Меч Руса. Волхв

– Если суждено мне погибнуть, то такова, значит, судьба моя. Тут уж ничего не поделаешь – от судьбы не уйдешь.

Видел потом Ворон, как бился Богорад со Зверем, как ранил его в лицо. Рассвирепел хазарин страшно, огромной секирой ударил так, что прорубил щит и кисть руки отрубил. Такой дикой силы удар у него был. Но русский витязь еще долго сражался со Зверем, истекая кровью; не давал хазарин ему перевязать рану, все время нападал – мстил за искалеченное лицо. А потом, когда Богорад ослабел от потери крови, Зверь отрубил ему ноги, руки и только потом голову. Раскрутил за волосы отрубленную голову и кинул к воротам города.

Вот тогда и поклялся Ворон отомстить за своего учителя. Но как он, юнец, выйдет на бой с самим Зверем?

– Он тебя как комара раздавит, – печально сказали старые воины. – Рано тебе еще местью заниматься, тебе еще силушки набрать надо, да и подрасти не мешало бы малость.

И только воевода, посмотрев в горящие глаза Ворона, сказал задумчиво:

– Месть, идущая длинной дорогой, никогда не доходит до цели!

– Ты с ума сошел, Ратибор! – замахали руками ратники. – Ты что, мальчишку на погибель толкаешь? Куда ему против этакой силищи!

– А разве силой хотел Богорад одолеть Зверя? – отвечал мудрый воевода.

Вот тогда и решил отважный отрок выследить хазарский стан и отомстить Зверю по-своему. Неделю Зверь не являлся к воротам города; рану свою, видно, лечил. Неделю Ворон мотался по степи вместе со своим другом, искал хазарское кочевье, из которого Зверь появляется. И наконец удача улыбнулась ему.

Ночью, обвязав копыта лошадей, они прокрались к хазарскому стану. Смотрят отроки: костер горит, воины вокруг сидят, лопочут по-своему, по-хазарски. Потом встает Зверь и начинает что-то рассказывать, а сам руками все показывает, как ударил да что сделал. Смотрит на него Ворон и понимает, что хазарский великан про свой поединок с Богорадом хвастает. Тут достал он лук и стрелу-северею да хорошенько прицелился, прямо в лоб Зверю, а тот как раз показывает, как отрубал русскому воину голову. Увидел Ворон, как стрела врагу в переносье вошла, и бежать к лошадям. Друг его стоял чуть подальше и видел, как Зверь лицом вниз повалился да прямо в костер и упал. Долго хазары потом гнались за ними по ночной степи. Три стрелы хазарские Ворон в спине своей привез – чудом только жив и остался. Спасибо, брат ему крепкую кожанку дал; стрелы ее едва пробивали. Обещал потом кольчугу сделать, как подрастет Ворон немного.

Вот такой вышел у Ворона поединок со Зверем.

Уж как потом воевода его благодарил; меч даже подарил и кольчугу дал из своих припасов. А вот дружинники княжьи презреньем его наградили; мол, русскому витязю не к лицу, как вору, по степи красться, да и бить врага надо в честном бою. «Ночным убийцей» Ворона за то и прозвали. Жены их, правда, отроку чуть не в ноги кланялись, уж они-то своих витязей живыми и не чаяли видеть.

С той поры и не стало Ворону места среди дружинников, а пришлось ему стать разведчиком, чтоб по степи мотаться, пленных языков добывать да хазар побивать. Сам воевода его дальше учил всяким премудростям. Но в круг знатных воинов пути ему больше не было. Не любили его бояре да гриди, ну и он им платил той же монетой, просмеивал обычаи и правила воинской чести.

– Честь не в том, как сесть, а в том, чтоб врагу голову снесть, – кричал он какому-нибудь витязю-зазнайке, выезжавшему к хазарам с собственным стягом в сопровождении множества разряженных слуг.

Толку от такого петуха не было никакого, потому что хазары, постреляв его людей из луков, уносились прочь на легких, быстроногих конях. Потом Ворон ночью шел в степь, убивал хазарских сторожей, поджигал их кочевья, угонял лошадей; в общем, мстил им, как положено. Днем он тоже выслеживал и нападал на хазар, если кто в одиночку или даже вдвоем отъезжал в степь, то Ворон был тут как тут. И не было от него никакой пощады кочевникам. Сам себе он всегда говорил, что убивал и будет убивать хазар тогда и там, где ему это будет нужно, и ни на какие дурацкие поединки не пойдет.

И вот тут такая глупость. Ворон сам себе не мог объяснить, что его заставило остановить коней и откликнуться на вызов. Гордость, что ли, какая-то проснулась?

Впрочем, ковыряться в себе времени уже не было. Хазары стремительно приближались, и разведчик, выхватив лук, прижал большим пальцем к его рукомети тонкое древко стрелы.

– Не стреляй, урус! – закричал издалека скакавший впереди всадник. – Я буду драться с тобой на мечах, один на один. Мои слуги не вступят в бой, даже если ты пронзишь мое сердце!

На последних словах хазарин засмеялся, как смеется человек, знающий наверняка, что то, о чем он так легко говорит, никогда не случится.

– Я знаю, русы любят драться на мечах, – продолжал кричать всадник. – И ты не откажешь мне в поединке.

Он продолжал неторопливо скакать вперед, а те, кого он назвал своими слугами, остановили коней за сотню шагов. Один из этих людей держал на кожаной рукавице огромного сокола, у другого в руках была длинная рунка [18]. Видимо, богатый хазарин охотился с соколом на зайцев или лис, когда гонец с двухвостым бунчуком предложил ему другую забаву.

