Страница 28 из 117
Данное средство передвижения, как и все старинные фермерские повозки, являет собой подлинный шедевр колесных дел мастеров. Конкретно эта повозка имела в длину около двадцати футов, что вдвое превышает длину тех вагонов,на которых путешествовали вуртреккеры. Такие громоздкие повозки вошли в обиход лишь в семидесятых годах девятнадцатого столетия, а прежние походные вагоныбыли на удивление маленькими. Их средняя длина едва достигала двенадцати футов, что ставит их в один ряд с английскими фермерскими повозками. Внешне они тоже очень похожи. Это и неудивительно, ибо как походные вагонытреккеров, так и наши деревенские телеги являются вариациями старой голландской повозки. Данная модель проникла в Англию в шестнадцатом веке и с тех пор широко использовалась наряду с нашими традиционными двухколесными тележками.
В прошлом для изготовления шасси и подрамников буры использовали очень качественный и прочный материал — так называемое «железное дерево». Позднее на смену ему пришла менее ценная древесина австралийской карии (она же гикори). Ступицы колес делали из кладрастиса (или «желтого дерева», как называли его туземцы). Дерево это произрастало в районе Книсны и отличалось крайней твердостью. Наконец древесина, из которой племена банту вытачивали древки своих ассегаев, шла на изготовление тягового устройства, а к нему уже прикреплялось дышло. Хочу напомнить, что дышло — такой длинный шест, к которому крепятся хомуты самой первой пары быков. В треккерских вагонахиспользовались и другие виды местной древесины — например, белой и красной груши. Основное отличие такого вагонаот исходной голландской повозки заключается в том, что последняя предназначалась для кратких поездок и перевозки сельскохозяйственной продукции, в то время как вагонафриканского треккера представлял собой фургон — можно сказать, настоящий дом на колесах, в котором люди жили во время длительных путешествий.
Этим обусловлено и появление некоторых деталей, отсутствовавших в исходной европейской повозке. Так, в вагоне добавилась катель,то есть походная кровать; вуркиси агтеркис— передний и задний сундуки (или кисы),в которых можно было хранить одежду и другое имущество. Наибольший интерес из всего перечисленного представляет катель(между прочим, слово это пришло к нам из языка хиндустани). В основе всей конструкции лежит деревянная рама, густо заплетенная сыромятными ремнями. Во время дневного перехода катель убиралась под парусиновую крышу фургона. На ночь раму спускали, и в комплекте с матрацем и подушками она образовывала вполне комфортабельное спальное место для женщин.
Согласитесь, весьма рациональное решение проблемы. В вуртреккерских вагонах хватало подобных приспособлений, делающих честь бурским мастерам. Но при том никто не удосужился снабдить тяжелую повозку тормозами! Это жизненно важное устройство появилось лишь в шестидесятых годах девятнадцатого века. До той поры спуск по горному склону представлял немалую опасность, ведь единственным, что могло хоть как-то затормозить разогнавшийся вагон, был ремскун,то есть тормозной башмак, который на ходу подсовывали под заднее колесо. Мне рассказывали, что бурские фермеры уделяли большое внимание украшению своих вагонов. Предметом особой гордости были бломметис,то есть цветочные панно, которыми декорировалась поверхность вагона. В наши дни и в английской глубинке можно встретить (хоть и крайне редко) фермерскую повозку, чей передок и задник разрисованы красочными букетами. Наши отечественные фермеры вообще любили ярко раскрашивать свои повозки: например, сам корпус небесно-голубого цвета, а спицы колес — ярко-красные. Кстати сказать, это контрастное сочетание, успешно используется и для современных тракторов и плугов.
Пока я предавался этим размышлениям, впереди снова послышались громкие крики и щелканье кнута — капский вагон засобирался дальше. Я обратил внимание, что быки — как и люди — сильно разнятся по характеру. Одни из них энергично берутся за работу и стараются исполнить ее как можно лучше, другие же с удовольствием уступают это право. Однако старый погонщик зорко следит за упряжкой. Ему прекрасно известны привычки каждого животного. Стоит ему окрикнуть ленивца по имени и громко щелкнуть в воздухе кнутом, как справедливость восстанавливается — все быки тянут ношу в полную силу. Тяжелая повозка трогается с места и медленно движется по дороге, окутанная облаком белой пыли.
