Страница 23 из 43
Принц Монакский был, как сказали бы современные молодые люди, фанатом океанических исследований. Он провел в море значительную часть своей долгой жизни. Участники умело сколоченных принцем экспедиционных команд открыли, к примеру, явление анафилаксии (аллергической реакции, изученной благодаря экспериментам с ядом сифонофоры Португальский кораблик /Physalia physalis/), и получили за это в 1913 году Нобелевскую премию по физиологии. Они поймали, классифицировали и препарировали тысячи небезразличных науке морских организмов. Установили закономерности перемещения планктона в слоях вод… В общем, им было чем гордиться. И что показать любознательным современникам. Они всецело пропитались духом своей эпохи, которую вполне можно было бы назвать «жюльверновской». Это была эпоха безграничного доверия к разуму, который, как считалось, единственно способен устранить все несовершенства мира и привести цивилизацию к наилучшему устройству. Каков же аппарат, при помощи которого будет достигнута эта сияющая вершина? Разумеется, наука…
Эти мечты были жестоко прерваны Первой мировой войной, а Второй — окончательно разбиты. Человечество сильно разочаровалось в прямой связи разума и блага. Но как бы то ни было — музей стоит, он прекрасен и привлекает сотни тысяч посетителей.
Введение в музей
Не успели в 1905 году заложить первый камень в основание музея, как Альберт назначил естествоиспытателя Жюля Ришара директором еще не существующего заведения. Принцу не терпелось явить миру вырванные у океана чудеса. Богатейшая (и по сей день) океанографическая библиотека МОМа тоже появилась за несколько лет до его открытия — монарх начал комплектовать ее из своего частного собрания. Экспонаты же будущих залов перемещались в строившийся замок по мере его роста — этаж за этажом.
Дело шло хорошо, несмотря на мировые катаклизмы, войны и даже кончину Альберта I в 1922 году. Но в процессе рутинной работы между наследниками музейного дела, завещанного им принцем, обнаружилось некое если не противоречие, то разделение на два «мира»: на «консерваторов» и «экспериментаторов». Или на «рыбоводов» и «хранителей», если угодно.
У Коморских островов, где водится латимерия, Альберт не бывал. Данный экспонат был передан в дар МОМу позднее
Примечательно, что членение это ныне закрепилось даже пространственно, в логике экспозиции. Словно в древней мифологии, МОМ состоит из нижнего и верхнего миров, только здесь все наоборот (что естественно, ведь посвящен этот храм океану, зеркальному по отношению к суше). Пространство выше уровня земли — владения заспиртованных коллекций, чучел, приборов. Словом, природы хотя и живописной, но неживой. В подземном же царстве бьются тысячи сердец. Точнее — более шести тысяч сердец морских тварей. Жизнь здесь шлепает хвостами, шевелит щупальцами, поглощает пищу, носится в вечной круговерти по девяноста большим и маленьким (емкостью от 450 000 до 100 литров) водным резервуарам…
Как и полагается в настоящей мифологии, «миры» несхожи и во многих образах даже полярны.
Внизу всем заправляют мсье Пьер Жиль и его команда из одиннадцати с половиной подтянутых, жилистых, довольно суровых с виду (пока не улыбнутся, что, впрочем, случается часто) мужчин с дипломами профессиональных водолазов (курьезная цифра 11,5 означает, что один из них работает на полставки).
Экспозиция Зала Кита 7 лет назад полностью изменилась, но скелет финвала под потолком остался
Наверху самый яркий персонаж — куратор зоологических коллекций Мишель Брюни, застенчивая и хрупкая девушка, которая досконально знает альбертовское и постальбертовское собрание — причем не только «вершину айсберга», выставленную на двух наземных этажах, но и поистине несметные богатства запасников. Она способна с ходу выдать полное научное определение любой выцветшей раковины и сообщить, когда и при каких обстоятельствах та попала в музей.
Зеркальная симметрия двух музейных территорий соблюдается даже в том, что у нижнего мира есть свой «поднижний» — лаборатория, или, вернее, питомник, где под руководством опытного Жиля выводятся новые поколения рыб и каракатиц, растут в искусственных условиях (уникальный случай!) кораллы и происходит немало иных чудес. А у верхнего — свой «надверхний»: крыша-терраса с ручными альбатросами и рестораном.
Есть, конечно, и другие факторы, незримо объединяющие Аквариум с экспозицией, как курьезные (например, ни там, ни там не работают автоматы для продажи прохладительных напитков), так и формальные, структурные: весь музей подчинен одному директору — соратнику покойного Кусто профессору Жану Жоберу. И все-таки у Аквариума и экспозиционной части — разные стили работы, разные декорации, разная музейная философия. Конечно, они дополняют друг друга, но все же речь идет — почти в буквальном смысле — о небе и земле…
Верхний мир
Рано утром, торопясь «на встречу с неведомым» и даже забыв в спешке фотоштатив, мы легко находим дорогу к Храму моря. В маленькой городской агломерации Монако — Монте-Карло он почти отовсюду виден. Правда, идти приходится дольше, чем рассчитываешь. Подниматься из портового района к вершине по крутому серпантину довольно тяжело (это потом мы узнаем, что туда, как и повсюду в Монако, можно добраться на лифте сквозь толщу скалы, не говоря уже об обычном автобусе).
Тем не менее корреспонденты «Вокруг света» оказываются здесь далеко не единственными энтузиастами. Музей еще не открыт, а у парадного входа толпится публика. И мы потихоньку вливаемся вместе с нею в его прохладные недра. И только внутри решаем отделиться от основного потока посетителей, который первым делом устремляется в Аквариум (надо сказать, что там публики всегда больше), и взойти по мраморной лестнице наверх, туда, где альбертовский дух веет особенно явственно.
Зал физической океанографии, официально переименованный три года назад в Зал Альберта I, в этот час еще полон чинной тишины, но удивляет не она, а ощущение легкой корабельной качки, которое здесь возникает. Трудно сразу сказать, откуда оно берется. То ли оттого, что большие выставочные «саркофаги» с десятками ящиков похожи на старинные палубные конструкции. То ли потому, что хребет кита в центре экспозиции образует нечто вроде системы мачт. То ли из-за того, что на экране под хребтом без остановки идет фильм о подвигах принца на морях (склеены в единую «эпопею» все сохранившиеся хроникальные кадры) и это создает эффект постоянного движения. Ну, а дополняет гипнотическую картину скромный уголок, будто перенесенный в Монако из Музея восковых фигур мадам Тюссо, — скрупулезная реконструкция лабораторной каюты, оборудованной некогда на яхте «Ласточка-2», с раскиданными по столам рукописями, с батареями заспиртованных организмов в колбах, разным научным инвентарем и, конечно, с восковыми фигурами «героев» — Альберта, доктора Ришара, их помощников…
Экспозиция Зала Кита 7 лет назад полностью изменилась, но скелет финвала под потолком остался
Долгая, состоящая отнюдь не только из погонь за китами и борьбы со штормами, а подчас даже нудная с виду деятельность команды — кропотливый сбор и изучение разных морских «жучков» и «паучков», постепенное расширение возможностей практической океанографии, выуживание тайн со все больших глубин — и составляет смысл коллекции, представленной в Зале физической океанографии. Потому зал и заставлен подчас невзрачными на вид экспонатами, способными, однако, привести в восторг настоящего знатока. Экипажу большого корабля ни до чего не было дела, кроме как до каждой капельки воды, каковую можно изучить под лупой или микроскопом и обнаружить в ней новые удивительные объекты для исследования. Этот аналитический дух зал сумел сохранить подобно древнему воздуху в камерах египетских пирамид. Атмосфера и стала главным экспонатом помещения. Впечатление такое, что она настраивает на торжественный лад даже детей, которые, насмотревшись на рыбок в Аквариуме, потихоньку начинают подниматься сюда.