Вы понимаете, что подаете мне не очень хороший пример? Неужели мистер Сомерсет не может на вас жениться, в конце концов?

Верити пожала плечами:

– Нет, если мы хотим сохранить его положение в обществе.

– Надеюсь, он знает, что ты ради него отказываешься от славы и богатства в Париже? – спросил сын, когда Верити обняла его на прощание.

– Позабочусь, чтобы узнал. И тогда ему уже никогда не забыть моей жертвы. – Она поцеловала Майкла, а потом помахала ему из окна вагона.

Напрасно Стюарт так торопился, что решил послать телеграмму из почтового отделения возле Линдхерст-Холла. Разумеется, им с Верити не удастся долго держать свой союз в тайне, но береженого Бог бережет. Очень уж не хотелось, чтобы вдовствующая герцогиня Арлинггон прознала про них слишком быстро.

У герцогини явно имелись способы следить за ней. Как еще объяснить появление ее письма на Кэмбери-лейн, едва Верити успела приехать? Если вдовствующая герцогиня узнает, что Верити вернулась в Лондон, и примет во внимание тот факт, что Стюарт покинул Линдхерст-Холл, она сразу догадается, что между ними что-то происходит.

Верити прибыла в Лондон в очень странном расположении духа. Но перед отъездом из Фэрли-Парк Стюарт оставил ей ключ от лондонского дома. Поэтому, когда она отперла парадное и шмыгнула в дом, ее настроение заметно улучшилось. По крайней мере теперь в его жизнь она будет входить только с парадного входа!

Однако в доме никого не оказалось, и Верити слегка приуныла. Где же Стюарт? Она думала, что он ждет не дождется ее прихода. Верити взяла саквояж – остальной багаж доставят позже – и потащила его наверх.

Она умылась над раковиной в ванной и подивилась: история-то повторяется. Она снова ждет Стюарта в его ванной. И тут хлопнула входная дверь.

Верити бросилась вниз и чуть не сбила Стюарта с ног, натолкнувшись на него на площадке второго этажа. Не говоря ни слова, обняла и начала целовать. Остановилась, чтобы перевести дух, и только тогда спросила:

– Где вы были?

Обняв ее лицо ладонями, Стюарт жадно поцеловал ее в ответ.

– Совершал героический поход.

– В поисках дракона?

– Нет. Искал нечто такое, чего в Англии, по-видимому, не водится.

– Чего же?

Он приподнял ее юбки, и его ладонь заскользила вверх по ее бедрам. Верити изумленно ахнула, когда Стюарт принялся развязывать ленточки ее трусиков, которые тотчас же упали к ее ногам.

Рука Стюарта нашла потайной вход и начала забавляться. Как ни легки, невесомы были его прикосновения, они обжигали как огонь.

– Хотите, покажу?

– Да, – простонала она.

Получив это нетерпеливое «да», Стюарт почему-то убрал руку. Верити схватила его за плечи, дрожа от нетерпения и возбуждения. Рука медленно вернулась, и Верити почувствовала, как что-то круглое, мягкое и гладкое коснулось внутренней поверхности бедер.

– Купил сегодня. Вы даже не представляете, каких трудов мне это стоило.

Стюарт заставил ее слегка расставить ноги и пощекотал обтянутой шелком губкой.

– Куда бы я ни зашел, меня уверяли, что не держат ничего подобного. Как же, у нас приличное, богобоязненное заведение! Каждый торговец подозревал, что я хочу навлечь на него неприятности. Ведь такому засушенному педанту, как я, эта нечестивая штуковина явно ни к чему.

«Нечестивая штуковина» начала описывать круги возле одного особо чувствительного местечка. Верити что было сил вцепилась в его плечо, на сей раз чтобы устоять на ногах.

– В конце концов нашлась одна женщина. Лишь взглянула на меня – и опустошила мой кошелек. Кажется, она продала мне все губки из своего магазина.

Путешествие обтянутой шелком губки продолжалось. Верити уткнулась лицом в лацкан его сюртука, ощущая на губах вкус нагретой шерстяной материи и жадно вдыхая запах чистого накрахмаленного белья.

Потом Стюарт втолкнул губку внутрь. Сначала шло туго, потом вдруг губка скользнула внутрь неожиданно легко, и за ней последовали его пальцы. Оба тяжело дышали.

– Боже, надеюсь, я накупил достаточно.

На миг суровая явь вторглась в сознание Верити, и ее сердце болезненно сжалось. Она тоже привезла с собой запас губок. Но предпринятые Стюартом меры заставили ее вспомнить о реальном положении вещей. Конечно, он ее любит. Но никогда не возьмет с собой на прогулку в парк. Не упомянет ее имя в приличном обществе. Разумеется, не будет и детей. Ведь их дети будут считаться незаконнорожденными. А Стюарт, как никто другой, не захочет плодить незаконных отпрысков.

Но потом Стюартр освободился из плена брюк и вошел в нее. И Верити забыла обо всем на свете. Почти сразу же пришли сладостные содрогания. Ее истомившееся по ласкам тело выплескивало – снова и снова – годы тайных желаний, и одна мощная, сверкающая волна сменялась другой.

– Мне ужасно нравится эта комната, – сказала Верити. – Но я никак не предполагала, что вы спите в подобной обстановке.

В спальне царил белый цвет различных оттенков. Стулья и пуфики были обиты парчой цвета слоновой кости. Стенные панели были словно паруса клипера на горизонте. Занавеси были из прозрачного муслина, поверх которых располагались шторы из плотного шелка, белого, как сахар, с небесно-голубыми разводами.

– Мама обожала белый. Поэтому для меня белый – цвет роскоши.

После их бурного соития на лестнице зазвонил дверной звонок – принесли чай и закуски, которые-Стюарт заказал в отеле «Савой». Они подкрепились и занялись любовью прямо на обеденном столе. Потом Стюарт отправился в цокольный этаж и подбросил в бойлер столько угля, чтобы хватило на целый вечер. Они вместе приняли ванну и лишь после этого добрались наконец до спальни.

Верити, в своем домашнем халате, забралась в изголовье постели и встала на колени, чтобы рассмотреть висящий над постелью морской пейзаж.

– Кто это писал? Похоже на то маленькое полотно в главном холле – не Констэбл, а то, новое.

Стюарт колебался недолго:

– У вас острый глаз. Обе картины написала моя мать. Ответ ее удивил. Верити пригляделась.

– У нее был настоящий талант! Конечно, техника несовершенна, но есть чувство цвета и композиции. – Она обернулась к Стюарту. – Не знала, что вы навещали мать после переселения в Фэрли-Парк.

– Я ее не навещал. Один только раз.

Отец запретил матери видеться с сыном или писать ему письма. Но Стюарт об этом не знал. Долгие годы он думал, что она бросила его и забыла. Но когда ему исполнилось шестнадцать, он случайно узнал, что раз в три месяца сэр Фрэнсис выплачивал Нельде Лэм содержание – при том что уверял Стюарта, будто не знает, где она живет.

Сэр Фрэнсис поселил ее в своем доме в Торки; именно там прожила последние годы жизни мать Берти. Сделка была выгодная: можно было удерживать Нельду подальше от Манчестера, где Стюарту было бы легко ее разыскать. Кроме того, теперь ей было что терять, вздумай она нарушить данное сэру Фрэнсису обещание и попытаться дать знать о себе сыну.

Стюарт тайком разыскал адрес дома в Торки. В конце пасхальных каникул он уехал из дому двумя днями раньше, якобы чтобы вернуться в Регби. По дороге он сделал пересадку и отправился дальше на юг, на побережье Девоншира.

Он прибыл туда в середине благоуханного весеннего дня. Все побережье было в цвету. Вода в бухте голубела, точно омытое дождем небо. Стюарт оставил багаж на станции, узнал дорогу и направился вверх по холму позади реки Стрэнд.

Его сердце билось в груди, как плененная ласка о стенки клетки. Он представлял себе, как мама стоит у окна и смотрит на дорогу, точно так же, как он сам высматривал, не идет ли она, забравшись на самый верх кованых ворот Фэрли-Парк. Или, может быть, она молится за него, и по ее лицу струятся слезы. Или пишет ему письмо, полное любви письмо, каких у нее набралось уже не одна сотня, в ожидании дня, когда он постучит в ее дверь.

Когда вдали показался белый скромный домик, Стюарт пустился бегом. Выкрашенная зеленой краской дверь отворилась. Горничная в съехавшем набок переднике осмотрела его с головы до ног и разочарованно протянула: