Страница 49 из 67
Матвей заставил себя сглотнуть слезы и подумал: «Ничего, оправится. Буду заниматься каждый день, гулять с ней буду, в церковь ходить. Ну что мне там, в Копенгагене — я же не при дворе, так только, сиди, держи безопасный дом, людей встречай и провожай. Времени много, поставлю на ноги».
— К-красиво, — сказала Маша, указывая на промоину в снегу. Матвей посмотрел на жухлую, зимнюю траву и вдруг увидел свежую, зеленую, пробивающуюся через слой палых листьев.
— Очень красиво, доченька, — сказал он, поцеловав женщину в колючий, золотистый затылок.
Матвей подсадил дочь в седло и поправив стремя, рассмеялся: «Ты не бойся, милая, кобылка смирная, будешь на ней ровно как на лавке».
Маша опасливо протянула руку и погладила гнедую гриву. Лошадь ласково, тихо заржала.
— Последите тут, — велел Матвей мужчинам и, кивнув Марье, сказал: «Отойдем».
— Значит так, — Матвей вздохнул — Федор тебя прямо с рук на руки должен передать нашему человеку. Запоминай: как доберетесь до Новых Холмогор, придете в порт, там спросите мистера Майкла.
— А фамилия как? — поинтересовалась Мэри.
— А кто ж его знает? — Матвей пожал плечами. «Он на работу нанимался, когда у Джона отец умирал, написано: «Мистер Майкл», и все. Тех лет документы вообще — половину сожгли, как ее Величество скончалась, не след такое хранить было, — он усмехнулся, а половину — разбирают еще, концов не найдешь. Ну, вроде тем годом присылали почту, там он еще пока.
— Чем занимается-то? — поинтересовалась Мэри, разглядывая весеннее небо.
— Священник он, англиканский, ну, как ты мне рассказывала, на Москве у вас тоже такой был, — ответил Матвей.
— Да, — женщина кивнула, — мы через него донесения передавали на корабли. Все сделаю, дядя Мэтью, — она улыбнулась, — спасибо, что помогли нам.
Мэри поцеловала Матвея в щеку и тот ворчливо сказал: «Дом-то ваш, в Копенгагене, хороший? А то я и не был никогда у вас, а мне там жить теперь».
— Очень, — рассмеялась племянница, и гавань там рядом. Будете ходить, пиво пить, а Машенька пусть чаек кормит.
— Ну, пойдем прощаться, — вздохнул мужчина, — до Ладоги путь неблизкий.
Матвей поманил к себе Федора и строго, шепотом сказал: «А ты к Лизавете загляни, как в Ярославль возвращаться будешь, не оставляй ее надолго с детьми-то, одну. И осторожней будь, коли казнят тебя, али еще что — Лизавета с тремя детьми на руках останется, куда ей деваться?».
Федор улыбнулся: «Да не казнят, Матвей Федорович, мы уж все обделаем, как надо, Василий Иванович на престол сядет, и заживем спокойно».
— Ну-ну, — только и ответил Матвей, подставив лицо яркому солнцу. «Весна-то пришла, Михайло, — он улыбнулся и взял маленькую руку дочери: «Весна, Машенька».
— Т-тепло, п-папа, — тихо ответила женщина. «Т-тепло».
Волк перегнулся в седле, и, пожимая Федору руку, едва слышно шепнул: «А ты помни, шурин, что я тебе в подвале сказал, не забывай».
— Ладно, — буркнул, покраснев мужчина и обернулся к сестре: «Поехали уже, может, на Двину доберемся, и лед к тому времени сойдет, лодку возьмем».
— Счастливого пути, Марья Петровна, — Волк внезапно склонился над ее рукой. «А с тобой, Энни, мы на Темзе покатаемся, — добавил он, смеясь. «Кузина твоя, Белла, уж должна в Лондоне быть к тому времени, ей тринадцатый год, подружитесь».
Мэри перекрестила их и, смеясь, велела: «На рожон там не лезьте, поняли?».
— Вы тако же, — улыбнулся Матвей и пришпорил своего коня.
Волк посмотрел вслед трем всадникам, что поехали по дороге, ведущей на север, и тихо спросил: «Все хорошо с ними будет, Матвей Федорович?»
— Марье пальца в рот не клади, — тихо присвистнул Матвей, оглянувшись на Машеньку, — та ехала медленно, рассматривая ветви деревьев вокруг. «Так что ты за нее, Михайло, не беспокойся, — она тебя в Лондоне первая встретит».
