Страница 10 из 69
Но всадник с бунчуком туго знал свое дело; лишь на минуту он замедлил бег своего коня, всматриваясь в подозрительный маленький табун. Потом вновь застучала мерная дробь лошадиных копыт – хазарин погнал дальше скакуна уже размашистой рысью, не щадя больше лошадиные силы.
«Стало быть, либо крепость хазарская совсем рядом, либо кони мои ему шибко не понравились, – подумал Ворон. – А может, и то и другое вместе».
Он дождался, когда гонец миновал лог, и стал быстро собираться в дорогу. Пять минут, и разведчик уже пришпоривал своего скакуна, постепенно набирая скорость. Теперь надо было выиграть как можно больше времени у неизбежной погони и попытаться сбить ее с толку, запутав следы. Но можно было рискнуть и попробовать проскочить напролом. Ворон, не колеблясь, выбрал последнее. От Кугоеи до русской границы оставалось чуть больше полсотни верст; это три-четыре часа ходу, если выдержат кони. Разведчик оглядел своих скакунов – отбитые у хазар были в порядке, а вот его, родные, держались неважно.
– Дымка ни за что не брошу, – сказал он сам себе ожесточенно.
Дымок был его любимый конь. Настоящий русский боевой конь, сильный, широкогрудый и страшно драчливый. В боевых стычках на границе Дымок часто выручал Ворона бешеной скоростью на коротких расстояниях и еще тем, что по натуре тоже был воином, как и его хозяин. То укусит вражьего коня, да так, что тот от боли седока сбросит, то встанет на дыбы и копытом в грудь ударит врага. Одно было плохо – уставал Дымок сильно на длинных перегонах, не любил долгие муторные скачки по пыльной степи. Взрывной был конь, как огонь, не умел медленно тлеть, постепенно расходуя свои силы в маете бесконечного бега кочевых лошадей. Но в бою он распалялся и яростно бился, как настоящий воин. Вот такой конь был у Ворона; это тебе не вьючное животное, а боевой товарищ – разве такого оставишь в хазарской степи.
– Ничего, прорвемся, – процедил сквозь зубы разведчик и погнал своего скакуна вдоль лога туда, где должна была течь Кугоея. Надо было миновать переправу как можно раньше, и не дай бог плыть под хазарскими стрелами.
До реки оставалось уже совсем немного, когда справа на горизонте показалось пыльное облачко. Ворон гнал коня по склону лога, так, чтобы и себя не показывать, и степь было видно, и сразу заприметил этот верный признак скачущих во весь опор лошадей. Что ж, его самые худшие опасения начинали оправдываться. Но отступать было поздно, да и некуда; это только с виду степь бескрайняя, а как пойдет конная облава, так никуда в этой степи и не спрячешься. Оставалось одно – успеть переправиться через Кугоею, и разведчик, хлестнув пару раз плетью по крупу коня, перевел его с размашистой рыси на стремительный галоп. Прятаться больше не имело смысла – все теперь решала скорость, и Ворон гнал своих скакунов во всю прыть, оставляя за собой такое же облачко пыли. Он проскакал по склону лога еще версту и увидел, как впереди, распрямляясь и делаясь глубже, земная морщина выхватывает где-то внизу, в желтоватом мареве знойного дня, темное пятно дымчато-перламутровой зелени древесных крон. Это были ветлы, чьи сонные ветви устало баюкали волны реки. Склоны лога теперь стали круче, постепенно переходя в крутые обрывы оврага; дальше по ним скакать было уже нельзя, и Ворон последний раз глянул на облачко пыли, летящее ему наперерез. Теперь он уже различал трех всадников.
«Это, конечно, еще не облава, – подумал разведчик. – Видно, гонец встретил по пути каких-то хазар, вот и навел их на след».
Он со спокойным сердцем повернул коня вниз, к поросшему репьем дну оврага. Трое хазар – это, конечно, хуже, чем ничего, но гораздо лучше, чем конный разъезд, на который он нарвался сегодня утром. С тремя Ворон легко справлялся и раньше. Тут всегда выручал Дымок; он стремительно летел вперед, а уж в ближнем бою разведчик не знал себе равных, по крайней мере, среди хазар. Но любой бой, даже самый легкий – это всегда игра со смертью, это рок и коварный случай, переменчивый и лукавый, готовый сделать пакость любому богатырю. Бывало, случайная стрела, пущенная почти наугад, попадала в прорезь личины, убивая воина в глаз, и никто, выйдя на рать, не знал своей судьбы до конца. Ну а сейчас лишний риск разведчику был не нужен; если можно проскочить и без драки – он попробует, так оно будет вернее для него и для тех, кто ждет его помощи.
