Страница 27 из 67
Тео обвела глазами изящную комнату, и, вздохнув, погладила мужа по щеке: «Иди, тебе же сегодня еще в Лондон ехать, с Джоном встречаться, и матушку привозить».
Волк задержал ее руку: «Видишь, как получилось, Стивен своего крестного отца увидит, я уж и не думал, что они живы все. Я к тебе их приведу, как вернемся, первым делом».
Тео перекрестила его, и, когда дверь закрылась, положила пальцы на свой крестик — крохотный, изящный, с алмазами. «Господи, — сказала она тихо, — пожалуйста, дитя сбереги.
Прошу тебя».
На кухне было жарко — оба очага были разожжены и миссис Стэнли, наклонившись над железной треногой, поставленной в огонь, внимательно смотрела за маленьким горшком.
Отвар стал пузыриться, остро запахло травами. Мирьям мгновенно подала старшей женщине щипцы, и натянула индийскую кисею над медной миской.
Миссис Стэнли опорожнила горшочек и вздохнула: «Сейчас остынет, отнесешь ей тогда, вместе с завтраком. Это на сегодня, завтра с утра новый варить придется, не стоит он, даже в холоде. На завтрак что мы ей даем?».
— Никакого бекона, никаких яиц, никакого масла, — отчеканила Мирьям. «Молоко — немного, и ржаной хлеб. Ничего сладкого, никакой соленой, или острой еды».
— Правильно, — одобрительно сказала акушерка. «Хорошо хоть миссис Тео разумная женщина, взрослая, понимает, что это для ее же блага. А то некоторые пациентки кивают головой, а потом, потихоньку, булочки едят».
Мирьям размешала отвар и вдруг сказала: «Я еще никогда такого не видела, миссис Стэнли, ну, как у нее. Почему так?».
— Ну, — та задумалась, — во-первых, ей скоро тридцать девять, не девочка уже. Что ты мне хочешь сказать, я знаю — мать ее в почти сорок два Уильяма родила. А ты посмотри на миссис Марту — она же худая, как щепка, резвая, у таких женщин обычно все проще проходит, даже в возрасте.
— А тут, — миссис Стэнли вздохнула, — она и до беременности не маленькая была, миссис Тео, а сейчас еще — почти сорок фунтов прибавила. Так и не надо больше, — акушерка поджала губы, — а то вон, отеки у нее, голова болит, мушки перед глазами. Дай Бог, чтобы до срока долежала, а то… — она не закончила.
— А если схватки вызвать? — спросила Мирьям. «Есть же травы…
— Есть, — согласилась миссис Стэнли, — да только ребенок может и не выжить, если рожать она сейчас начнет. И ты, на будущее, помни, — с такими пациентками важно, чтобы в покое они были. Укладываешь их в постель, и все. Ничего, хозяйство потерпит. Ну, пойдем в столовую, пусть тебе Марта хлеба нарежет.
— Для тебя сегодня карп, — весело сказала Марта, что накрывала на стол. «Вот тут, в углу, как обычно. А хлеб у тебя вкуснее, чем у меня, получается, хорошо, что ты его печешь. Рыба свежая, я на рассвете в деревню сбегала».
Мирьям опустила поднос, и, наклонившись к Грегори, что возился на полу с деревянными кубиками, пощекотала его: «А кто у нас большой! Кто большой мальчик! Кто весь в папу!»
— Я! — гордо сказал Грегори и девушка, поцеловав его в щеку, рассмеялась. «И правда, Марта, он как ходит уже бойко, а все равно — толстенький».
— Так ест же, — кисло отозвалась девушка, — каждую ночь на груди висит, и днем своего не упускает.
— Хлеба! — потребовал мальчик.
Миссис Стэнли протянула ему краюшку и погладила Марту спускающимся из-под чепца косам: «И как ты все успеваешь-то, вон, даже яблоки собрала. Никогда на этом дереве плодов не было, а тут, — акушерка пожала плечами, — появились отчего-то».
— Сидр сделаю, — сказала Марта, нарезая хлеб. «Тебе же можно сидр, да? — спросила она Мирьям.
Та кивнула и подхватила поднос.
— И зови там всех, — попросила Марта, — а то остынет. Она усадила миссис Стэнли, и, накладывая ей бекон, тихо спросила: «С мамой все хорошо будет? У меня ведь…
— Тебе, моя дорогая, семнадцать лет, было, — отозвалась миссис Стэнли, — ты здоровая, молодая девочка. Родила легко, как и полагается. А с мамой твоей — она едва слышно вздохнула, — ну, постараемся. Не волнуйся, — она положила сухую, морщинистую руку поверх нежных пальцев и вдруг подумала: «Какой же это ребенок? Да, близнецы у леди Мэри, потом Полли, у миссис Марты — Мэри и Уильям, и вот Грегори. Шестерых я у них уже приняла. Ну, дай Господь, и седьмого тоже».
