Страница 50 из 67
— Это ты лондонский порт не видела, — рассмеялась Мэри, и, похлопав себя по карманам, подумала:
— Один кинжал, и все. Пистолет еще есть, а вот пороха в лесах — неоткуда взять. Ну, ничего, не голодали, рыбы в реках было — хоть по колено в ней ходи. И правильно я сделала, что Федора к Лизе отпустила — он сейчас воевать пойдет, мало ли что случится еще. Да и глаза у него грустные были, видно, тосковал по ней. А Ксения Борисовна, — Мэри мысленно усмехнулась, — пусть там хоша на стены лезет, не получилось у нее, и, слава Богу».
Энни наклонилась, и, потрогав воду, поежилась: «Холодная еще! А ты тут была, мамочка?
Мы же, я помню, через Ригу на Москву-то ехали».
Мать погладила ее льняные, уже начинающие отрастать волосы: «Совсем маленькой девочкой еще, как нас батюшка мой покойный сюда привез.
— А вода, — женщина рассмеялась, — так ты привыкнуть должна была, мы ж каждый день в реке плавали, еще и с утра. Ну, ничего, в Лондон приедем, там, у бабушки ванна особая, в Париже сделанная, медная с львиными головами. И купальная комната отдельная».
Энни открыла рот и робко спросила: «А бань нет, ну, в Лондоне? Папа рассказывал — в Стамбуле есть, и в Москве тоже были».
— Нет, — вздохнула Мэри. «Ну, пошли!»
Она поправила заячий треух и решительно зашагала вниз по течению реки — туда, где в серой мороси виднелись высокие, стройные мачты.
Майкл поднял голову — в дверь кто-то решительно, громко стучал. Он убрал записи в шкатулку, и, заперев ее, поднявшись, — откинул засов.
— Здравствуйте, — сказал по-русски невысокий, синеглазый паренек в грязном армяке и шароварах. «Можно зайти?».
Майкл кивнул, и паренек шагнул через порог, ведя за собой маленького, худого, белобрысого мальчишку.
Гость стащил старую, потрепанную шапку, опустил засов, и, смотря на Майкла снизу вверх, задрав голову, продолжил по-английски:
— Меня зовут леди Мэри Пули, я вдова сэра Роберта Пули, он был убит прошлым летом вместе с царевичем Федором. Эта моя дочь Энни, — она подтолкнула мальчишку вперед, и тот поклонился. «Мы бежали из Горицкой обители, нам надо добраться до Лондона».
— Вы садитесь, пожалуйста, леди Мэри, — поклонился священник. «И давайте я поесть принесу, вы же проголодались, наверняка. Меня зовут Майкл Кроу, рад встрече с вами».
Лазоревые, большие глаза распахнулись и Мэри, удивленно, проговорила:
— Кузен Майкл! Я только слышала о вас, Господи, вот где довелось встретиться! Я Мэри Кроу, в девичестве, дочь миссис Марты, и вашего дяди, Питера Кроу. Вы ведь знаете, что ваш брат пропал без вести, да? И что Мирьям обручилась? И что Белла жива, нашли ее?
«Очень хорошо, — подумал Майкл.
— Братец пропал, а эту сучку, я смотрю, подобрал кто-то, не побрезговал. Ну, с ней, и с сестрой ее, отродьем шлюхи, я разберусь, попозже. А пока — леди Мэри, и точно — я избранник Господень, сама ко мне пришла, не надо теперь никуда ездить. И дочка у нее, все, как надо, как по заказу.
— Во-первых, — мягко сказал Майкл, — я сейчас принесу еды и еще одну лавку — вы с Энни будете жить здесь, кузина Мэри.
— А как же вы, — запротестовала женщина. «Куда вы…
— Я тут пять лет, — улыбнулся священник, — найду, где переночевать. Сейчас я вас устрою, вы пообедаете, и все мне расскажете, ладно? А потом будете отдыхать.
Мэри взглянула в лазоревые, красивые глаза двоюродного брата и вдруг, тяжело, облегченно вздохнула, привалившись к бревенчатой стене, прижав к себе дочь: «Я так рада, так рада, что вас встретила, кузен Майкл».
— Я тоже, — он присел поодаль и погладил по голове Энни:
— А ты тем более должна лечь и выспаться, милая моя, вы с мамой обе устали. И ни о чем больше не волнуйтесь, — он взглянул на Мэри, — я все устрою. Для этого я здесь, — он улыбнулся и вдруг поднес к губам маленькую, с мозолями от весел, руку Мэри: «Я сделаю все, что потребуется, кузина, и даже больше».
Когда он ушел, Энни восторженно спросила:
— Это сын дяди Стивена, ну, Ворона, да? Там же их двое братьев было, ты говорила, один моряк, а второй — священник, он еще в Женеве жил. Какой красивый! А отец его тоже такой был?