Ворон вихрем промчался по дну оврага и оказался на узкой полоске берега, переходящего в размякший топкий лужок, осокой и тростником сползающий в воду. В двух лётах стрелы правее по берегу скакали хазары. Лезть в трясину при таком раскладе было бессмысленно, и разведчик погнал коня вдоль берега, надеясь найти песчаный пляж или, по крайней мере, глинистый обрыв. Он уже проскакал пару сотен шагов и заприметил вдалеке подходящее место для переправы, как услышал позади себя какие-то крики.
– Поединка! Поединка! – донеслось до его ушей.
Ворон сплюнул через левое плечо и ужасно выругался, помянув недобрым словом того, кто придумал дурацкие правила воинской чести, на которые он, толковый воин и рассудительный мужик, ловился, как ребенок. Вот уже рядом прогалина в густом тростнике, и можно успеть переплыть на другой берег…
– Поединка! Поединка! – вопил сзади хазарин. – Поединка! Трусливый урус.
– Проклятье! – выругался Ворон, останавливая своего коня. – И какой же я дурак!
Поединок – это было слово, которое уже сыграло в судьбе разведчика свою роковую роль, поменяв всю его жизнь. Он ненавидел это слово и само понятие, которое стояло за ним, и всегда говорил себе, что глупо выходить на бой тогда, когда этого хочет враг, глупо и бессмысленно вообще драться с тем, кто сильней и опытней тебя вдвое. Но все эти «глупо» беспомощно отступали перед требованием поединка и правилами воинской чести. Для Ворона слово «поединок» имело особое значение. Причиной этого были события, которые беловежцы помнили как «Сказание о Звере».
Когда-то давно, когда он только начинал свой путь молодого воина и грезил жестокими битвами с врагами Руси, он напросился служить в Белую Вежу, застрявшую в Дикой степи между печенегами и хазарами. Война с печенегами тогда уже кончилась, и только хазары продолжали тревожить русские рубежи, пытаясь вернуть потерянные владения. Одним из таких владений была крепость Саркел, ставшая Белою Вежей. Именно здесь жаждущий подвигов юноша надеялся добыть себе воинской славы. Но вышло все наоборот.
Ворон уже был принят в отроки и получил воинского наставника – настоящего богатыря, славного воина Богорада. Он уже постиг основы воинской науки и участвовал в нескольких стычках с хазарами, заслужив похвалу за храбрость и ловкость. Как вдруг все разом рухнуло, и его путь к княжеской дружине навсегда был закрыт. И всему причиной был этот проклятый обычай поединка.
А вышло все так, впрочем, это отдельная история, которая сохранилась в памяти людей, как «Сказание о Звере».
В то время у хазар появился огромного роста богатырь, и просто невероятной силы; откуда он взялся, никто не знал, но повадился этот хазарин ездить под стены крепости и требовать себе поединщика. И всех, кто к нему выходил, убивал. Очень сильный был хазарин. Воевода крепости Ратибор строго-настрого запретил драться с этим хазарином, но как удержишь витязей, если каждый день этот проклятый хазарин поносит русское воинство самым прескверным образом. Терпят, терпят богатыри, и, глядишь, еще один скачет биться с хазарином. Четверых зарубил насмерть, пятого покалечил, и нет с ним никакого сладу. Тут смотрит Ворон, и его наставник на бой засобирался.
– Зачем ты идешь туда? – испугался тогда юноша. – Он же убьет тебя!
– Рано или поздно нам все равно с ним придется биться, – отвечал Богорад. – Только если будет рать, этот Зверь прежде столько народу погубит, что земля от горя высохнет. А тут, может, я его не силой, так ловкостью возьму.
Он провел рукой по лезвию меча, внимательно глядя, как по поверхности стали пляшут слепящие солнечные блики, помолчал немного, словно задумывал что-то, а потом вздохнул глубоко и добавил спокойно: