Подозреваемые

Просмотрев последние задания, он тяжело вздохнул, когда увидел, что инспектор Шон О'Брайен назначен заместителем начальника и переведен из отдела обеспечения с одиннадцатого этажа главного здания на тринадцатый этаж, в отдел управления. Поднявшись со стула, он вышел из-за стола, пересек комнату и направился к винтовой лестнице.

Считается, что работать в 93-м участке лучше всего. В округе была самая низкая преступность, хватало доступных женщин и уютных ресторанчиков, где патрульного полицейского принимали весьма радушно.

Когда Скэнлон вернулся из отпуска по ранению — спустя год после того, как он потерял ногу в гостинице «Адлер», бывший помощник начальника Кимминс напутствовал его следующими словами: «Не переживай, Тони. Могу дать дельный совет. Попросись в Девяносто третий, насладись хорошей жизнью. Ты уже отдал все долги сполна». Это было четыре года назад, и теперь Скэнлон превратился в человека, которому все надоело до чертиков.

Попивая кофе из чашки с надписью «Надсмотрщик», Скэнлон пересек дежурку и вошел в закуток, служивший ему кабинетом. Сев за стол, он просмотрел формуляр под номером шестьдесят, где в хронологической последовательности сообщалось обо всех происшествиях, имевших место в этом году, и с радостью отметил, что ночная смена закрыла еще два дела. Он больше «не сидел в окопах», а руководил отделом расследований и, подобно любому другому начальнику отдела расследований в городе, знал, что об их работе будут судить только по одному показателю: числу раскрытых дел.

На самом краю стола лежала записка, в которой сообщалось о местонахождении двух его коллег. Детектив Гектор Колон был в гостях у своей польской подружки и проходил курс лежачей терапии. Детектив Говард Кристофер участвовал в эстафете пловцов, а детективы Мэгги Хиггинс и Лью Броуди сидели в дежурке, отдуваясь за всех.

Прочитав «Нью-Йорк таймс» и разгадав кроссворд, Скэнлон подписал несколько рапортов и откинулся на спинку скрипучего вертящегося стула, чтобы наметить план дежурства. Из кабинета ему была видна Мэгги Хиггинс, усердно печатавшая на машинке курсовую работу по детоубийству. Мэгги была выпускницей колледжа Джона Джея и надеялась поступить на юридический факультет университета. Это была крупная, улыбчивая женщина с короткими каштановыми волосами. Она носила блузки свободного покроя, которые хоть как-то скрывали ее огромную грудь и защищали от бесконечных подначек сослуживцев-мужчин.

Мэгги Хиггинс была лесбиянкой. Три года назад она «засветилась», давая в городском совете показания в пользу законопроекта о правах сексуальных меньшинств. Законопроект зарубили в девятый раз, а Хиггинс вышибли из престижного отдела по борьбе с фальшивомонетчиками и подделкой ценных бумаг в Гринпойнт. Так 93-й участок стал посадочной площадкой для падших ангелов.

Хиггинс быстро развеяла предубеждение Скэнлона. Она оказалась одним из лучших детективов и, когда доходило до дела, что бывало нечасто, отлично справлялась с работой. Другие члены бригады тоже относились к ней хорошо. Полицейские любят побитых собак, особенно если те не трусливы. А трусихой Мэгги не была, если решилась заявить о том, что она — лесбиянка. Это был смелый поступок. Но доброе отношение к ней не мешало ребятам из бригады тешить свое мужское самолюбие, прохаживаясь на ее счет.

Часы показывали 12.45 пополудни, когда Скэнлон вышел из своего кабинета и, взяв стул, пододвинул его к столу Хиггинс. Садясь, он бросил взгляд на Лью Броуди, восседавшего за соседним столом. Задрав ноги, он читал журнал «Солдат удачи».

— Иду в дозор, Мэгги, — произнес Скэнлон, заглядывая в листок, торчавший из пишущей машинки. На языке Службы «идти в дозор» означало, что начальник 93-го участка отправляется к «Монту», в свое излюбленное питейное заведение.

Хиггинс взглянула на него и улыбнулась.

— У меня записан номер телефона, Лу, — ответила она, употребив сокращение от слова «лейтенант», которое было в ходу на Службе.

