Страница 108 из 117
— Очень точно подмечено, — согласился мой друг. — В Ранде золото залегает пластами, а здесь оно разбросано кусочками в скале, в точности как фрукты в пудинге.
Сады и фермы, в которых работали красивые и здоровые на вид банту, остались позади. Теперь дорога поднималась в горы, сглаженные зеленые вершины окружали нас со всех сторон. Я подумал, что Барбетону исключительно повезло — мало какие города могли похвастаться такими живописными окрестностями. На мой взгляд, единственным минусом была удаленность моря. Меня все не покидало ощущение, что оно где-то поблизости, скрывается за ближайшим поворотом. Между тем до побережья отсюда было не меньше сотни миль — ближайший выход к морю находился в Лоренцо-Маркизе.
— Как учуете запах лука, значит, приехали! — сообщил Холл.
— Он имеет в виду, мышьяк, — пояснил мой друг, — который действительно по запаху напоминает лук. В этой местности золото с мышьяком залегают рядом.
Дорога извивалась по склону холма, имевшего в высоту около четырех тысяч футов, и когда мы наконец достигли его вершины, взору нашему открылись развалины заброшенной Эврики. Зрелище это вызвало у меня острый приступ меланхолии.
Мы переходили от одного разрушенного фундамента к другому. Все деревянные конструкции бесследно исчезли, подозреваю, местные жители попросту растащили их на дрова. Один только Джеймс Холл ориентировался в этих печальных руинах. Он еще помнил городок живым, наполненным движением и веселыми голосами, оживленным энергией и амбициями тысяч охотников за богатством.
— Старый отель «Виктория», — объявил он, указывая на кучу каменных обломков. — Здесь жил старина Джек Фрэзер.
Вскоре мы очутились в той части горы, где природа выглядела почти нетронутой. На огромном валуне в задумчивости восседал орел. При нашем появлении он нехотя снялся с места и медленно скрылся за ближайшей вершиной.
— Ипподром! — объяснил Холл. — Точно, точно, ипподром, — закивал он головой, заметив наши недоверчивые взгляды. — И видели б вы, какие здесь устраивались праздники! Уж вы мне поверьте, мы тут жили на широкую ногу!
Старик провел нас вокруг бывшего ипподрома и снова вернулся к городским развалинам и курганам.
— Да, когда-то это было оживленное место, — вздохнул он, обводя взглядом развалины. — По вечерам здесь собиралась куча шахтеров, всем хотелось пропустить чарку-другую после смены. Ну, и разговоры, конечно, завязывались, шуточки всякие. Здесь работали в основном парни из Корнуолла.
— И что, хорошо зарабатывали? — поинтересовался я.
— Да, веселое местечко, — продолжал старик, не слыша моего вопроса. — Люди все время приезжали и уезжали. Кое-кто, прежде чем уехать, умудрялся накопить деньжат. Но только рано или поздно все они исчезали вместе со своими палатками и баулами, осликами и кирками. Кто-то отправлялся в Ранд — попытать счастья на тамошних приисках. А другие оседали прямо в Барбетоне и быстро спускали денежки. Да, люди все время приходили и уходили…
В его устах это прозвучало как эпитафия давно почившему горняцкому городку, ровеснику золотой лихорадки восьмидесятых. Орел снова вернулся на свой камень — видно, ипподром чем-то его привлекал.
Мы продолжили наше путешествие по безлюдной долине, и Холл рассказал очередную историю из жизни золотоискателей. Один человек, которому долго не везло, совсем уже потерял надежду и собрался уезжать. С вечера он напился и заснул среди холмов. А проснувшись поутру, обнаружил, что лежит на огромном золотом самородке! Полагаю, всем жителям Йоханнесбурга было бы полезно приехать на экскурсию в здешние края. Побродить по пустынным холмам и заброшенным долинам, увидеть, какая участь ожидала бы весь Ранд вместе с их прекрасным городом, если бы золотоносная жила не ушла так глубоко под землю.
Свернув в маленькую каменистую лощинку, мы неожиданно оказались в самом центре оживленной деятельности. Здесь все было, как встарь: надшахтное здание, горное оборудование, здание конторы и вагончики для шахтеров. И над всем этим по-прежнему витал дух золота. Мы попали на знаменитую шахту Шеба, единственную из действующих в данном районе.