Я стоял на вершине Бейнс-Клуф и обозревал сорок квадратных миль Капской земли, которые расстилались у меня под ногами. У самого подножия горы примостился суматошный, пыльный Веллингтон; поодаль от него виднелся Паарль (я мог разглядеть Паарльскую скалу, ярко блестевшую на солнце). А вокруг на многие мили колосились золотые поля. Они тянулись до самого горизонта, где на фоне голубого неба можно было различить более темную полоску — Атлантический океан.
Здесь, в самой верхней точке горного перевала, вовсю кипела жизнь: за последние годы тут вырос современный отель в окружении множества летних бунгало. Пока я любовался окрестностями, ко мне подошел мужчина и попросил разрешения воспользоваться моим полевым биноклем. Он оказался маленьким коренастым лондонцем, на вид ему было около тридцати пяти лет.
— Вы живете неподалеку? — поинтересовался я, передавая ему бинокль.
— В Йо’бурге, — ответил он и пояснил: — Я эмигрировал.
— Ну и как вам здесь нравится?
— Знаете что, давайте выпьем за знакомство, — предложил мужчина.
Мы взяли по стаканчику ледяного шанди и уселись в тени дерева.
— Видите ли, я строитель, — начал рассказ мой собеседник. — А в Африку впервые попал, когда служил в британских ВВС. Наша часть стояла возле городка с названием Джордж. Когда дело подошло к демобилизации, я стал задумываться о будущем. Я понимал, что в Англии мне ничего не светило. Самое лучшее, на что там можно было рассчитывать, это работа по сборке щитовых домов. Ну я и решил переехать в Африку. Жена-то, конечно, все глаза повыплакала… А куда ей деваться — в конце концов и она примирилась. У меня на руках было выходное армейское пособие. Ну, мы кое-как извернулись, поднакопили еще деньжат, да и выехали сюда… вернее сказать, вылетели. Здесь-то, конечно, все совсем по-другому. Я и недели не провел в Йо’бурге, как нашел работу. Можете себе такое представить в Лондоне?
— И хорошая работа? — спросил я.
— Да не так, чтобы слишком, — рассмеялся он, бессознательно переходя на привычный кокни.
— Ну, зато страна красивая, — попытался я его утешить.
— Вы когда-нибудь бывали в Йо’бурге? — вздохнул мужчина. — Там никакого порядка — сплошная неразбериха. И повсюду черномазые! Тысячи кафров… И еще — куда ни пойдешь, везде только и разговоров, что о деньгах. Ей-богу, чтоб мне провалиться на месте!
— Но вам-то нравится ваша работа?
Мужчина задумчиво отхлебнул из своего стакана.
— Да как сказать… Здесь все совсем по-другому, не так, как в Англии. Тяжело с непривычки. Понимаете, существует целая куча дел, которые белый человек не должен делать — не принято! А я люблю все делать своими руками. Ну что это за работа, когда только стоишь и командуешь кучей черномазых. Ей-богу, так и ходить разучишься! Ну, что поделать… Надеюсь, со временем привыкну.
Распрощавшись со своим новым знакомым, я продолжил путь и вскоре очутился в высокогорном краю, столь же диком и безлюдном, как и Гленко. Этот проход в горах был некогда проделан с помощью динамита, и в некоторых местах над дорогой нависали скальные карнизы, смахивающие на книжные полки. Остановившись у обочины, я бросил взгляд вниз — туда, где по узкому ущелью прокладывала себе путь река Вит. Со всех сторон ее окружали горные склоны. Одни из них были покрыты травой, другие выглядели такими голыми и неприступными, что мне снова на ум пришла Гленко. Однако стоило еще немного углубиться в это нагромождение скал и утесов, как всякие сравнения с Шотландией показались неуместными, ибо навстречу выскочил крупный бабуин.