Страница 30 из 35
Несмотря на то что Кэсси была растрогана и ощутила прилив любви к ним обоим, она сдерживала себя во внешних проявлениях своих чувств. Ни слов благодарности, ни объятий, ни поцелуев. Но оставаться бесстрастной, как Леон, ей не удавалось. То и дело голос у нее дрожал и она была готова расплакаться. Что же касается Бартона, то он, даже если и заметил что-то необычное в ее поведении, ничего не говорил. Мальчик сидел между ними с плохо скрываемым волнением, когда они ехали заказывать очки.
Выбор оправ оказался настоящим испытанием. Кэсси волновала цена, Леон настаивал на качестве, а Бартон, примеряя, вертелся перед зеркалом. В конце концов техник помог им выбрать несколько оправ, которые были и надежны, и приемлемы по цене. Они остановились на двух, которые лучше всего шли Бартону. В одну оправу стекла стали вставлять немедленно, а другая предназначалась для каких-то особых стекол, и ее должны были прислать в Ван-Хорн позже по почте.
Проблемой очков они занимались уже почти два часа, но ни один из них не жаловался. Они сходили в магазин, где купили продукты, а в придачу – несколько книжек с комиксами, несколько журналов и три романа. Вернувшись в оптическую мастерскую, усадили Бартона на стул и стали читать ему книжки. Вначале Кэсси, потом Леон, но он еще и озвучивал на разные голоса все то, что читал. А когда чтение надоело, стал изображать действие рассказов наглядно. Кэсси никогда не видела, чтобы мужчина так вел себя с ребенком. Чинц не занимался со своими детьми, а у Джоза просто не было возможности играть с сыном. Он погиб, когда Пит был еще слишком мал.
Кэсси ощущала радость. Леон удивлял и восхищал не только ее. Было ясно, что Бартон привязался к нему и его привлекала не только фамилия Леона. Когда игра закончилась, Барт залез на подлокотник кресла, где сидел Леон, и в благодарность обнял его за плечи. Леон мягко отстранил его и погладил по голове. Бартон был страшно счастлив. Лицо Леона тоже сияло. А душа Кэсси пела от счастья. Она не ошиблась. Леон был прирожденным воспитателем, настоящим родителем, одаренным отцом. Она понимала, что он дает Бартону что-то такое, чего она даже и не надеялась дать ни своим братьям, ни сыну. Понимала, что поступила абсолютно правильно, когда приехала в Техас и помогла приехать мальчикам, хотя способ, которым она воспользовалась для достижения цели, был плох. И Кэсси снова дала себе слово сделать все, чтобы сохранить семью.
Семья. Но были ли они по-настоящему семьей? Она вспомнила, как Бартон назвал фамилию Леона в кабинете врача. Да, рассуждала Кэсси, может быть, не все они носят одну и ту же фамилию, но тем не менее они – одна семья. И возможно, настанет день, когда на двадцати тысячах акров земли, их родной земли, будут бегать их дети. Вот если бы только ее муж снова начал считать ее женой и относиться к ней как к жене!
Барт был неутомим. Даже ночью не удавалось удержать его в доме. Теперь, когда он снова хорошо видел, ему все время хотелось быть на улице, разглядывать окружающий мир. Его очень привлекало небо со всеми его созвездиями и планетами. Как-то Кэсси пожаловалась Леону и попросила его повлиять на мальчика, но тот лишь засмеялся и сказал: «Представь, что будет, когда мы получим вторые очки, с более качественными стеклами. Может быть, на Рождество подарить ему подзорную трубу?»
Он сказал «Рождество». Значит, на Рождество они все еще будут здесь! Кэсси едва сдержала себя, чтобы не переспросить его. Со времени поездки в Эль-Пасо ее постоянно тянуло поговорить с ним, необходимость в этом давно назрела. Но она все не решалась, волнуясь даже сильнее, чем в брачную ночь. Ей хотелось правильно выбрать время для разговора и не ошибиться.
Леон теперь ел в доме со всеми и даже проводил здесь вечера до того, как лечь спать. Очень часто, когда он отправлялся в свою «спальню», устроенную им в сарае, Кэсси выходила вместе с ним. Они говорили о незначительных вещах. Однажды Кэсси рассказала Леону, как Бартон читал Питу комиксы. Очень забавно: он совершенно точно копировал манеру чтения Леона.