Переодевшись конторе управляющего, мы спустились в забой. Экскурсия получилась очень колоритной. Если говорить об атмосфере золотой лихорадки конца прошлого века, то здесь на каждом квадратном ярде ее больше, нежели на всех крупных шахтах Ранда, вместе взятых. Достигнув определенной глубины, мы были вынуждены дальше спускаться по отвесным лестницам, липким от жидкой грязи. Каждая лестница вела на очередной «уровень» — черную, как смола, горизонтальную платформу, от которой отходили еще более страшные лестницы. Они вели на следующие, более глубокие уровни забоя. Электрические лифты здесь отсутствовали, каждый фут пути вниз приходилось отмерять собственными ногами. К тому же выданные нам грубые шахтерские башмаки скользили на ступеньках, поэтому передвигаться приходилось очень осторожно. Наконец спуск окончился, и мы ступили в дьявольскую преисподнюю, которая представляла собой верхнюю корку барбетонского «пудинга». Неверный свет налобных фонарей позволял разглядеть просторную пещеру, по которой перемещались полуобнаженные, мокрые от пота фигуры шахтеров.
Я и сам почувствовал, как вдоль позвоночника у меня поползла тепловатая струйка пота.
— Обратите внимание, сэр, — раздался голос молодого инженера (у него был характерный выговор выпускника частной школы). — Перед вами настоящая мечта любого геолога!
Не знаю, как геологам, а всем толстякам Южной Африки следовало бы совершить прогулку на дно шахты Шеба. Гарантирую: за один такой визит они скинули бы пару фунтов лишнего веса, а заодно и укрепили бы мускулатуру. Мне до сих пор непонятно, как кто-либо смеет утверждать, что золотоискателям легко достаются их деньги!
Я много путешествовал по Южной Африке и могу с уверенностью утверждать, что ни в одной другой части страны, включая самые дикие районы Зулуленда, не возникает такого чувства одиночества и отъединенности от внешнего мира, как на участке между Барбетоном и Национальным парком Крюгера. На самом деле ощущение это обманчиво, и умом я понимал, что существуют районы более удаленные и заброшенные. Здешние фермеры и плантаторы при желании легко могут добраться до Барбетона или, если им захочется более изысканных развлечений, до Португальской Восточной Африки. Однако когда милю за милей едете по жарким джунглям, простирающимся во все стороны до самого горизонта, вам невольно кажется, будто вы попали в какое-то фантастическое неземное место.
Европейцы здесь живут на значительном удалении друг от друга, а потому всегда рады гостям. Архитектура домов диктуется особенностями местного климата. Хозяева всячески затеняют свои жилища, насаживают вокруг них деревья, чтобы хоть как-то укрыться от нестерпимого зноя. Окна в домах обязательно затянуты противомоскитной сеткой. Но это вовсе не значит, что здешние жители не любят простора. Напротив, они по возможности строят свои фермы на небольших возвышенностях, чтобы обеспечить достаточный обзор местности и приятный вид из окна.
В ярком сиянии дня изолированность ферм не так бросается в глаза. Зато когда спускается ночь, разбросанные по вельду дома остаются один на один с яркими звездами и рыкающими в темноте дикими зверями. Волей-неволей поддаешься романтическому настроению и представляешь их себе в виде маленьких крепостей, которые на ночь задраивают все входы и выходы. И тот факт, что по вечерам «гарнизон» крепости сидит при электрическом освещении и слушает по радио колокола Биг Бена, ничего не меняет.
По крайней мере он не отменяет нечаянных визитов какого-нибудь льва, который выбрался из парка Крюгера и теперь бродит под стенами фермы, тоже прислушиваясь к колокольному звону.
Мне довелось свести знакомство со многими местными жителями. Среди них были люди, которые всерьез занимались выращиванием хлопка, табака, манго, еще чего-то и делали на этом неплохие деньги (при условии, конечно, что им удавалось выиграть извечную войну с засухой, суховеем и прочими южноафриканскими напастями). И были другие, которые благополучно вышли на пенсию и удалились в глушь, чтобы поиграть в фермеров. Этим последним не было нужды вступать схватку с природой, они просто наслаждались обеспеченной старостью и с оптимизмом смотрели в будущее.