Ворон недоверчиво убрал лук и присмотрелся к своему поединщику. Среднего роста, крепкий, в расшитом узорами синем халате, подпоясанном широким красным поясом с золотыми кистями. Лицо смуглое, широкоскулое, но без свойственной всем хазарам одутловатости. Прямой тонкий нос, тоже не хазарский, и темно-серые раскосые глаза. Пыльные волосы с проседью покрывала высокая, отороченная соболем шапка.

Хазарин не спеша достал из седельной сумки кожаную безрукавку с наплечинами. Множество полос толстой кожи были свернуты и пришиты рядами по всей безрукавке, образуя надежный доспех. Такая кожа, сминаясь, пружинит под ударом, и разрубить ее очень трудно.

– Как тебя звать, воин? – застегивая ремни безрукавки, вполне дружелюбно поинтересовался хазарин.

– Какая тебе разница, – хмуро брякнул Ворон. – Давай начнем поскорей, мне тут некогда лясы точить.

– Судя по тому, что ты ведешь за собой столько оседланных коней, – прищурив хитрые глаза, невозмутимо продолжал хазарин, – ты не простой воин, и эти пустые седла еще помнят убитых тобой всадников. Это твоя доблесть и слава. Я хочу, чтоб ты отдал эту славу мне, когда мой клинок сразит тебя.

– Я тебе ничего не дам, кроме смерти! – обозлился Ворон.

– Зачем смерть? – опять рассмеялся хазарин. – Я могу победить тебя, даже не убив, и тогда ты станешь моим слугой и будешь мне служить, как эти, – он кивнул на двух своих спутников, – пока я тебя не отпущу.

– Поединок насмерть! – выкрикнул русский витязь, выхватывая меч.

– Как скажешь, – усмехнулся хазарин, потянув длинную саблю из ножен. В том, как он вынул клинок, подцепив головку черена оттопыренным мизинцем на совершенно расслабленной, мягкой кисти, чувствовался искусный поединщик. Зажатая в кольце трех пальцев сабля легко крутанулась в его руке сначала в одну, потом в другую сторону, нарисовав в воздухе восьмерку. Воин при этом, казалось, почти ничего не делал, лишь едва заметно двигалась кисть.

Ворон в ответ нарисовал такую же восьмерку и не спеша поскакал навстречу хазарину. Конная сшибка на мечах или саблях не нуждалась в скорости для таранного удара копьем, и потому поединщики, играя клинками, словно нехотя сближались. Хазарин сорвал притороченный к седлу кожаный щит с железным умбоном, от которого крестом расходились широкие полосы стальных накладок, и быстро перехватил его в левую руку. Разведчик тоже закрылся щитом и, привстав на стременах, поскакал чуть быстрее, вращая меч над головой. Такая посадка давала преимущество при ударе мечом. Клинок при этом падал на врага сверху, заставляя его отклоняться назад, терять подвижность, делая более уязвимым. Но в то же время при такой атаке мечнику трудно было защитить свои ноги и удержать равновесие в случае резких движений коня. Вот этим и воспользовался хазарин. Когда кони почти сблизились и оставался всего лишь один шаг до удара стали о сталь, хазарин внезапно резко выгнулся вперед и, прикрываясь щитом, коротко и хлестко махнул саблей. Ворон знал этот выпад и, заранее предвидев его, хотел поймать хазарина на этом движении. Но враг оказался слишком проворен и ударил чуть раньше, чем разведчик ожидал. Почти у самой ноги Ворон остановил лезвие сабли своим клинком, и, продолжая начатый мах, хотел отбросить вражью сталь тяжелым мечом. Но не тут-то было; кисть хазарина моментально размякла, а сабля, как гибкий прутик, прогнулась лишь острием, готовая в любой момент распрямиться и, сорвав свой конец с дола меча, нанести новый удар. Разведчик едва успел опустить щит, как сабля опять хлестнула в ту же точку, а его меч прочертил в воздухе дугу, расходуя понапрасну страшную силу удара. Теперь всадники почти соприкасались стременами, и сабля, прижатая щитом, оказалась внизу, а меч на вымахе вылетел вверх. Не останавливая движения клинка, Ворон рубанул сверху вниз, но, моментально оценив искусство своего противника, подкрутил кистью меч, словно рисуя его острием дугу к правому боку врага. Это был его хитрейший прием, который работал всегда безошибочно. Он открыто изображал рукой прямой удар сверху, заставляя врага закрывать корпус щитом, а кисть в этот момент неожиданно докручивала острие быстрым движением в правое бедро, куда щит не доставал и где доспех обычно имел разрез для удобства ношения. Это было одно из самых уязвимых мест любого воина. Но хазарин не попался на эту уловку, сам, видно, ею пользовался. Его глаза, не отрываясь, следили за каждым движением меча, и щит вовремя дернулся вниз, упреждая удар клинка. Ворон увидел краем глаза, что прием его не проходит, когда рука с мечом еще не завершила свой мах сверху вниз. Кисть же уже развернула клинок острием вниз, там же и оказался щит хазарина, прикрыв правый бок, но открыв его лицо и плечи. Тогда Ворон ослабил хватку меча и ударил хазарина в лицо железным навершием рукоятки. Голова врага мотнулась назад и в тот же миг всадники разминулись. Разведчик, продолжая удар, подправил движение рукояти меча резко вверх, чтоб оттуда быстрым махом назад добить оглушенного хазарина. Но в то же мгновение ощутил сильнейший удар по спине. Любимый прием сабельщиков – удар вдогон чуть не стоил Ворону жизни. Нагнись он в этот момент, и не спасла бы даже кольчуга – удар стального клинка ломает спинной позвонок, как скорлупу ореха. Еще секунда – и воины окончательно разъехались. Хазарин вытирал с лица кровь, Ворон шевелил лопатками ноющей от боли спины.