Настойчивые телефонные звонки Мэгги Хиггинс заставили Тони Скэнлона выбежать из бара и сесть в припаркованный во втором ряду полицейский автомобиль, Гектора Колона — опрометью покинуть квартиру своей подружки, а Говарда Кристофера — уехать из бассейна, даже не приняв душа.

Прибыв на место преступления, Скэнлон увидел, что Дриггз-авеню забита полицейскими машинами. На крышах многих из них еще крутились мигалки, красные и белые сполохи света пробегали по лицам зевак. Пронзительный вой сирен не умолкал, и на него съезжались новые машины из соседних участков, 10, 11, 12 и 13-го, а также вспомогательные патрули, поскольку поступило сообщение о расстреле офицера полиции. Какой-то сержант стоял возле распахнутой дверцы своей машины и орал в микрофон: «Отзовите их! Хватит! Хватит!» Полицейские наспех протянули два длинных шнура от дверей лавки Йетты Циммерман и привязали их к ручкам на дверцах патрульных машин. Стоявшие за барьером патрульные оттесняли зевак. Но тротуаре стоял фургончик судебных медиков. Санитары вытаскивали черные мешки, готовясь исполнить свои скорбные, но, увы, совершенно необходимые обязанности.

Транспортная пробка простиралась на пять кварталов во все стороны от кондитерской лавочки. Скэнлону пришлось поставить машину во второй ряд в трех кварталах от места и проделать остаток пути бегом. Добравшись, он перебросил через барьер правую ногу, рукой опустил шнурок, тяжело перетащил через него протез и бросился в лавочку.

Навстречу ему ринулась Мэгги Хиггинс. Ее лицо было перекошено от ужаса.

— Это Джо Галлахер! — крикнула она таким тоном, будто не верила своим собственным словам.

Скэнлона будто обухом по голове ударило. Только не Джо Галлахер! Только не он! Не Джо Галлахер — последний президент общества святого братства и председатель ирландского союза. Не Джо Галлахер — заводила на всех вечеринках по поводу повышений по службе и выходов в отставку. Только не лейтенант Джозеф П. Галлахер из нью-йоркского управления полиции. Только не тот Галлахер. Тот был бессмертен, и все на Службе знали об этом.

Он протиснулся мимо Мэгги Хиггинс и с отвращением отпрянул, увидев следы кровавой бойни. Все вокруг было испещрено осколками костей и серыми ошметками мозговой ткани. Глаз болтался на окровавленной ниточке зрительного нерва. На стенах и потолке — прилипшие кусочки плоти. Оторванная рука лежала в груде взбитых сливок, малиновая начинка развороченного торта смешалась с запекшейся кровью.

Тело Йетты Циммерман лежало на сатураторе, руки были неестественно закинуты за голову. В дальнем углу комнаты полицейские окружили трех ошалевших от страха ребят, игравших на компьютере. Успокаивая их, полицейские пытались снять с них показания.

Скэнлон склонился над трупом, валявшимся на полу. Лица больше не было. Габаритами и мощью тело напоминало фигуру Джо Галлахера. Скэнлон огляделся. Подошла Хиггинс и начала обыскивать карманы убитого. Взглянув на нее, Скэнлон по привычке спросил:

— Ну, так что мы имеем?

Она подняла голову, на миг прервав свою неприятную работу.

— Два выстрела в упор из дробовика.

Она передала ему кожаный футляр, который только что нашла возле тела. Открыв его, он внимательно посмотрел на фотографию. Знакомое лицо. Такая же знакомая полуулыбка. На Джо была голубая рубашка и черный галстук. Даже фотография передавала его командирские замашки. Скэнлон мысленно представил себе, как Джо, высокий, гордый, независимый, ходит на собрания. Сослуживцы считают за счастье пожать ему руку.

Лейтенант Джозеф П. Галлахер, нью-йоркское полицейское управление.

Хиггинс задрала рубашку мертвеца и увидела «кольт-кобру» 38-го калибра, лежащий в кобуре в брюках.

— Он даже не успел выхватить оружие, — произнесла она.

— Что можно сказать о женщине? — спросил Скэнлон, переводя взгляд на второй труп.

— Йетта Циммерман. Шестьдесят три года. По словам соседей, держала эту лавку двадцать пять лет.

— Вещественные доказательства?

— У входа обнаружены три гильзы. Найдена также сумка, в которой, по нашему мнению, было спрятано оружие, — ответила Хиггинс.