Страница 4 из 13
– И такое случается, – уклончиво ответила Иссерли.
– И вы ему дадите на всю катушку?
– На всю катушку?
– Ну, за решетку на всю жизнь засадите?
– А с чего это вы решили? Может, я буду защищать его? – хмыкнула Иссерли.
– Да ладно, для баб все мужики – сволочи.
Все это говорилось со странной интонацией: мрачной, даже злой и в то же время явно игривой. Иссерли пришлось долго думать над тем, как следует ответить в подобной ситуации.
– Да нет, я не считаю, что все мужики – сволочи, – сказала она, машинально перестраиваясь в другой ряд. – Особенно те, кто женат на стервах.
Она надеялась, что это заявление развяжет ему язык.
Но вместо этого он затих и как-то слегка обмяк. Она посмотрела в его сторону, но он отвел глаза, как будто она перешла границу приличий. Зато ей удалось прочитать надпись на его футболке. «AC/DC» было написано на ней, а чуть-чуть ниже – «МУДОЛОМ». Она не имела ни малейшего представления, что бы это могло значить, и внезапно испугалась, что им не удастся понять друг друга.
Опыт, однако, научил ее, что в подобной ситуации надо переходить в атаку.
– Вы женаты? – спросила она.
– Был, – отрезал он. На лбу у него, чуть пониже границы волос, выступили блестящие капли пота. Он поправил большим пальцем ремень безопасности с таким видом, словно тот душил его.
– В таком случае у вас с адвокатами должны быть свои счеты, – предположила она.
– Да нет, – сказал он. – Разошлись без проблем.
– Значит, детей нет?
– Оназабрала их. Ну-ну, пусть повозится! – Он произнес это с таким выражением, словно его жена была далекой и враждебной страной, в которой не действуют законы цивилизованного общества.
– Извините, что сую нос в чужие дела, – сказала Иссерли.
– Да ладно, все нормально.
Дальше они ехали молча. Возникшее было между ними доверие внезапно превратилось в недовольство друг другом.
Впереди солнце поднялось над крышей машины, заливая лобовое стекло резким белым светом, от которого начинали побаливать глаза. Лес с левой стороны дороги поредел и перешел в крутую насыпь, заросшую ползучим вьюнком и голубыми колокольчиками. Дорожные знаки на нескольких незнакомых Иссерли языках напоминали иностранцам о том, по какой стороне дороги принято здесь ездить.
В салоне постепенно становилось слишком тепло даже для Иссерли, которая обычно легко выносила и холод, и жару. Стекла ее очков запотели, но она не могла снять их – ему не следовало видеть, как выглядят ее глаза без очков. Тонкие струйки пота медленно струились по шее, затекая под вырез трикотажной майки. Но ее попутчик, казалось, всего этого не замечал. Он выбивал ладонью на внутренней стороне бедра какой-то отрывистый ритм, явно сопровождая им мелодию, которую напевал про себя, а как только заметил, что Иссерли смотрит на него, демонстративно сложил руки на животе.
Что с ним такое стряслось? Что нагнало на него такое уныние? Только она начала рисовать себе радостные перспективы, как он вдруг словно сдулся у нее на глазах и превратился в полную противоположность тому уверенному представителю сильного пола, которого она подобрала на дороге двадцать минут назад. Неужели он – один из тех вечно неуверенных в себе олухов, сексуальность которых проявляется лишь тогда, когда им не напоминают о существовании других женщин? Или, может, она упустила что-то важное?
– Если вам слишком жарко, можете открыть окно, – предложила она.
Он кивнул, но не сказал ни слова.
Иссерли осторожно прибавила газу, надеясь хотя бы так завоевать расположение своего пассажира. Но тот только вздохнул и поудобнее устроился в кресле, как будто это незначительное ускорение лишь напомнило ему о том, как медленно они едут.
Вероятно, Иссерли не следовало выдавать себя за адвоката. Представься она продавцом или воспитательницей детского садика, пассажир оказался бы куда более разговорчивым. А все потому, что она с самого начала приняла его за грубого и решительного типа, который станет ей рассказывать какие-нибудь уголовные истории, чтобы подразнить ее. Возможно, следовало с самого начала выбрать для себя какую-нибудь безопасную роль – домохозяйки, например.