– Ты хорошая модель для подражания, – сказала Кэсси. Леон, пропустив ее слова мимо ушей, стал рассказывать, чему научились на ранчо старшие ребята, особенно Ньют. Когда же она сказала, что ее радуют успехи брата и что он может стать Леону настоящим помощником, тот с ней не согласился.
– Этот мальчик должен учиться в колледже.
Кэсси поразила убежденность Леона.
– В колледже?
– Да, в нем живет художник. Он рисует даже на песке. Кэсси, у него Божий дар. Я почувствовал это, впервые взглянув на твой портрет, нарисованный им. Но эти последние недели... – Леон покачал головой. – Я видел совершенно потрясающие картины, которые Ньют рисовал на камне колесиком шпоры! Ему надо дать возможность заниматься тем, к чему лежит душа. Он должен развивать свой талант.
Кэсси была поражена.
– Я... мне кажется, он даже об этом не думает.
– Как раз наоборот, Кэсси, еще как думает! – досадливо возразил Леон. – Он не говорит об этом, но каждый раз, когда я упоминаю об учебе, я вижу, как загораются его глаза. Он становится похожим на голодного мальчишку, который заглядывается на витрину булочной.
Кэсси испугалась. Все так неожиданно! Колледж! О какой учебе может идти речь, когда у нее нет ни цента за душой? Ожидать помощи от Леона после всего того, что он сделал для них, – просто бессовестно. Она упрямо затрясла головой. Это уж слишком.
– Он не может учиться, нет.
Леон повернулся к ней. Глаза его горели.
– Тогда ты сама ему об этом и скажи! Он приехал сюда из-за тебя. Значит, ты ему и скажешь, что он не может учиться! Иначе это придется сделать мне. Разве ты не понимаешь, Кэсси? Это по твоей милости я за него теперь отвечаю! По твоей милости решаю, помочь ему осуществить его мечты или разрушить их. А я не просил для себя такой ответственности! Не просил наделять себя таким правом! – Он закрыл глаза и потер виски. – Я не просил тебя, – устало проговорил он, – но я позволил тебе взвалить на меня этот груз и теперь должен решать. – Он вздохнул, как будто плечи его и впрямь обременяла невероятная тяжесть.
Леон был прав. Кэсси знала: он прав.
– Извини, я... никогда не понимала...
– Ты не хотела понимать!
Кэсси зажала рот рукой. Губы ее дрожали.
– Леон, о колледже мне никогда... Я никогда не собиралась... Я только хотела, чтобы они...
– ...были в безопасности, – закончил он за нее.
Она удивленно посмотрела на него, потом кивнула головой.
– Да, я хотела, чтобы они были в безопасности. Но сейчас они имеют гораздо больше. Здесь, с тобой, они не только в безопасности, но о них еще и заботятся. Моя мать была единственным человеком из тех, кого я знала, кто бескорыстно заботился о других. Теперь я узнала еще одного человека – тебя. Я даже не могла представить, что мужчина способен на такую заботу. Но ты доказал мне это. Да, мои ребята не только в безопасности, они окружены любовью и заботой. И, пожалуйста, Леон, не думай, что я этого не понимаю!
Она зажала рот, чтобы не сказать большего, чтобы не вырвались слова, в которые он, вероятно, еще не готов поверить. Она не сказала ему, что любит его больше жизни, что умоляет испытывать к ней такие же чувства, какие он испытывает к ее братьям и сыну. Она просто молча смотрела на него, надеясь, что ему станут ясны ее чувства. И вдруг услышала:
– Проклятие! Будь ты проклята!
Леон повернулся и исчез в ночи.
Все бесполезно. Он проигрывает по всем статьям. Лежа в темноте, Леон пытался найти выход из положения, обдумывая свои дальнейшие шаги. Нет, все его попытки что-либо изменить бессмысленны. Кэсси права: как бы он ни старался, ему не отмахнуться от забот ни о мальчиках, ни о ней. Он любит Кэсси, и нужно научиться жить с этим чувством, потому что нет сил больше притворяться, что он может прожить без нее. Надо быть честным и по отношению к себе. Кэсси сказала, что он лишает ее возможности доказать ему, что их брак необходимо сохранить. В каком-то смысле она права. Вероятно, ей нужно дать такой шанс.