Волк еще раз оглянулся — но на дороге уже никого не было. Темный, глухой лес стоял стеной, где-то тоскливо, низко кричала птица, и Волк, поежившись, крепче взялся за поводья.
Высокий, широкоплечий человек в черном, потрепанном камзоле шагнул в лодку и, завернувшись в толстый плащ, — который день беспрерывно лил еще холодный, весенний дождь, велел на ломаном, с акцентом, русском: «К фактории».
Он обернулся на корабль, и, усмехнувшись, незаметно погладил тяжелый, кожаный мешочек с золотом, что был спрятан под плащом.
Двина, — серая, огромная, топорщилась под южным ветром, в лодку плескали речные волны, в тумане были видны очертания деревянного острога на холме, и низкие здания складов под откосом.
Корабли стояли бесконечной, уходящей вдаль стеной, разноцветные штандарты мокли под дождем, и Майкл Кроу, вдохнув запах реки, невольно улыбнулся: «Очень хорошо, что царь велел не препятствовать въезду и выезду иностранцев. Тут сейчас такая толкотня, что можно свободно исчезнуть. Последние деньги я получил, пора отправляться восвояси».
Он ловко соскочил на деревянную пристань, и пошел наверх, к пристроенной сбоку фактории бревенчатой церкви.
— Слышал, вы уезжаете, мистер Майкл, — остановил его знакомый голландский капитан.
«Очень жаль, как же мы теперь без священника? Еще, говорят, у нового царя жена будет католичка, наедут сюда прелаты из Рима, как будто нам в Европе их не хватает, — голландец закурил, облокотившись о сырые перила причала.
— Приедет кто-нибудь, — успокоил его Майкл. «Сами же слышали — царь разрешил свободно путешествовать, никогда такого тут не было, так что — приедет. Из Германии, может быть, кто-то из пасторов соберется. Ну, или из Англии, как я».
— А вы домой? — улыбнулся голландец. «В Лондон?».
— Обратно на Яву, — коротко ответил Майкл, и, поклонившись, пошел дальше.
— Хороший человек, — пробормотал голландец, глядя ему вслед. «Только к себе уж очень строг, ну, для пастора это как раз — правильно».
Майкл зашел в факторию, и, повернув налево, пройдя в жилую половину, опустил засов на дверь своей комнаты — маленькой, узкой, блистающей чистотой. На столе лежала Библия женевского издания, над простой лавкой, где он спал — красовался деревянный крест.
Мужчина опустился на колени, и, достав кинжал, подцепив половицу — открыл тайник.
Порывшись в шкатулке с письмами, он нашел то, что было ему нужно.
«К следующему лету будь в том месте, которое мы обсуждали, — читал Майкл. «Капитан Ньюпорт ведет туда три корабля из Лондона, с более чем сотней колонистов. Учитывая твой финансовый вклад, ты, конечно, будешь членом совета, который будет руководить поселением, и принимать все решения.
Одновременно со строительством форта мы заложим церковь, так что у тебя сразу появится место для служб. Разумеется, ни одного католика в колонии мы не допустим, более того, чтобы не рисковать, — испанцы все-таки довольно близко, — совет вынесет решение прочитывать все письма поселенцев, прежде чем отправить их в Англию. Желаю тебе счастливой дороги, мой дорогой преподобный отец».
Майкл убрал письмо и, потрещав пальцами, сказал себе: «Может, все-таки, заехать в Лондон? Нет, нет, — он покачал головой, — рисковать нельзя. Потерплю, сначала — папин клад, потом — братец Ник, а уж потом — приеду и заберу все, что мне причитается.
Он встал, и, налив себе воды из кувшина, посмотрел на туман, затянувший противоположный берег Двины.
— Жаль, что не удалось прочитать завещание младшего Кроу, — задумчиво проговорил Майкл.
«Там сын и две дочери, это я помню, остальных эта шлюха в подоле принесла, вряд ли дядя Питер стал оставлять им деньги. Ну и прекрасно, избавимся от сына, женимся на дочери, и тогда все будет, как надо, — мужчина рассмеялся, и, устроившись за столом, придвинув к себе чернильницу с пером, углубился в подсчеты.
Невысокий мужичок в промокшем от дождя армяке, выпрыгнув на глинистый берег, сказал светловолосому мальчишке: «Ну, вылезай, это Новые Холмогоры».
Энни помогла матери вытащить лодку, и зачарованно посмотрев вдаль, ахнула: «Сколько кораблей!»