– А дом? – Она возобновила попытку, отчаянно пытаясь придать своему голосу дружеские, ободряющие интонации, какие в ходу между приятелями-мужчинами. – Дом ваша жена тоже забрала себе?
– Ну… да-нет… не совсем… – Он глубоко вздохнул и признался: – Мне пришлось продать его и половину денег отдать ей. Она переехала в Брэдфорд. Я здесь остался.
– Здесь? – спросила она, кивнув головой в сторону пустой дороги, чтобы напомнить ему, как далеко они уже отъехали.
– В Милнафуа, – хихикнул он, словно в этом названии было что-то неприличное.
Для Иссерли. это название звучало совершенно нормально – намного нормальнее, чем Лондон или, скажем, Данди: выговаривая эти слова, она только что язык не ломала. Она догадалась тем не менее, что ему оно казалось, невероятно диковинным.
– С работой гам трудно, я думаю, – предположила она, надеясь, что на этот раз ей удалось достаточно убедительно изобразить мужскую участливость.
– Еще бы, – буркнул он, а затем неожиданно громким и высоким голосом прибавил: – Но ведь побеждает тот, кто не сдается, верно?
Недоверчиво посмотрев на него, Иссерли убедилась, что он не шутит, а на полном серьезе предпринял жалкую попытку изобразить оптимиста. На его потном лице даже появилось некоторое подобие улыбки, словно он вдруг сообразил, что ему грозит опасность, если он признается в собственной праздности и в том, что уже давно существует на пособие. Неужели это все «из-за того, что она представилась адвокатом? И теперь он, наверное, боится, что у него могут возникнуть проблемы? Что в один прекрасный день она использует против него полученные сведения? Может ли она» смеясь, признаться в своем обмане, извиниться и начать все сначала? Сказать ему, что торгует программным обеспечением или одеждой для полных женщин?
Большой зеленый знак на обочине сообщал, сколько еще миль осталось до Дингуолла и Инвернесса – кстати, не так уж и много. Слева насыпь расступилась, открывая вид на сверкающие под солнцем воды устья реки Кромарти. Был отлив: отмели и скалы показались на поверхности. Одинокий, словно потерявшийся, тюлень возлежал на вершине одной из скал.
Иссерли прикусила губу, признав совершенную ошибку. Адвокат, продавщица, домохозяйка – какая разница! В любом случае он просто ей не подходит. Она опять промахнулась. Уже не в первый раз.
Только теперь до нее дошло, куда направляется этот нервный здоровяк с комплекцией боксера. Он едет в Брадфорд повидаться со своей женой или по крайней мере с детишками.
Если это так, то, с точки зрения Иссерли, риск слишком велик. Когда имеются дети, все становится слишком сложным. Как бы она его ни хотела – а она только сейчас начала осознавать, сколько усилий уже затратила, чтобы заполучить его, – проблемы ей были совсем ни к чему. Придется оставить его в покое. Вернуть туда, откуда взяла.
Весь остаток дороги они сидели молча, словно расстроенные тем, что разочаровали друг друга.
Вокруг них скопилось много автомобилей; они попали в очередь, которая неизменно возникала при въезде на Кессокский мост, протянутый над заливом, как проволока канатоходца над ареной. Иссерли посмотрела на свою добычу, и ее неприятно кольнуло то, что мужчина, оказывается, глядит в окно, рассматривая промышленную зону Инвернесса, раскинувшуюся на другом берегу. Он оценивающим взглядом изучал унылые строения из уродливых железобетонных блоков, казавшиеся издалека игрушечными, пялился с не меньшим интересом, чем на ее грудь. Крохотные грузовики, исчезающие в бетонных пастях фабрик, – вот что интересовало его сейчас больше всего на свете.
Иссерли, держась в левом ряду, ехала сейчас быстрее, чем до этого. Дело было даже не в скорости движения потока транспорта – она хотела покончить с этим как можно скорее. Усталость навалилась на нее с новой силой. Ей отчаянно захотелось найти какое-нибудь тенистое местечко в стороне от дороги, откинуть голову на спинку сиденья и немного вздремнуть.