— Николас как справляется, один? — спросил Волк, когда Марта внесла серебряный кофейник.
Дочь отмахнулась. «Да он на верфи переселился, у них сейчас заказ от этой новой компании, Виргинской, три корабля строят, велели — как можно быстрее. Там же твой старый капитан, мистер Ньюпорт, он экспедицию следующей осенью поведет в Новый Свет, не звал он тебя? — обратилась девушка к брату.
— Звал, — неохотно ответил Дэниел, отставляя тарелку. «Да только я сейчас вернусь из Картахены, с Беллой, и далеко теперь ходить не хочу. Наймусь на торговое судно, буду на континент плавать».
Волк зорко взглянул на сына и Дэниел, почувствовал, что краснеет.
— Ну вот, — Марта присела и взяла на колени Грегори, — а как эти корабли они закончат, Николас на верфь к бабушке перейдет. Ну, я к той поре уже и в Дептфорд вернусь.
— Папа! — грустно сказал Грегори. «Хочу папу!»
— Да скоро увидишь, — Мирьям стала убирать со стола и Волк поднялся: «Ну, давайте мне мальчиков, на конюшню пойдем. За Грегори я присмотрю, не волнуйся, дочка, — он улыбнулся.
Марта присела рядом с Дэниелом и потребовала: «Скажи батюшке!»
— О чем? — юноша не поднимал глаз от льняной скатерти.
— Не знаю, — Марта поцеловала русую голову. «Скажи все равно, он поймет. И давай, — она потормошила Дэниела, — они на лодке потом собрались кататься, пойди, посмотри, как там, на реке, не холодно ли».
Темза текла спокойно, и Дэниел залюбовался золотыми листьями ив, что росли вдоль берега. Он присел на еще зеленую траву, и, посмотрев на семью лебедей в заводи, подумал:
— И правда, может, сказать отцу? Он поймет, он сам молодым женился, девятнадцати лет. Но Эухения ведь меня старше, да еще испанка. Господи, ну что же делать? — он опустил голову в руки и внезапно разозлился:
— Наплевать. Я ее люблю, она меня тоже. Все будет хорошо. Господи, — он вдруг застыл и почувствовал, что краснеет, — а если дитя? Ведь могло так быть, могло. Бедная девочка, ну как я ее посмел оставить? Да, сам едва не умер, валялся с лихорадкой, руку хотели отрезать — но все равно, как я посмел? Простит ли она меня?»
Лебеди подплыли ближе, и Дэниел, глядя на белоснежных птиц, сказал себе: «Все равно. Я должен, должен ее увидеть. А там, — будь, что будет».
Марфа налила на донышко бокала женевера и протянула донье Хане. Та все рыдала, сидя в большом, обитом бархатом кресле, что стояло в углу опочивальни.
— Одно лицо, миссис Марта, — женщина отпила и опять расплакалась.
— Будто сыночек мой старший передо мной стоит. Давид только повыше был, и волосы у него темные, а у мальчика — черные совсем, будто вороново крыло. И ведь тоже врач, как отец его. Ах, миссис Марта, миссис Марта, — донья Хана вытерла щеки кружевным платком, — ну как нам благодарить-то вас, я уж и не знаю.
Марфа забрала у доньи Ханы мокрый платок и вытащила свой. «Это не меня, — ласково сказала она, — это мистера Джованни, он ведь Иосифа вырастил, выучил его, заботился о нем, как о своем сыне».
— Праведник, — твердо сказала донья Хана. «Истинный праведник». Женщина глубоко вздохнула и поднялась:
— Ну, пойдемте в гостиную-то, сколь жива буду — не смогу на внука своего насмотреться, миссис Марта. Вы же деток не теряли, упаси Господь, а как Эстер покойница нам сказала, что Давида убили — так я и не знала, переживу ли это. И Эстер тоже, — донья Хана чуть помедлила, — понимаю, почему девочка-то про Иосифа не говорила, все же не знала — жив он, или умер, и где мистер Джованни тогда был.
Марфа поддержала женщину за локоть и твердо ответила: «Все это неважно, донья Хана.
Внук у вас есть, и какой внук! А остальное — что было, то было, а семья — она всегда семьей останется».
— Господь не заповедовал злобу таить, — согласилась донья Хана, спускаясь по узкой, покрытой ковром лестнице, — наоборот, — как Он милосерден, так и мы должны быть милосердны.