— Я отца его и не видела, ни разу, — вздохнула Мэри.
— Как он в Лондон приезжал, Мирьям привозил — мы с Полли в имении у друга матушки охотились, мы с твоим папой уже обручились тогда. И кузена Ника я не встречала — он в океане пропал, еще пять лет назад. Теперь уж и не найдется, наверное.
— Я бы хотела помолиться за папу, ну, раз тут церковь наша есть, — твердо сказала Энни, и обведя глазами комнату, заметила: «Уютно тут как, просто, а уютно».
Когда Майкл вернулся, девочка уже спала, положив голову на колени матери.
Мужчина наклонился, и, ласково взяв ее на руки, — Энни даже не пошевелилась, — шепнул:
— Давайте ее устроим, пусть отдыхает, а вы поедите, и все мне расскажете. Потом я вам воды горячей принесу, и одежду чистую, — он чуть покраснел, и посмотрел куда-то в сторону, — и спите, тоже, пожалуйста, кузина Мэри.
Женщина посмотрела на дочь, что, свернувшись в клубочек, сопела, положив голову на подушку, укрытая плащом Майкла, и вдруг, тихо, сказала: «Я вам так благодарна, мы ведь одни сюда добирались. Моему старшему брату, Теодору..
— Я его помню, — улыбнулся Майкл, — мы с ним водяную мельницу в усадьбе строили, на ручье.
— Ну вот, ему к жене надо было вернуться, — женщина стала накрывать на стол, и Майкл остановил ее: «Я сам, кузина Мэри. Вы моя гостья, пожалуйста, не надо».
Она посмотрела на его руки и подумала: «И, правда, красавец какой. Мама говорила — красивее отца и сэра Стивена она мужчин и не видела. И высокий, — шесть футов два дюйма, наверное, а то и выше».
— Ну вот, — сказал Майкл, наливая ей вина, — я сам не пью, а вы, выпейте, пожалуйста, кузина.
Это хорошее, французское, у нового царя, — он чуть усмехнулся, — дорогие вкусы, говорят, он уже дополнительные налоги ввел, чтобы покрывать свои расходы. Еще и свадьба его предстоит, на Москве уже сейчас от поляков не протолкнуться, а приедет еще больше.
Мэри выпила, и с удивлением заметила:
— И, правда, отличное. Дяде Мэтью, — она рассмеялась, — понравилось бы. Он в Копенгаген поехал, с дочкой своей, теперь там жить будет. А кузина Тео умерла, родами, прошлой осенью. Она ведь мать Беллы, сестры вашей.
Он вспомнил высокую, темноволосую, зеленоглазую девочку, что играла с ним и Николасом и подумал: «Ну, конечно, шлюха. Дорогой папа, я смотрю, до конца дней своих ни одной юбки не пропускал, троюродную племянницу в свою постель уложил, развратник».
— Очень жаль, — тихо сказал Майкл, вслух. «Давайте я за них помолюсь — за кузину Тео, за мужа вашего покойного».
— Мы ведь даже не знаем, где могила сэра Роберта, — горько, глядя на вечерний, густой туман, что поднимался над рекой, отозвалась Мэри. «Энни, бедной, так тяжело, она ведь ребенок еще…
— Вам ведь тоже, — ласково ответил Майкл.
Мэри вдруг, кусая губы, сжав пальцы, отвернулась.
— Вы поплачьте, — Майкл взял ее за руку. «Я помню, как наша матушка умерла, — вы ведь в ту ночь родились, — мы с Ником плакали, сильно. Нам ведь тогда шесть лет было. И потом, у папы, на «Святой Марии», тоже плакали — каждую ночь».
— Но ведь он рядом с вами был, — вздохнула Мэри. «Я тоже, — Энни утешаю, но ведь отца ей уже не вернешь…»
— Рядом, — едва слышно произнес Майкл, вспоминая узкий, темный чулан при камбузе, где спали они с братом. «Да, рядом, кузина Мэри».
Она вдруг прижалась лицом к его плечу и сдавленно сказала: «Простите. Я сейчас. Так иногда одиноко…
Майкл погладил короткие, белокурые, мягкие волосы, — от нее пахло дымом, лесом, речной водой, и нежно ответил: «Я тут, кузина Мэри. Я с вами, я рядом».
Мужчина услышал короткие, сдавленные рыдания и холодно подумал:
— Нет, она в постель прямо сейчас не ляжет, я же вижу, не из таких, осторожная. А было бы хорошо, конечно, тем более, если она бы забеременела. Сыновья мне нужны. Ладно, где у нас тут можно повенчаться, поблизости? В Тромсе, да. Вот там и повенчаемся.